— Держись от него подальше, — строго повторила Офелия. — И не смей уходить из дома одна — только с кем-то из взрослых. А если вздумаешь ослушаться, мы немедленно вернемся в город.
— Как ты могла обидеть моего друга?! — разозлилась Пип.
Она потеряла почти всех, кого любила, и вот теперь еще и Мэтта. А ведь он единственный, с кем она успела подружиться за много-много месяцев!
— Никакой он тебе не друг! Он просто чужой человек. Не забывай об этом. И прекрати спорить!
Оставшуюся часть пути они молчали. Войдя в дом, Офелия велела Пип идти к себе и набрала телефон Андреа. Все еще не в силах успокоиться, она выложила все подруге. Андреа слушала, не перебивая. Дождавшись, когда Офелия закончила, она принялась задавать вопросы — теперь уже не как близкая подруга, а как адвокат.
— Собираешься позвонить в полицию?
— Не знаю. Стоит ли? Вид у него вполне приличный, но ведь это же ничего не значит, правда? С таким же успехом он может оказаться серийным убийцей. Или все-таки предупредить полицию… попросить, чтобы они запретили ему приближаться к Пип?
— У тебя нет для этого достаточно веских оснований. Он ведь не предлагал ей пойти куда-то вместе с ним, не так ли?
— Пип клянется, что нет. Но возможно, он просто выжидал подходящего случая.
Офелия не могла заставить себя поверить в то, что в его намерениях не было ничего дурного. Несмотря на все уверения Пип, а может быть, именно благодаря им она просто чувствовала исходившую от него опасность. Да и с чего бы ему иначе водить дружбу с ребенком?
— Надеюсь, что нет, — поразмыслив, проговорила Андреа. — А с чего ты вообще, собственно, решила, что тут что-то есть? Он что — похож на извращенца?
— Знать бы еще, как должен выглядеть извращенец! Нет, на вид он вполне приличный человек. Рассказывал, что у него самого есть дети. Но ведь мог и выдумать. — Офелия уже почти убедила себя, что имеет дело с педофилом.
— Может, он просто общительный от природы.
— С чего бы ему вздумалось заводить дружбу с ребенком, да еще с девочкой, если на уме у него нет ничего дурного? А Пип как раз в том возрасте, который больше всего и привлекает подобных типов. К тому же она абсолютно невинна, а они это просто нюхом чуют.
— В общем, так оно и есть. Но он же не обязательно должен оказаться педофилом. Да, кстати, а он симпатичный? — На другом конце провода раздалось сдавленное хихиканье, и Офелия моментально пришла в ярость.
— Нет, ты просто невозможна!
— Да, кстати, ты не заметила, он носит обручальное кольцо? Может, он холостяк?
— Прекрати, я не желаю ничего подобного слышать! С моей дочерью пытается подружиться мужчина, который вчетверо старше ее, ты понимаешь? Зачем? Если он честный человек, то должен был подумать об этом, тем более если у него самого есть дети. Интересно, что бы он вообразил, если бы кто-то начал приставать к его дочери?!
— Понятия не имею. Почему бы тебе не вернуться и не спросить его самого? Знаешь, ты меня заинтриговала. Чем черт не шутит, может, Пип оказала тебе услугу.
— Вздор! Какую еще услугу?! Девочка едва не попала в беду, и с сегодняшнего дня она шагу не ступит из дома без меня. Имей в виду — я так и сделаю!
— Просто возьми с нее слово больше не ходить туда, вот и все. Этого будет достаточно. Пип послушается.
— Непременно. А его я предупредила, что если увижу его возле Пип, то сразу же позвоню в полицию.
— М-да, если он не насильник, а просто обычный парень, представляю, как он обрадовался. Послушай, Офелия, а тебе не кажется, что ты что-то уж слишком развоевалась? У меня сложилось впечатление, что ты еще не готова к тому, чтобы заводить новые знакомства. Тем более с мужчинами. — Новый знакомый Пип все больше интересовал Андреа. Она сама бы не могла сказать почему, но непохоже, чтобы у него на уме что-то было. А если так, то скандал, который закатила Офелия, вряд ли пришелся ему по вкусу.
— А я и не собираюсь заводить новые знакомства! — вспыхнула Офелия. — Просто не хочу, чтобы с Пип случилась беда. Я этого не переживу, понимаешь?! — Голос ее дрогнул, и Андреа показалось, что она сейчас заплачет.
— Понимаю, — мягко подтвердила она. — Для начала понаблюдай за Пип, хорошо? Может быть, ей просто немного одиноко.
Наступило молчание. Офелия плакала.
— Я знаю, ты права — ей действительно одиноко. Но я ничего не могу поделать. Чеда больше нет, он погиб, и ее отец тоже, а я… я превратилась в развалину. У меня ни на что нет сил. Мы ведь даже почти не разговариваем.
Офелия понимала, что Андреа права, но у нее не было ни желания, ни решимости снова жить дальше.
— Может быть, это и есть ответ на вопрос, для чего ей понадобилось заводить с кем-то дружбу? — предположила Андреа.
— Вообще говоря, они вместе рисовали, — упавшим голосом проговорила Офелия. На душе у нее появилась тяжесть.
— Возможно. Я бы на твоем месте как-нибудь пригласила его к себе. Поговорила бы с ним. Не исключено, что он вполне порядочный человек. Возможно, он тебе даже понравится, — успокаивала ее Андреа.
Офелия молча замотала головой.
— Не думаю, что после сегодняшнего он согласится, — буркнула она, в душе нисколько не жалея о случившемся. В конце концов, ей ведь ничего о нем не известно.
— Может, стоит извиниться? Скажи, что тебе пришлось немало пережить и поэтому нервы у тебя не в порядке.
— Не говори ерунды. Ничего подобного я не сделаю. А потом, может быть, я права. Может, он действительно педофил, кто его знает?
— Ну, тогда не ходи и не извиняйся. Но лично мне кажется, что это обычный художник, который любит детей. Учитывая, что Пип так привязалась к нему, мое предположение больше похоже на правду.
— Именно поэтому я и велела ей сидеть у себя.
— Бедный ребенок. Послушай, она же не сделала ничего плохого! Девочке просто скучно.
— Ну, с сегодняшнего дня будет скучать у себя в комнате, — буркнула Офелия. И тут же пожалела о своих словах. Пип и в самом деле скучно, и в этом ее вина, ведь она — ее мать. Детей ее возраста поблизости не было, а она, Офелия, в последнее время совсем ее забросила. Теперь они больше никуда не ходили вместе.
Повесив трубку, Офелия поднялась наверх и осторожно поскреблась в дверь Пип. Дверь оказалась закрыта. Не получив ответа, она попыталась толкнуть ее, но Пип заперлась изнутри.
— Пип? — Ответа не последовало. Офелия постучала еще раз. — Пип, можно войти?
Очень долго за дверью стояла тишина. А потом вдруг раздался тоненький, захлебывающийся слезами голосок дочери:
— Ты обидела моего друга! Ты вела себя просто ужасно! Я тебя ненавижу! Уходи!
Офелия окаменела. Она кусала губы, чувствуя себя совершенно беспомощной, хотя и считала, что сделала то, что должна была сделать. Она исполнила свой долг, но Пип ее не понимала.
— Прости. Но ведь тебе и в самом деле ничего о нем не известно, — твердо проговорила она.
— Еще как известно! Он славный! И у него тоже есть дети, только они в Новой Зеландии.
— Может быть, это неправда, — настаивала Офелия, уже понемногу начиная чувствовать себя глупо. Вести переговоры за запертой дверью! Но похоже, Пип не имела ни малейшего желания впустить ее. — Послушай, Пип, открой. Давай поговорим спокойно.
— Не хочу!
— Давай обсудим все за обедом. А потом, если хочешь, погуляем немного или просто сходим куда-то. — Офелия вспомнила, что в городке работали два ресторанчика, в которых они никогда не были.
— Ни за что! Никогда больше с тобой никуда не пойду! И не надейся!
Офелии очень хотелось напомнить Пип, что у нее никого не осталось, кроме матери, но она благоразумно промолчала. В конце концов, и у нее ведь тоже никого нет, кроме Пип. Их осталось только двое в этом мире. И обе они слишком нуждались друг в друге, чтобы ссориться.
— Почему бы тебе не открыть дверь? Я не буду заходить, если ты не хочешь. Так что тебе нет нужды запираться.
— И не подумаю! — упрямо буркнула Пип.
Прижав к груди портрет Мусса, который ей помог закончить Мэтт, она рыдала. Как мать посмела запретить ей видеться с ним? Ну ничего, вот только она уедет в город, Пип тут же удерет на пляж. Пип снова вспомнила, что мать наговорила Мэтту, и сморщилась от стыда.
Офелия долго еще уговаривала дочь. Потом наконец сдалась и отправилась к себе. Об ужине обе забыли.
Утром голод выгнал Пип из комнаты. Спустившись на кухню, она поджарила себе тост, съела хлопья и снова вернулась к себе. Она сделала вид, что не замечает матери, — молча приготовила себе завтрак и тут же ушла.
А у себя дома Мэтт всю ночь прокрутился без сна. Мысли о Пип не давали ему сомкнуть глаз. Он беспокоился о ней. Ведь ему даже неизвестно, где они живут. Извинись он перед ее матерью, возможно, тогда бы она смягчилась. Мэтт чувствовал, что не может позволить, чтобы Пип ушла из его жизни. Они были едва знакомы, но ему уже не хватало ее.
