— Слушай, если ты не ошибся, это может быть сенсацией.
— Эй, никаких сенсаций! Во всяком случае до тех пор, пока я не найду Юрико… Мы же ничего толком не знаем. Если речь идет о каком-нибудь психе, я не хочу, чтобы он наложил в штаны и от страха начал делать глупости. Знаешь, как это бывает — ненужные свидетели и все такое.
— Ты начитался детективов…
— Очень тебя прошу — пока я не нашел Юрико, никаких газет.
— Ладно, — неохотно соглашается он.
— Обещаешь?
— Да.
— Обещаешь?
— Обещаю, обещаю… Что ты собираешься делать дальше?
— Не знаю. Есть еще несколько имен… Поговорю с этими людьми, может быть, что-то и всплывет.
— Держи меня в курсе.
— Да, конечно. Правда, я рассчитывал, что ты поможешь.
— Помогу, что за вопрос. Поговорю с ребятами из газет…
— Ты обещал.
— Да нет, подробностей рассказывать не буду. Узнаю, может, есть какие-нибудь материалы о той художнице… Если она занималась тем, чем занималась, наверняка хоть пару строк об этом написали. Может, удастся выяснить, как ее звали. В общем, поинтересуюсь, что и как. Полиция опять же… Есть у меня там несколько знакомых… Знаешь, это очень интересное дело. Даже не представляешь, насколько интересное — задумчиво говорит он. — Только держи меня в курсе. Звони, как только что-нибудь узнаешь. Не хочу, чтобы ты тоже исчез.
И вешает трубку, забыв сообщить мне о состоянии здоровья нашего дорогого родственника. Такого с ним не было давно. Последний раз — когда он высказывал свои соболезнования по поводу гибели моей жены.
Завтра меня ожидает встреча с парнем по имени Куроки Тецуо. Мне рекомендуют его как большого специалиста по суициду. Восемь попыток — это о чем-нибудь да говорит. Настоящий эксперт. Во всяком случае, так мне сказала девчонка с перебинтованными запястьями, которая в больнице-то и познакомилась с ним. Он там что-то вроде местной легенды. Кумир малолетних психов, шантажирующих родителей и друзей посредством липовых суицидов. Можно сказать, гуру, показывающий личным примером, что убивать себя можно дважды в год, добиваясь главного приза, о котором мечтает каждый уважающий себя придурок — чужого внимания к своей персоне. Еще она рассказала, что гуру отсидел три года в Футю за наркотики и пристрастие к опустошению чужих банковских счетов через Интернет. Разносторонний паренек.
Ноги решили, что рассчитывать на мое сострадание бесполезно, и начали заживать. Покрытые коростой подошвы теперь только зудят, словно под коркой омертвевшей кожи сходят с ума сотни муравьев. Запасы наворованных продуктов подходят к концу, деньги тоже. Поэтому весь день я провожу в заботе о миске риса, и только к концу дня добираюсь до дома на северной окраине Токио, в котором живет Куроки Тецуо. Обычный многоквартирный дом, где квартиры по размерам ненамного превосходят встроенный шкаф. Дешевое общежитие, последнее убежище проигравших в войне с обществом развитого потребительства.
Я поднимаюсь по металлической лестнице на пятый этаж. Стены на втором разрисованы граффити. На третьем — окурочный Клондайк, выше — два шприца, зафутболенные в угол. И повсюду запах дешевой жареной рыбы и прогорклого масла, запах тяжелый, липкий, грязный. Если слово «грязный» можно применить по отношению к запаху. Впрочем, ничего другого я не ожидал.
Мне открывает полуголая девица с заспанными глазами и синяком на плече. На левой груди маленькая татуировка в виде ящерицы. Ящерица упорно ползет к темно-коричневому соску.
— Тебе чего? — спрашивает девица.
— Тецуо дома?
Она молча разворачивается и исчезает в комнате. На ляжке у нее тоже синяк, уже пожелтевший. Я захожу в квартиру, воняющую застарелым потом, грязным бельем и травой.
У Тецуо отвислый живот, одутловатое лицо и заплывшие глазки, а над всем этим — короткий ежик волос. Похоже, будто к голове щетиной вверх приклеена обувная щетка. Судя по тому, как горели глаза у той девчонки с бинтами на руках, гуру должен бы выглядеть посмазливее. А так он больше похож на хомяка, страдающего хроническим похмельем, чем на кумира суицидально настроенной молодежи. Единственное, что указывает на его склонность к суициду, — тонкие белые шрамы на запястьях. Их много, наверное, с десяток. Упорный парень.
Мы сидим на крошечной кухоньке. Везде немытая посуда с засохшими остатками еды. Везде грязные одноразовые стаканчики. Везде мусор, окурки и какие-то детали от компьютера.
— Хочешь джойнт, братан? — спрашивает Тецуо, сворачивая косяк.
— Нет, спасибо.
— Выпить?
— Есть виски?
Он достает из шкафчика бутылку Nikka, на дне которой что-то плещется. Долго ищет чистый стакан, но потом машет рукой:
— Пей так.
Он глубоко затягивается, задерживает дыхание, так что хомячье лицо медленно багровеет, и с шумом выпускает из себя дым. По кухне разносится сладковатый запах марихуаны. Я делаю глоток виски прямо из горлышка.
— Зачем пришел, братан? — спрашивает Тецуо.
Я повторяю слова, которые говорил уже раз тридцать, автоматически выдерживая нужные паузы, делая необходимые ударения и подчеркивая интонационно наиболее важные моменты в своем рассказе.
Не успеваю я закончить, как на пороге кухни возникает девица. Она уже успела натянуть на себя мятую футболку. Под ней ящерица все еще ползет к соску. Со временем расстояние от ящерицы до соска будет только увеличиваться.
— Тецуо, сволочь, почему куришь один?
— Отвали, — вяло произносит Тецуо.
— Не будь дерьмом, оставь мне.
— Пошла вон, сука. Не видишь, у меня важный разговор.
— Кто это такой? У него есть что-нибудь?
— У меня ничего нет, — говорю я.
— Совсем? — она недоверчиво прищуривается.
— Совсем.
— Пошла вон!
Тецуо неторопливо встает и отвешивает девице ленивую пощечину. Та так же невыразительно обзывает его чертовым наркоманом, говорит, что с нее хватит, и уходит в комнату. За тонкой стенкой начинает бубнить телевизор. А кухня заполняется дымом. Я чувствую, что еще немного, и меня самого потащит. Встаю, открываю окно и делаю несколько глубоких вздохов.
— Так что ты от меня хочешь, братан? — спрашивает Тецуо.
— Сможешь мне помочь?
— Чем?
— Ну, может быть, ты что-то знаешь обо всем этом. Может, встречал этих добровольцев… Или слышал что-то. Мне нужна любая информация.
Выражение лица у него не меняется. Все такое же равнодушно-одуревшее. Я начинаю сомневаться, что он в состоянии сделать хоть что-нибудь, кроме того, как выкурить косяк.
— Ты понимаешь, что просишь, брат? — он выпускает к потолку струйку дыма.
— Понимаю. Всего лишь информацию, которой ты, возможно, располагаешь.
— Вот именно, информацию… Что самое дорогое в нашем мире, как болтают всякие уроды в белых воротничках? Информация. Информация стоит до хрена бабок, брат. А судя по виду, дела у тебя идут неважно.
Он затягивается. Я слышу, как потрескивают сушеные стебли и сухие семенные коробочки. Трава у него дерьмовая.
— Так что извини, ничем не могу помочь, — говорит хомяк-Тецуо.
— Но ты что-то знаешь об этом? — Я стараюсь быть очень вежливым и миролюбивым.
— Какая тебе разница?
— Большая. Если тебе что-то известно, деньги не проблема. — Я стараюсь помнить о том, что к людям нужно относиться с пониманием.
Он хмыкает и трет грязный живот, по которому стекает тонкая струйка пота, оставляя на бледной коже относительно чистую дорожку.
— Сколько?
— Для начала я должен знать, что ты можешь мне предложить.
— Допустим, я скажу, как найти ту художницу. Сколько ты заплатишь за такую информацию?
— Эй! — В кухне снова появляется девица. — Не вписывайся в это! Ты слышишь, Тецуо? Пошли его в задницу.
— Уйди, дура. Не лезь не в свое дело. Иначе опять получишь, шлюха. Чертова шлюха! — Он ударяет кулаком по столу. — Пошла вон отсюда!
— Хоть денег побольше попроси, придурок!
Он, не вставая, пинает ее ногой и попадает в голень. Девица, шипя от боли, ковыляет в комнату. Вскоре там снова начинает бормотать телевизор.
— Знаешь, братан, я хочу свалить на фиг отсюда…
— Далеко?
— В Штаты. Достало меня все это дерьмо. — Он обводит взглядом убогую кухню. — Я не хочу, чтобы моя жена работала в пип-шоу. Понимаешь, ей приходится дрочить всяким ублюдкам… А потом она этими же руками дрочит мне. Ты понимаешь, как это погано?
Я качаю головой. Я на самом деле не понимаю, как это погано. Но я знаю, что есть вещи и похуже.
— Ладно, проехали… Короче, мне нужны бабки. Тебе — информация. Пятьсот тысяч могут решить наши проблемы.
— Проси больше! — слышится из комнаты. — Проси больше, придурок! На эти деньги в Америку мы не уедем.
— Заткнись!.. Так вот, пятьсот тысяч и ни иеной меньше. Если не согласен, ищи сам кого тебе нужно. И без обид, брат.
