— Говоришь ты, надо сказать, складно, но непривычно… — сказал писатель.
— Голос мне как будто подсказывает слова, диктует, что нужно сказать… но я вовсе не двуличный хамелеон, каких теперь немало… говорю откровенно, в том числе и о своих сомнениях…
— Кажется, дождь перестал… опять цикады запели… я, пожалуй, пойду, посплю хоть немного… — Писатель провел рукой по лицу. Прошлой ночью ему опять снилась блаженная. Она только губами коснулась, как обожгла, и он проснулся и уже не мог заснуть.
— Что ты вздыхаешь?..
— Так, ничего… вспомнилось… впрочем, все это вздор, пустое… а ты что вздыхаешь?..
— Вспомнил примадонну, от которой я бежал в слезах и с тех пор скитаюсь и постоянно нуждаюсь… я плохо уживаюсь с женщинами… нет, лучше пенье цикад послушать… они так голосисто поют, укрываясь в траве… я не раз был женат… и не раз был обманут… и виной тому мой характер… очередная связь, в которой я полагал обрести радость, едва не довела меня до самоубийства… увы… от любви остались одни лишь слезы… мне кажется, я чувствую некоторую привязанность к несчастьям… несчастья ищут меня повсюду, не дают мне расслабиться… я достаточно несчастен и без женщин, хотя иногда хочется снова испытать этот сладостный обман, волнение, восторг и отчаяние… во мне сохранилось столько нерастраченной любви, нежности…
— Так в чем же дело?.. — спросил философ. Он спал в кресле еврея и проснулся. — Притупилось жало желания?..
— Все мои романы почему-то плохо кончаются… и я приписываю это тому ослеплению, к которому приводит любовь…
— Любовь превращает плач в безумный смех… — сказал философ.
— И все же с любовью мы не расстаемся… — возразил ему писатель.
— От нас ли это зависит?.. — спросил артист.
— Воспоминания о любви дают нам хоть немного радости…
— Ну да… стоит только сделать усилие, на которое я, правда, уже не способен…
— Говорят, чтобы излечиться от любви, нужно все вспомнить и забыть… обычно вспоминается все плохое…
— Но как забыть наслаждение и то нечто трогательное, что мы чувствуем, когда любим?..
— Писатель, что с тобой?.. ты плачешь?..
— Вспомнил жену… жизнь моя полна смятений и волнений… и плачу я непрестанно, когда размышляю о том, что принес жену в жертву… не знаю, ревность или ее родственники были причиной охлаждения, их неблагодарность, неискренность… она там, а я все еще здесь, все еще дышу… я прошу прощения, но не жалейте меня, потому что мои чувства не совсем искренни…
— Ты хочешь сказать, что в тебе говорит писатель… куда ты?.. ушел… как он живет со всем этим?..
— Так и живет, удовлетворяюсь немногим… и не умирает от любви… предпочитает оставаться несчастным… что слышно, что говорят в философских кругах?..
— Все говорят о проклятии и конце света…
— И что говорят?.. — спросил артист.
— Я не знаю, кто проклял город и справедливо или несправедливо он поступил… я могу лишь предполагать…
— Ну да… всем управляет судьба и случай… — артист глянул на город.
Светало.
Город постепенно освобождался от тумана.
На небе всюду пылала заря, распространялась кругом. Она окрасила и волны, взбивающие красную пену у обрывистых скал.
Ночь, родившая толпу видений, ушла…
* * *
Похоронив жену, писатель покинул город, и не без причины.
Это случилось после визита помощника мэра.
Правда, соседи говорили между собой, что он бежал, поддавшись панике.
Привратник имел свое мнение.
— Вовсе нет… писатель не был трусом… когда в городе заговорили о проклятии и даже собаки поджимали хвосты между ног и тряслись от страха, он не испугался и это достоверно… я уважал его и был бы негодяем, если бы думал иначе… он странствует, собирает материал для книги… помню, он говорил, вот, допишу книгу, прославлюсь и отправлюсь в Иерусалим к стене плача, а потом в Афины… он опасался власти… всякая власть опасна, у нее везде руки, ноги, везде глаза, уши, головы, лица… она далеко и близко, как бог… дав законы полезные для себя, власть объявляет их справедливыми для всех…
— А с виду он казался таким безобидным…
— И дописал он свою книгу?..
— Еще не дописал, но уже с тревогой ждал последствий… нужно признать, всего можно было ожидать от властей… все было вероятно и возможно… даже арест и пытки… и удивляться не нужно…
— Так это он проклял город?..
— Этого я не знаю…
— Люди всему готовы верить и ждать чуда…
— Артист с писателем ушел?..
— Наверное…
— Как бы там ни было, все в этой жизни происходит в силу неизбежной связи причин и следствий… — подвел итог дискуссии соседей привратник…
* * *
Писатель и артист странствовали из города в город, хотя это не поощрялось властями.
В небольших городах артист давал представления.
Города такие же живые существа, как и люди, способные молиться, осмысленно покоряться и довольствоваться немногим. И живут они, как и люди отнюдь не слепо, и не по собственной воле покоряются.
Правда, сами по себе города не имеют никакой истории, историю они обретают лишь, наполнившись людьми…
Было около полудня.
Артист погонял осла, который вез реквизит.
Писатель шел за ним и размышлял. Иногда он что-то записывал.
Писатель остановился, невольно вскрикнув.
— Боже мой… это же она… нет, не может быть…
— Что случилось?.. — спросил артист.
— Это была она…
— Кто она?.. я никого не вижу…
— Катерина… вдруг появилась и исчезла… волнение сушит губы… помню, мне было 13 лет, а ей чуть больше… это был мимолетный миг счастья, который никогда уже не повторится…
— Женщины как плоды… они созревают и исчезают, но не вкус к ним… — сказал артист и сел на камень. — Я тоже не раз был обольщаем призраками… помню, меня преследовала смехом одна из жен… смех она любила… писатель, боже мой, ты плачешь… что значат эти слезы?..
— Я как будто спал и проснулся…
— И какой сон тебя разбудил?..
— Представь себе, это не сон, а явь… — Писатель провел рукой по камню, исчерченному надписями. — Это же я писал… — пробормотал он, озираясь. — Все так знакомо… когда-то я пас здесь коз… как давно это было… я был молод, томим безвестностью, любовью, нежностью, страхом… я готов был умереть от любви и жалкого бессилия… помню, жаловался Катерине, что никто меня не любит и не понимает…
— Ты человек чувствительный и, по всей видимости, нервный, с воображением…
— Слова, слова… слова лишь вводят в заблуждение…
— Как и женщины…
— Как от них спастись?..
— От кого, от слов?..
— Нет, от женщин…
— Надо следовать природе… сопротивляться к чему же?..
— Ты так говоришь, как будто знаешь ту нить, которой связан этот мир и тот?..
— Бог знает…
— А если он не знает?.. и что нам остается?.. старость и грустное предчувствие будущего…
Писатель сочинил несколько сцен этого грустного будущего с гибельными страстями, которые, правда, не получили развития. Ужасы писатель не любил. Да и кто их любит…
Писатель и артист молча сидели на камне, смотрели на прохожих и размышляли.
Обычно прохожие были мрачные, шли молча.
Писатель обратил внимание, что многие из прохожих были почти без одежды.
Как оказалось случившееся недавно оползень и поток грязи, который спустился с гор, не оставил жителям этих мест ничего ни в доме, ни вокруг дома, ни самих домов.
Но иногда встречался веселый народ. Одев личины, они играли на инструментах, пели, плясали и ублажали свою плоть. Женщины у них были красивые и опытные в искусстве соблазнять и очаровывать мужчин нежностью и льстивостью…
Заря погасла.
Все стало неразличимо, текуче.
Ничего не было, кроме тьмы, которая дышала сама собой.
Ночью писателю приснился сон, представляющий собой несколько сцен, в которых действие происходило в руинах женского монастыря, имеющего подземный ход, который связывал его с руинами мужского монастыря. Главные роли в этих сценах играли мертвецы.
— Что тебе снилось?.. ты кричал во сне… — сонно пробормотал артист.
— А тебе что снилось?.. — спросил писатель.
— Мне снилась жена…
— И мне снилась жена…
— Я помню ее… прекрасные были похороны…
— Умирать ей было совсем не страшно… — писатель невольно вздохнул. — Смерть была подарком для нее, впрочем, как и жизнь… правда, иногда ее мучили тошнота и рвота… какой сегодня день?..
— Вчера был понедельник…
— Лиза умерла в понедельник за несколько минут до полуночи…
Утром артист и писатель продолжили свое странствие.
Около полудня другого дня артист дал представление на площади небольшого городка.
Пока артист смешил горожан, писатель блуждал по городу.
