Ознакомительная версия.
Удивительно, что способ вашего самолечения – выздоровление за счет уничтожения другого человека. А может, и неудивительно.
Автор:
Много лет уничтожали меня. Я – не Иисусик. И так долго терпела. Непростительно долго.
Оля Тарасова:
Романы Щербаковой, насколько мне известно, никогда не претендовали на документальность и воспринимались исключительно художественными произведениями. Ни одного упоминания именно о ее дочери или других родственниках я при всем желании вспомнить не могу. В романах, написанных от первого лица, образ дочери достаточно светлый.
Автор:
Очернить реальных людей можно и художественным произведением. Светлый образ дочери? Читайте «Степь израильскую», «Эдду кота Мурзавецкого» и еще много-много чего. Мне уже писали читатели, что как раз всегда удивлялись, почему в ее книгах такие ужасные дочери и никогда не описана любовь матери к дочери… Вы – невнимательный читатель, даром, что поклонник.
Reader:
Извините, Катерина, не смог смолчать, отвечаю Оле Тарасовой, которая, правда, обращалась к вам. Но у нас здесь публичная дискуссия, поэтому я правил не нарушаю.
Первое и самое главное. Оля Тарасова книгу Катерины не читала. Может, пробежалась по диагонали. Не верю, что интеллектуально развитый человек может быть настолько нравственно слепым. Ум и начитанность в сочетании заставляют, прежде чем делать выводы, постараться поставить себя на место человека, которому хочешь возразить, с которым хочешь поспорить. Это норма. Вне нормы – вытаскивание цитат из контекста и замалчивание неудобных вещей.
Если бы Оля Тарасова внимательно прочитала книгу, если бы дала себе за труд взглянуть хотя бы бегло на некоторые из тысяч комментариев, она бы не стала опрометчиво утверждать, что все критические высказывания Катерина стирает. Это не соответствует действительности. Видите, я не употребляю слов «ложь», «вранье», «очернительство», потому что оскорбление оппонента является не доказательством в споре, а обыкновенным хамством. Катерина очень долго и совершенно напрасно терпела хамские выпады в свой адрес, пока, наконец, не решилась блокировать сквернословов, не предоставлять им собственную трибуну.
Но, как известно, обидеть можно не только бранным словом. Можно обидеть душевной черствостью, декларируемой как правило жизни. Что, собственно, и демонстрирует тут Оля Тарасова. Катерина кричит о своей боли, о покалеченном детстве, о незаживающей, увы, до сих пор душевной травме, а Оля Тарасова ее поучает: не должно у вас ничего болеть, у меня ведь не болит. Тут уже не один раз высказывались в том же духе. Только раньше это были в основном примитивные комментаторы, плохо образованные и слабо владеющие логикой. Но всех их, вместе с Олей Тарасовой, которая на первый взгляд выглядит интеллектуалкой, роднит одно общее свойство – нравственная глухота или слепота, в любом случае нравственный дефект. Все они не чувствуют и не хотят, а многие и не могут, со-переживать, со-чувствовать, со-страдать. Вот и вытаскивают из всей книги только то, что им доступно или удобно: ах, подумаешь, девочку плохо одевали, ах, подумаешь, бойкот ей объявляли, меня тоже по попе шлепали, а я о своей матери плохо не пишу.
Если других единомышленников Оли Тарасовой можно было бы упрекнуть в скудоумии и неразвитости, из чего проистекает полное непонимание темы книги, то Олю Тарасову в этом не упрекнешь. Она, судя по текстам, развита и логически мыслить умеет. И если она применяет те же примитивные доводы, что и недоумки, пытаясь очернить автора книги, значит, она это делает намеренно, специально не замечая главного. Ей плевать, что книга отозвалась болью в сердцах тех читателей, кто сам имел несчастье стать жертвой родительской нелюбви. Ей плевать, что в Интернете уже полгода на многих сайтах бушуют страсти вокруг этой замалчиваемой ранее темы, что создаются форумы, посвященные книге Катерины Шпиллер.
А вот творчество Г. Щербаковой тут проходит десятой темой. Смысл обсуждаемых проблем не в ее писательстве. И между прочим, большАя (если не бОльшая) часть читателей Катерины не читали раньше Г. Щербаковой и даже не слышали такого имени.
Думаю, на этом мы и закроем тему «Влияние популярности Щербаковой на успех книги Шпиллер». Впоследствии я еще приведу аргументы, которые, безусловно, убедят вменяемых людей в том, что главным манком книги оказалась тема, а не имя, как выяснилось, многим до того не известной писательницы. А вот феномен того, кто и как вступался за Щербакову, что это за люди, каков их умственный и моральный уровень, мы еще, возможно, обсудим. Ибо даже для меня многое оказалось в новинку. Ну, ей-богу, не ожидала я, что поклонники моей матери – столь недалекие и недобрые существа, не способные ни мыслить, ни сопереживать, ни анализировать. По моему скромному мнению, это в значительной мере характеризует и писательницу Щербакову. И еще раз я убедилась в правильности моих оценок ее личности. За что, разумеется, огромное спасибо «заступникам», несмотря на все то хамство, которое они обрушили на меня.
Помню, когда мать стала более-менее известной, как водится, к ней пошли «ходоки» – поговорить, рассказать свою историю, получить мудрый совет, «припасть». Как я понимаю, такое случается со всеми людьми, становящимися хоть чуточку популярными, – закон жизни, обусловленный неизбывной человеческой потребностью поговорить с «авторитетами». А эта потребность, в свою очередь, следствие неуемного людского тщеславия. Ну, да ладно… Вернемся к «ходокам». Меня еще в детстве немножко удивило, что в основном это были очень простые люди (той простотой, которая хуже воровства). То есть формально они, возможно, и принадлежали к «прослойке», но по существу… Какие-то неустроенные, убогого вида тетки, потрепанные и неухоженные мужички. Приятные и светские интеллектуалы появлялись крайне редко и только единожды, второго их прихода в наш дом, как правило, не бывало. В ранней юности я не могла никак себе объяснить, почему так происходит. Впрочем, честно признаюсь, даже не способна была сформулировать это свое недоумение. Это были еще не мысли, а чувства, ощущения.
На уровне тех же ощущений возникало непонимание: для чего нужен успех, если круг общения остается убогим, серым, скучным, если не меняется вообще ничего? Моих злобных критиков прошу не навострять уши – я не имела в виду материальное благополучие. Да, тогда у нас появилась новая мебель и что-то там еще. Но в нематериальной сфере не изменилось ничего! Жизнь не стала ярче, в нашем доме не стали собираться интересные компании, мы никуда не стали ездить или выходить – как сидели сиднями дома, так и продолжали… Тогда я думала, что это, видимо, и называется «достойно нести бремя успеха». Такие вот мы – выше всего этого! Но зачем нам эти «ходоки»?
Уже тогда я опять не умом поняла, а почувствовала, что матери это нужно, ей это очень нравится. Она купалась в восхищении убогих бедолаг, питалась их славословиями «великой» писательнице, наслаждалась своим участием в их судьбах, выражавшимся в щедрой раздаче мудрых советов из заоблачного высока. Так она поднималась и в собственных глазах. Мать кроила себе репутацию идола, к которому «припадают», и в итоге скроила платье «выдающейся мыслительницы и целительницы человеческих душ». Правда, крой оказался как по лекалам провинциальной портнихи. Об этом я тоже рассказывала в «Маме».
Так вот, очень многие поклонницы творчества Щербаковой, решившие биться со мной за ее «честь», напоминают тех давних «ходоков» – по убогости мыслей, полуграмотности, штампованности высказываний. Правда, «ходоки» не были агрессивны, но, полагаю, лишь потому, что мать всегда их гладила по шерстке, ласкала и кормила с рук. Не верю, что убожество может быть добрым и гуманным. Во всяком случае, никогда не встречала.
…Сама себя перебью и ударю по губам, то есть по рукам. С моей стороны было бы очень некрасиво не сказать о тех людях, которые были и остаются поклонниками творчества Щербаковой, но при этом поняли мою боль, приняли мою книгу и не написали мне ни единого плохого слова. Их очень мало (помните? семеро!), но они же есть! Простите меня, дорогие, за все предыдущие слова. Я погорячилась, эмоции – плохой помощник в работе. Я помню вас всех – Инна, Татьяна, Анжела… Вы были деликатны и умны в своих письмах, вы ни на секунду не отреклись от своей любви к книгам писательницы, но у вас нашлись и для меня добрые слова поддержки и сочувствия. Вы хотели понять… Понять, почему так произошло, что случилось с хорошей писательницей, что она оказалась плохой матерью. С вами было интересно беседовать, и я вам очень благодарна за ваши письма.
Скажу то, что вам, наверное, не очень понравится: книги Щербаковой вас не смогли испортить. Простите за этот пассаж, готова вновь вступить с вами в полемику. Можно даже конкретно по поводу каких-то произведений Щербаковой. В любом случае общение с вами – подарок.
Ознакомительная версия.
