— Не думаете же вы, что я пошла бы танцевать с кем попало?
— Я и есть кто попало.
— Вы прекрасно знаете, что нет.
Мне нечасто приходилось вести такие изнурительные беседы. Эта девица выскальзывала из рук, как угорь. То казалось, что она рванулась вперед, то вдруг она становилась на дыбы при легчайшем контакте. И все-таки я продолжал разговор.
— Что же отличает меня от других?
— Не знаю, вы хорошо смотритесь, но есть что-то другое. Например, голос.
— И что же?
— Это необычный голос. Я опять громко рассмеялся.
— Нет, — настаивала она. — Это более низкий голос… более того… Не знаю, как бы сказать… более четкий.
— Это от привычки играть на гитаре и напевать.
— Нет, — сказала она. — Я не слышала, чтобы певцы и гитаристы пели так, как вы. Я слышала голоса, напоминающие мне ваш голос; ну да… там… на Гаити. Голоса негров.
— Вы мне делаете комплимент, — сказал я. — Лучших музыкантов не сыскать.
— Не говорите глупостей!
— Вся американская музыка произошла оттуда, — уверенно сказал я.
— Я так не думаю. Все большие оркестры, играющие танцевальную музыку, — это оркестры белых.
— Ну, конечно, у белых лучше положение, и они могут использовать открытия, сделанные черными.
— Не думаю, что вы правы. Все великие композиторы — белые.
— Например, Дюк Эллингтон.
— Нет, Гершвин, Керн, и все другие.
— Все — эмигранты из Европы, — заверил я ее. — И эти-то — самые лучшие потребители открытий черных. Не думаю, что можно найти у Гершвина оригинальный пассаж, который он не скопировал бы, совершив плагиат, а потом воспроизведя. Предлагаю вам найти такой пассаж в «Рапсодии в голубых тонах».
— Странный вы, — сказала она. — Я не выношу негров.
Это было слишком прекрасно. Я подумал о Томе, я был близок к тому, чтобы вознести благодарственную молитву Господу. Но я сейчас слишком сильно хотел эту девицу, чтобы позволить себе поддаться гневу. А чтобы сделать хорошее дело, не стоит тревожить Господа.
— ВЫ такая же, как другие, — сказал я. — Вы слишком хвалитесь тем, что другим уже давно известно.
— Не понимаю, что вы хотите сказать?
— Вам бы надо попутешествовать, — объяснил я. — Знаете, не только белые американцы изобрели кино, автомобиль, нейлоновые чулки и лошадиные бега. Это касается и джаза.
— Поговорим о другом, — сказала Лу. — Вы читаете слишком много книг, вот и все.
За соседним столом те, другие, продолжали играть в бридж; если я не заставлю эту девицу выпить, я и вправду ничего не добьюсь. Надо быть настойчивее.
— Декс говорил мне о вашем роме, — продолжал я. — Это миф, или он действительно доступен и простым смертным?
— Конечно, вы его получите, — сказала Лу. — Я должна была подумать о том, что вы хотите выпить.
Я отпустил ее, и она скользнула к чему-то напоминающему бар в конце салона.
— Смесь? — спросила она. — Белый ром с красным?
— Идет. Если можно, добавьте апельсинового сока. Я умираю от жажды.
— Это можно, — заверила она меня.
Сидевшие за столом игроки в бридж привлекли наше внимание к себе громкими криками.
— Эй!.. Лу! То же самое для всех!..
— Хорошо, — сказала она, — но вы заберете сами.
Мне нравилось смотреть, как эта девица наклонялась вперед. На ней было платье из чего-то, похожего на джерси, плотно прилегающее, с круглым декольте, открывавшим взору место, где начинаются груди, волосы ее были, как в тот день, когда я увидел ее впервые, на одну сторону — сегодня на левую. Она была гораздо меньше накрашена и так соблазнительна, что хотелось прямо впиться в нее.
— Вы действительно очень хорошенькая девушка, — сказал я. Она выпрямилась, держа в руке бутылку рома.
— Не начинайте…
— Я не начинаю. Я продолжаю.
— Значит — не продолжайте. С вами все идет слишком быстро. Пропадает все удовольствие.
— Нельзя, чтобы все длилось слишком долго.
— Вовсе нет. Если это приятно, это должно длиться всегда.
— А вы знаете, что может быть приятно?
— Да. Например, разговаривать с вами.
— Это приятно только вам. Это эгоистично.
— Да вы просто хам! Скажите еще, что от моих разговоров сдохнуть можно!..
— Я не могу смотреть на вас, не думая, что вы созданы не для разговоров, а разговаривать с вами и не смотреть на вас трудно. Но мне хочется продолжать нашу беседу. Пока я говорю с вами, я не играю в бридж.
— Вы не любите бридж?
Она наполнила стакан и протянула его мне. Я взял его и наполовину осушил.
— Мне нравится это.
Я указал на стакан.
— И мне нравится, что приготовили это вы.
Она порозовела.
— Так приятно, когда вы такой.
— Уверяю вас, что могу быть приятным в массе других ситуаций.
— Вы — позер. Вы хорошо сложены и думаете, что все женщины только этого и хотят.
— Чего — этого?
— Физического.
— Те, кто этого не хочет, — уверенно сказал я, — никогда не пробовали.
— Это неправда.
— А вы пробовали?
Она не ответила, нервно сплела пальцы, а потом решилась.
— То, что вы делали со мной, в прошлый раз…
— И что же?
— Это не было приятно. Это было… Это было ужасно!
— Но не неприятно?
— Нет… — ответила она совсем тихо.
Я не настаивал и допил стакан. Я вновь овладел оставленной территорией. Боже святый, до чего же трудно будет мне с этой девицей; есть форели, которые производят такое же впечатление.
Джин встала и пришла за стаканами.
— Вы не скучаете с Лу?
— Лу очаровательна, — сказал я. — Она мне очень нравится. Могу я просить у вас ее руки?
— Никогда в жизни!.. — сказала Джин. — У меня право первенства.
— Ну, а я что же? — сказала Лу. — Залежалый товар?
— Ты молода, — сказала Джин. — У тебя есть время. Я…
Я рассмеялся, потому что Джин выглядела самое большее на два года старше своей сестры.
— Не смейтесь, как идиот, — сказала Лу. — Разве у нее не поблекший вид? Право слово, мне нравились эти две девицы. Они к тому же, похоже, хорошо понимали друг друга.
— Если вы с возрастом не станете хуже, — сказал я, обращаясь к Лу, — я с удовольствием женюсь на вас обеих.
— Вы отвратительны, — сказала Джин. — Я возвращаюсь к своему бриджу. А потом вы потанцуете со мной.
— Вот черт! — сказала Лу. — На сей раз у меня право первенства. Иди играй в свои мерзкие карты.
Мы опять пошли танцевать, но программа поменялась, и я предложил Лу прогуляться, чтобы слегка размяться.
— Не знаю, хочу ли я остаться с вами наедине, — сказала она.
— Вы не многим рискуете. В сущности, вы всегда можете позвать на помощь.
— Ну да, — возразила она. — Чтобы выглядеть идиоткой!..
— Что ж, — сказал я. — Тогда я выпил бы немного, если вы не против.
Я направился к бару и соорудил себе бодрящее пойло. Лу осталась там, где я покинул ее.
— Хотите?
Она покачала головой, прикрыв свои желтые глаза. Я перестал заниматься ею, перешел на другой конец комнаты и стал следить за игрой Джин.
— Я пришел принести вам удачу, — сказал я.
— Момент подходящий!
Она слегка повернулась ко мне, сияя улыбкой.
— Я проигрываю триста долларов. Вы считаете, что это смешно?
— Все зависит от того, какой процент от вашего приданого это составляет, — ответил я.
— Может, прекратим игру? — предложила она.
Трое других, которым, похоже, играть хотелось не больше, чем заниматься чем-либо другим, дружно поднялись с мест. Что же до некоего Декстера, то он уже некоторое время назад увлек четвертую девицу в сад.
— Что, ничего другого нет? — сказала Джин, презрительно указывая пальцем в сторону радио. — Я найду вам кое-что получше.
Она покрутила ручки настройки и действительно отыскала чтото, подо что можно было танцевать. Один из двух парней пригласил Лу. Двое других пошли танцевать вместе, а я повел выпить Джин до того, как начнем. Уж я-то знал, что ей нужно.
К моменту, когда мы с Декстером разошлись спать по своим комнатам, я практически больше ни слова не сказал Лу после нашей долгой беседы. Наши спальни были на втором этаже, на той же стороне, что и спальни девушек. Родители занимали другое крыло. Остальные вернулись к себе домой. Я говорю, что родители занимали другое крыло, но в то время они опять уехали то ли в Нью-Йорк, то ли на Гаити, то ли еще куда-то. Комнаты были расположены в следующем порядке: моя спальня, потом спальни Декстера, Джин и Лу. Для совершения налетов я был расположен весьма удачно.
Я разделся, принял хороший душ и энергично растерся рукавицей из конского волоса. Я слышал неясный шум передвижений в комнате Декстера. Он вышел и вернулся пятью минутами позже, и я расслышал звук, какой бывает, когда наполняют стакан. Он совершил небольшую снабженческую экспедицию, и я подумал, что идея эта недурна. Я легонько постучал в дверь, которая одновременно была дверью ванной и дверью в его комнату. Он откликнулся.
