В конце квартала, за поворотом, жила девчонка на год младше меня по имени Керри Стипл, которую все называли шлюхой, потому что родители посадили ее на противозачаточные таблетки в восьмом классе, и все знали, что она на таблетках, потому что однажды на уроке домоводства упаковка выпала у нее из сумочки — так рассказывала Ким, — и из-за того, что она уронила таблетки, многие стали думать о ней плохо, потому что казалось, будто Керри вроде как хвастается, а еще ходили слухи, что до того, как она стала принимать таблетки, ее уже два раза обрюхатили, что мне казалось полной ерундой, поскольку никаких детей у нее не было, но это просто чтобы дать вам понять, как много мне было известно об абортах и презервативах, и таблетках, и обо всех этих штуках, связанных с сексом. Кэрри Стипл обычно сидела на желтом пластмассовом садовом стуле прямо на лужайке перед домом и наблюдала, как я стригу соседский газон, и на ней не было ничего, кроме ярко-желтого открытого купальника, хоть был уже типа октябрь, и она была такая юная, младше меня, и не слишком развитая — в смысле, грудь у нее была плоская, как разделочная доска, и единственное в ней, что имело хоть какую-то форму, был ее огромный покатый лоб. Плечи ее всегда были усыпаны ярко-красными веснушками. Волосы каштановые, грязные, длинные и какие-то свалявшиеся. Она все время сидела на своем желтом стуле, в фиолетовых очках от солнца, слушая какую-нибудь Полу Абдул или Мадонну, или кого там еще, постукивая в такт ногой, и если честно, вот это ее сидение пугало меня до чертиков. Однажды, когда я смотрел на нее, она не положила ногу на ногу, как обычно, и я увидел мягкие складки ее половых губ, плотно облегаемые желтой тканью, и едва заметную линию черных волосиков, и почувствовал одновременно тошноту и возбуждение. В тот раз, я помню, газонокосилка наехала на камень или что-то в этом роде и внезапно дернулась вперед, и в ушах моих орала «Металлика», и я поднял глаза, и Керри Стипл сидела на стуле в своем крошечном желтом купальнике, наклонившись вперед и упершись локтями в колени, и она глядела прямо на меня, и мне показалось, что губы ее шевелятся, и я сказал громко, вслух: «Чего?», выключая газонокосилку, и она откинула с лица свои свалявшиеся волосы и сказала: «Сними очки», и я не понял, что она говорит, и она снова сказала: «Давай, сними очки», и я сказал: «Мне работать нужно», и включил газонокосилку, и закончил с лужайкой Фостеров, ни разу не посмотрев больше в ее сторону.
Где-то дня через три до меня дошло: я как раз сдавал тест по химии и, конечно, подписался уже как доктор Фэнг, и вот тогда я стал прокручивать в голове это мгновение снова и снова — Керри смотрит на меня и говорит: «Сними очки», — и где бы я ни был и что бы ни делал, в школе, или дома, или лежа в постели, или за ужином, когда мама просила передать ей еще картофельного пюре, или когда меня вызывали к доске, или в душе, или на улице, я все время представлял Керри — ее плоскую грудь, ее свалявшиеся волосы, — Керри, которая произносит: «Сними очки. Сними очки». В тот момент могло случиться все что угодно. Могло случиться все что угодно, но я струсил. Я струсил, а ведь это мог быть именно он, мой главный шанс, а я проебал его. Я проебал свой главный шанс, и теперь никто никогда не займется сексом со мной — ни Керри Стипл, ни уж тем более Гретхен, — но в следующий раз я разработаю детальный план и клянусь, что бы ни случилось, я сделаю это, что бы ни случилось, я должен приблизиться к сексу, пока меня не прикончили какая-нибудь ядерная война или советская радиация.
Примерный список чумовых песен для Гретхен:
1. Я тебя не забуду / I Won't Forget You (Poison)
2. У каждой розы есть шипы / Every Rose Has its Thorn (снова Poison)
3. Дом, милый дом / Home Sweet Home (Motley Crue)
4. He бойся смерти / Don't Fear the Reaper (Blue Oyster Cult)
5. Хочется заняться любовью / Feel Like Making Love (Bad Company)
6. Свободная птица / Freebird (Lynrd Skynrd, лучшая песня всех времен для петтинга)
7. Каждому свой путь / Separate Ways (Journey)
8. Королева-ракета / Rocket Queen (GNR)
9. Терпение / Patience (GNR)
10. Мое милое дитя / Sweet Child о' Mine (GNR)
В школе без всякой на то причины мне на голову из ниоткуда свалилось хреново яйцо. Я сидел на унитазе в туалетной кабинке на втором этаже, третий урок только начался, и мне стало плохо, потому что за завтраком я залил свои хлопья молоком, чего мне делать не следовало, поскольку я не переношу лактозу, но Тим сидел за столом, поглощая свой завтрак, а рядом стоял пятилитровый кувшин с молоком, и молоко так хорошо смотрелось с его хлопьями по сравнению с простой блин водой, которую я обычно использовал, что я налил молока в свои — и не то чтобы чуть-чуть, а конкретно, — и к третьему уроку меня всего скрутило и все такое, и когда я спросил разрешения у брата Гитлера — так же известного как брат Палуч — выйти в туалет, он сказал: конечно, поскольку, должно быть, было видно, какой я весь зеленый и потный, хотя обычно он никого не выпускал в туалет, что, по-моему, полное безумие, потому что — и что блин тебе делать? В штаны срать? Если ты на работе какой-нибудь, и тебе надо опорожниться, тебя же выпустят, по правилам, мать его, распорядка.
В туалете пахло хвоей и сигаретами, и я сидел в самой дальней от входа кабинке, потому что меня такие вещи напрягали. Я не любил срать, когда кто-нибудь сидит в соседней кабинке. Обычно я замирал, выжидая, пока не останусь один. Мне не нравилось слышать, как срут другие, и не нравилось, когда другие слышат, как сру я. Почему? Ну уж не знаю. Обычный, мать его, этикет, наверное. Итак, я выбрал дальнюю от входа кабинку — в смысле, в туалете никого не было, но просто на всякий случай, вдруг кто-нибудь зайдет отлить. Я зашел в кабинку, стянул штаны, потом, вспомнив, вытер черное сиденье туалетной бумагой и уселся. Нет, я блин не присел на корточки, я сел. Почему? Да потому что у меня всю жизнь были подобные проблемы, и это блин ну очень утомительно — сидеть всю жизнь на корточках. Так что я уселся и стал ждать, потому что обычно все это с час накапливалось, прежде чем выстрелить из меня, и я стал рассматривать кабинку изнутри. Стены были из тусклого зеленого мрамора, кафельный пол — зеленовато-синий, вполне чистый. Один из кранов протекал. Было довольно тихо, поскольку все были на уроках, и я стал читать надписи на стенах.
Все сегодня плохо, как мое правописание
Приходи сюда сосать мой член ежедневно в 1.30
Колин Чандлер не дает.
Я сидел, пытаясь вывести некую фразу, начинающуюся словами: в случае пожара, эвакуируйте свои кишки и погладьте свой, когда тяжелая дверь распахнулась и, спотыкаясь, ввалились две пары ног. По тому, как они смеялись и пихали друг друга, можно было сказать, что это чуваки постарше; им вообще было поебать, слышит их кто-нибудь или нет. Раздался щелчок зажигалки — кто-то зажег сигарету. Кто-то пернул, затем засмеялся и кого-то пихнул. Затем кто-то опустился на пол, мне было слышно. Я услышал, как скрипят резиновые подошвы его туфель и как он дышит, и как колени его касаются пола, и затем он свистнул и сказал: «Макданна, чувак, да здесь кто-то гадит», и тут же в голове у меня промелькнул образ этого Макданны, этого кроманьонца из команды по борьбе, которого года два назад я застал стаскивающим штаны с какого-то пидора в школьной раздевалке. Этот парень, Джон Макданна, был огромный, под два метра, с квадратными плечами, квадратным подбородком и, вероятно, такими же квадратными мозгами, и лицо его пряталось под одной темной сплошной бровью. В тот момент все, что я вспомнил, — это лицо того парня — беличье, в оспинах и в гигантских очках, — когда Джон прижал его к шкафчику, сорвав с него сначала штаны, а затем заношенное белое белье. Это была просто какая-то Книга Джунглей, типа «кто тут самый сильный», и Джон Макданна хохотал, как самая настоящая гиена.
— Есть тут кто? — услышал я чей-то голос и все тот же гогот гиены. Я уже начал нервничать и решил натянуть брюки, хоть желудок мой и был ни к черту, и затем входная дверь открылась и то ли кто-то вошел, то ли вышел, и я снова услышал тот же голос, который медленно, с идиотским смехом сказал: «Кто-то здесь блин срет», и я застегнул брюки и услышал, как снова открылась дверь, и как кто-то из них засмеялся, потом другой, и потом скрипнули туфли, и слышно было, как кто-то стоит по ту сторону двери, очень близко, и затем я почувствовал, как что-то ударило меня по голове. Стало больно лишь на одну короткую секунду — легкий ожог оттого, что бросили с такой силой, — и затем новое открытие, как будто я истекаю кровью, но это не кровь, это яичный желток, стекающий по лицу и шее за воротник, и кусочки скорлупы в волосах, — и я даже не встал и не сказал ни слова. Я вытащил из волос скорлупу и подождал, пока они уйдут. Я снова услышал скрип туфель, и дверь наконец захлопнулась, и я открыл кабинку и подошел к зеркалу, и это заставило меня задуматься: они знали, что это я, или это мог быть кто угодно и, вообще, кто это в школу блин приносит яйца? Что это за люди, которые так поступают? Ответ: Джон блин Макданна. Я знал наверняка, что это был он, или по крайней мере, он в этом участвовал. Но почему? Почему они вообще суетились? Что вырастает из таких вот ублюдков? Бот так наверняка ворчала бы Гретхен. Нет, серьезно.
