Я только недавно начал изучать медицину, а всем известно, что на студентов-медиков часто нападает болезненная мнительность и они в своем едва ли не детективном стремлении толковать знаки ставят диагнозы и себе, и другим. Нечто похожее происходит и со студентами-богословами, которых охватывает сомнение в своей вере в Бога, а студенты-юристы, например, начинают критически относиться к закону и праву. Поэтому я попытался проявить силу воли и отбросить мысль о том, что Апельсиновая Девушка серьезно больна и должна пройти сложный курс лечения в другой стране. У меня и без того было о чем подумать.
Никакая серьезная болезнь Апельсиновой Девушки или просто недомогание не могли объяснить мне, откуда она знает мое имя. И почему она начинала плакать всякий раз, как видела меня? Что во мне повергало ее в такую печаль?
Я мог бы без конца посвящать тебя в мысли, преследующие меня все Рождество. Мог бы пересказать то, что я сочинил о большом семействе, живущем во Фрогнере. Или мог составить список ответов, которые я придумал, почему мне будет дозволено увидеть Апельсиновую Девушку только через полгода. Один из ответов, очень типичный для такого жанра, заключался в том, что Апельсиновая Девушка слишком хороша для этого мира. Поэтому она тайком отправилась в Африку с продуктами и медикаментами для самых бедных людей на этом континенте, особенно в тех районах, где царят малярия и другие страшные болезни. Такой ответ едва ли объяснял загадку с апельсинами. А впрочем… Может быть, она собиралась взять их в Африку. Как это раньше не пришло мне в голову? Кто знает, не вложила ли она все свои сбережения в чартерный рейс какого-нибудь грузового самолета?
Но, Георг, мы уже обещали друг другу, что будем идти только по реальным следам Апельсиновой Девушки. Если я стану посвящать тебя во все свои мысли и фантазии о ней, мне придется просидеть за компьютером целый год, а столько времени у меня нет. Все очень просто, как ни больно об этом думать.
Но зачем поддаваться игре воображения? Не считая того, что Апельсиновая Девушка много раз смотрела мне в глаза, два раза держала за руку и один раз прикоснулась пальцем к моим губам, мне не за что было ухватиться, кроме тех немногих слов, которыми мы обменялись друг с другом. Следовательно, нужно было навести порядок в том, что мы сказали друг другу. Я быстренько составил список наших реплик и напряг мозги, чтобы истолковать их.
А ты, Георг, как бы ты ответил на эти вопросы? Первый: зачем ей понадобилось столько апельсинов? Второй: почему она смотрела мне глубоко в глаза, держала за руку и при этом не сказала ни слова? Третий: зачем она на Юнгсторгет так придирчиво разглядывала каждый апельсин, чтобы случайно не попалось два одинаковых? Четвертый: какой тайный знак ты видишь в том, что полгода нам с ней нельзя видеться? И наконец, пятый, самый трудный вопрос: откуда она узнала, как меня зовут?
Если ты в состоянии решить этот ребус, может, ты ответишь и на самый главный вопрос: кто она, эта Апельсиновая Девушка? Одна из нас? Или явилась из другой действительности, может, даже из другого мира, куда должна вернуться на полгода, чтобы потом опять иметь возможность поселиться среди нас?
Я не мог истолковать эти знаки, Георг. Не мог поставить диагноз.
Не успело такси с Апельсиновой Девушкой скрыться на Вергеланнсвейен, как подкатило новое такси. Я остановил его и поехал на Хюмлевейен, чтобы отпраздновать Рождество вместе со своими родными.
У Эйнара в ту зиму была одна страсть: слалом на Тюриваннсклейва. Я купил ему классные варежки для лыж и радовался, предвкушая, как он откроет мой подарок после рождественского обеда. Кроме того, я купил для нашей кошки баночку самых дорогих консервов. Маме — сборник стихов шведско-финской поэтессы, о которой много говорили в последнее время. Поэтессу звали Мэрта Тикканен, а сборник назывался «Любовная сага нашего века». Отцу я купил роман «Мертвый забег» — дебют норвежца Эрлинга Йельсвика. Я сам недавно прочитал его и решил, что, может быть, он заинтересует отца. Впрочем, была и еще одна причина: в то время я мечтал и сам когда-нибудь написать книгу. Наверное, именно поэтому мне особенно хотелось подарить отцу книгу молодого, еще неизвестного автора.
В те времена я занимал маленькую комнатку рядом с гостиной. Сейчас, по крайней мере когда я пишу эти строки, это твоя комната. А о том, чья она будет, когда мое письмо дойдет до тебя, я ничего не знаю.
Не стану рассказывать, как мы отметили Рождество в том году, ведь мы договорились придерживаться в этом рассказе только одной линии. Скажу лишь, что в рождественскую ночь я ни на минуту не сомкнул глаз.
Я успел прочитать лишь половину отцовского письма, как мне понадобилось выйти в уборную. Сам виноват. Не надо было пить столько колы.
Вот черт! — подумал я. Теперь мне предстояло прошествовать через гостиную, холл и переднюю под любопытными взглядами родных. Кажется, это называется «пройти сквозь строй». Но выбора у меня не было.
Вся четверка тут же подняла головы. Я попытался сделать вид, что не замечаю устремленных на меня вопросительных взглядов.
«Ты уже все прочитал?» — спросила мама. Она была похожа на большой вопросительный знак: что, интересно, он там вычитал?
«Немного грустное чтение, а?» — сказал Йорген. Как будто ему было жалко, что я остался без отца, хотя он делал все, что в его силах, чтобы быть ему хорошей заменой. Иначе и быть не могло, и, наверное, это стало для него культом. Но не мог же он жалеть, что мама потеряла мужа, заняв в то же время его место, чтобы не сказать, его постель. Думаю, в глубине души Йорген рад, что мой отец умер. Иначе он не мог бы жениться на маме. И у него не было бы Мириам. И главное: у него не было бы меня. Как говорится, нет худа без добра.
Я заметил, что он налил себе большой бокал виски. Йорген иногда выпивал виски, но только по пятницам и субботам. Сегодня был понедельник.
И уж конечно не из-за этого виски он со смущенным видом стоял посреди гостиной, во всяком случае, я пишу об этом не из-за виски. По-моему, он был немного смущен тем, что я заперся у себя в комнате, чтобы прочитать то, что написал мне перед смертью мой родной отец задолго до того, как Йорген появился у нас в доме. В ту пору я был еще глуп и, случалось, называл Йоргена «квартирантом». Это было по-детски. Но мне иногда хотелось подразнить его.
«Тебе еще много читать?» — спросил дедушка. Он курил сигару. Дедушка всегда смотрел в корень.
«Еще половина, — ответил я. — Мне понадобилось в уборную».
«Но тебе нравится?» — вмешалась бабушка.
«Без комментариев!» — ответил я. Так политики говорят журналистам, когда у них нет ответа на трудный вопрос.
Сходство между журналистами и родителями заключается в том, что и те и другие одинаково любопытны. А сходство между политиками и детьми — в том, что им часто задают щекотливые вопросы, на которые не так-то легко ответить.
Наверное, пришло время познакомить вас поближе с действующими лицами этого рассказа, и я начну с мамы, потому что ее я, несмотря ни на что, знаю лучше всех.
Маме уже стукнуло сорок, и я могу назвать ее зрелой, самостоятельной женщиной, во всяком случае, она не боится говорить то, что думает. Иногда она начинает сюсюкать, я имею в виду, когда она забавляется с Мириам. Со мной она тоже иногда не прочь посюсюкать, словно я еще маленький. Как правило, я не обращаю на это внимания, но порой это меня злит, особенно если это случается в присутствии моих одноклассников. Маме как будто нравится демонстрировать моим друзьям, что я ее маленький сыночек, хотя на самом деле я уже на несколько сантиметров выше ее. Как-то раз мы с моим другом Мартином играли у нас в гостиной в шахматы, неожиданно мама подошла к нам со щеткой для волос и начала меня причесывать. Мне пришлось откровенно сказать, что я по этому поводу думаю. Вообще я не люблю сердиться на маму, но в тот раз мало сказать, что я рассердился, я просто впал в бешенство — присутствие Мартина обязывало меня показать, что я могу положить конец таким штучкам. Мама убежала на кухню, однако через двадцать минут вернулась с горячим какао и рождественским пирогом. Мартин даже присвистнул от восторга, но после того, что случилось раньше, мне была неприятна ее заботливость. Я чуть было не побежал на кухню, чтобы посмотреть, нет ли у нас в холодильнике пива. И даже подумал, что если не найду пива, то по крайней мере знаю, где Йорген прячет свое виски. К счастью, у Мартина хватило чувства юмора, потом-то мы с ним, конечно, обсудили все, что случилось. По-моему, Мартин особенно зауважал маму, узнав, что она преподает в Академии художеств. «Если со временем у нас появится новый Пикассо, ты будешь знать, откуда он взялся», — сказал я. После случившегося в моих интересах было немного реабилитировать маму.
