— О чем вы? — Люк устал после долгого дня в полях. Ему хотелось вернуться к семье, вымыться, выпить вина.
— Уходите к нам — оба, — напрямик выложил Фугасс. — Нам нужны крепкие молодые люди, отказавшиеся склониться перед немцами и новыми законами правительства Виши.
— Мы? — спросил Лоран. — Но что мы можем?
— Дать отпор угнетателям. Когда мы покорны, врагам не надо даже убивать нас — мы сами отдаемся им в рабство. Вы хотя бы представляете себе размах немецких реквизиций? Они берут не просто провиант. Еще и оборудование — а следом придет черед лошадей. Немцы крадут все, чем мы живем. Без лошадей — как нашим земледельцам вспахать поля? В Париже голод, но почти весь наш урожай уходит в Германию. А французские дети тем временем умирают.
Пекарь вздохнул.
— Простите. Я не хочу произносить долгих речей. Но это важно. Особенно для тебя, Люк.
— Почему для Люка? — поинтересовался Лоран. Если он и обиделся, то никак этого не показывал.
Фугасс поднял брови.
— Из-за его внешности. Более того, ты ведь знаешь, что он говорит по-немецки.
На лице Лорана появилось настороженное выражение.
— Мы с ним всю жизнь дружим. Конечно, знаю! Хотя мне очень интересно, откуда знаете вы.
Фугасс перевел взгляд на Люка.
— Твой отец мне все рассказал.
Люк вихрем развернулся к нему.
— Что вам известно?
— О чем он говорит, Люк? — недоуменно спросил Лоран.
Люк ткнул в пекаря пальцем.
— Месье Фугасс, ваша тайна со мной в такой же безопасности, как и моя с вами. Но меня не надо спасать. Я сам способен о себе позаботиться. Более того, я должен заботиться и о семье.
— Слишком поздно, Боне.
— Что? — Люк вскочил на ноги. — Поздно? Что вы имеете в виду? — Только тут он заметил, что за спиной у него выросло трое незнакомцев. Лица их были скрыты за сетками, какими пасечники защищаются от пчел. Глаза Люка расширились от изумления. — Кто вы такие?
На лице Фугасса появилось несчастное выражение. Он кивнул — и по его сигналу незнакомцы набросились на Люка с Лораном. Те даже крикнуть не успели. Сильные руки зажали им рты и бросили ничком на землю.
— Извини. Не так я хотел бы привлечь тебя в наши ряды, — промолвил Фугасс. — Но я обещал твоему отцу сохранить тебе жизнь, и у меня нет выбора. — Он извлек из кармана люковское свидетельство о рождении. — Из дома тебе больше ничего не понадобится. Мне искренне жаль, что ты не в состоянии помочь семье, но я действую по приказу твоего отца. Мы не таим на тебя зла за твое происхождение, однако сейчас самое подходящее время доказать, что ты французский патриот.
Люк взревел от ярости, но руки, зажимавшие его рот, заглушили звук.
Церковный колокол принялся отбивать часы. Восемь. Цикады вновь завели свою песню; за жужжанием одинокой пчелы Люк различил голоса играющих внизу, в деревне, детей и надсадный рокот автомобиля на ухабистой проселочной дороге.
Люк прекратил вырываться. Автомобиль?
— Тише. Твои глаза скажут тебе все, что ты должен узнать.
Люк увидел, как далеко внизу в деревню с грохотом въезжает автофургон.
— Это Лондри и, без сомнения, люди из СС, — пояснил пекарь. Его лицо омрачилось от грусти и сострадания. — Приехали за твоими родителями, сестрами и бабушкой.
Мозолистая рука еще крепче зажала Люку рот. А Фугасс продолжал:
— Кто-то из деревни связался с местными властями в Апте и донес, что на прошлой неделе в Сеньон вернулась еврейская семья, бежавшая из Парижа. В доносе намекалось, что семейство разжигает ненависть к немцам.
— Ерунда! — взревел Лоран. — Боне уважают в деревне. Никто не стал бы на них доносить, ни один человек!
Фугасс пожал плечами.
— Не один, а одна. Их навела на твою семью Катрина Жирар.
Укусив державшую его ладонь, Люк высвободил голову.
— Докажите! — прорычал он.
— Заберите второго, — коротко бросил Фугасс, кивнув сотоварищам.
Вырывающегося изо всех сил Лорана повлекли прочь. Один из партизан остался с Фугассом и Люком. Молодой человек заметил у него в руках револьвер.
— Прости и пойми, — промолвил Фугасс, — такова просьба твоего отца. Идем, увидишь все собственными глазами. Могу я рассчитывать, что ты не станешь шуметь?
Люк кивнул.
— Выдашь нас, — и считай, мы все мертвы, включая твоего друга. Ты ведь не хочешь, чтобы наша кровь пала на твою голову.
Люк только мрачно посмотрел на Фугасса.
Бесшумно и быстро они перебрались на место, откуда открывался хороший вид на дом Боне за фонтаном.
Из грузовика высыпала группа солдат. Среди мундиров французской полиции Люк различал и другую форму: невзрачного сизовато-серого цвета, зато с высокими начищенными сапогами.
— Гестапо? — вслух предположил он.
— Хуже. СС, — отозвался Фугасс и показал на крыши домов. — Иди за мной. Это единственный способ подобраться ближе. Сможешь держать себя в руках?
Люк глядел на него с мрачной решимостью на лице.
— Я должен быть уверен, что ты смолчишь, не подставишь нас под немецкие пули.
— Это моя семья!
Фугасс смерил молодого человека пристальным взглядом, не лишенным жалости.
— Их уже не спасти.
Люк открыл было рот, но не смог вымолвить и слова. Не мог даже пошевелиться. Глаза у него словно остекленели.
— Но ты можешь отомстить за них, — закончил Фугасс.
Колени у Люка подогнулись. Надо скорее выработать план. Надо, черт возьми, раздобыть пистолет!..
Пекарь опередил его размышления.
— Даже не думай, — предостерег он. — Клянусь, я бы предупредил твою семью, если б мог! Увы, у нас было лишь несколько минут. Я лучше сам убью тебя, чем нарушу слово, данное твоему отцу. Да, я понимаю, это трагедия, но такова уж теперь твоя реальность. Твою семью заберут, и ты совершенно бессилен, а сглупишь — погибнешь сам и прихватишь с собой на тот свет меня и, возможно, еще нескольких человек. Послушай… ты не спасешь родных. Но ты за них отомстишь.
Люк не хотел ничего слышать, не хотел ничего принимать. Как можно бездействовать и даже не пытаться спасти тех, кого он любит? А Саба? Неужели они арестуют безвредную старую женщину?
— Зачем они это делают? — сдавленно спросил он.
— Без причины. Твои родные не совершили ничего дурного — кроме того, что они евреи.
— Дайте мне пистолет, а сами уходите.
— Прекрати.
— Я не буду никого вовлекать, — лихорадочно пообещал Люк. — Я должен… моей сестре всего девять, у мамы больное сердце… Ракель влюблена. Сара хочет стать доктором и помогать другим людям. Как вы не понимаете? Бабушке восемьдесят семь!
Он отчаянно хватался за пекаря, по его щекам текли слезы. Люк и не помнил, когда плакал последний раз.
— Послушай, — тихо проговорил Фугасс, — ни ты, ни кто-либо из нас не в силах ничего предотвратить. Твою семью заберут. На стороне СС сила и власть. Если ты сейчас попытаешься дать им отпор, они пошлют новых солдат и обрушат карательные меры на всю деревню. Я слышал, что они творят — такое и в страшном сне не привидится. Они не только расстреляют твою семью у тебя на глазах, но будут развлекаться, убивая женщин и детей самыми гнусными способами. Им плевать.
Люк сжал голову ладонями.
— Вы хотите, чтобы я смотрел, как увозят мою семью, и бездействовал?
— Да, потому что любая твоя попытка вмешаться приведет к тому, что погибнут они, ты сам и многие другие. Это я тебе гарантирую.
Люк покачал головой.
— Пусть меня убивают, мне все равно.
— Но твоему отцу — не все равно. Он хочет, чтобы ты выжил. Обещаю тебе, Люк, — ты отомстишь. Теперь я могу тебе доверять.
Все еще не в силах смириться с происходящим, чувствуя себя в западне, Люк зашагал вслед за Фугассом. Они обошли деревню и оказались позади булочной, а там, поднявшись на чердак маленького домика, вылезли в окошко на крышу. Фугасс показал Люку место, где черепица расшаталась и могла выпасть, если на нее наступить. Несколько растревоженных голубей взмыли ввысь, но Люк был уверен, что никто не обратит внимание на столь привычный звук. Пекарь, приложив палец к губам, поманил молодого человека к себе. Люк подполз к нему и приподнялся на локтях, чтобы заглянуть вниз. Когда он увидел, что происходит на площади, его недавний полдник запросился наружу.
Гитель плакала и цеплялась за Сару, а та обнимала одной рукой ее, а второй — Ракель. Якоб поддерживал Голду, глаза у той были закрыты — она молилась и плакала одновременно. Их подталкивал перед собой не кто иной, как жандарм Лондри. Якоб хотел что-то ему сказать, но жандарм грубо отпихнул его и самодовольно прошелся вдоль цепочки арестованных. А потом из дома выволокли хрупкую бабушку Люка. В отличие от остальных Ида не желала сдаваться без сопротивления; она пронзительно выкрикивала хриплые проклятия и слабыми руками пыталась ударить тех, кто ее тащил. Люк отчетливо слышал каждое слово.
