Я открыл дверь и очутился на кладбище крематория. Минуту спустя я был уже у забора. Я поднял воротник, пальто немножечко жало в плечах. Я поднял воротник не потому, что мне было холодно, а потому что хотел закрыть свое лицо.
Напоследок я оглянулся. По темному небу неслись черные облака. Дул холодный, резкий, влажный ветер. Я увидел густой дым, который повалил из трубы крематория. Мир моему праху! Наступала ночь.
Газета «Вечерняя Москва». Заметка из раздела происшествий — «Всему виной пьянство».
«Советские органы охраны общественного порядка образцово выполняют свой долг перед народом. Ночью, в холод, мороз, в метель они всегда на посту, чтобы охранять народное достояние. Однако, как говорится, в семье не без урода.
Поздно вечером 26 декабря сержант Матвеев, находясь на дежурстве, увидел, как кто-то выходил из магазина ювелирных изделий. Это показалось сержанту Матвееву подозрительным. Он хотел остановить неизвестного надлежащим образом и крикнул: «Стой!» Но неизвестный удалялся быстрыми шагами. Сержант был вынужден воспользоваться служебным оружием. Он выстрелил в воздух, но неизвестный даже не обернулся. Потом сержант выстрелил три раза, и согласно его показаниям он ясно видел, как все три пули попали неизвестному в спину, но тот спокойненько завернул за угол и бесследно исчез.
Во время расследования происшествия оказалось, что ночной сторож магазина, очевидно, был пьян до такой степени, что потерял сознание. Ночной сторож оправдывался, уверяя, что он сделал всего только маленький глоток, как вдруг увидел перед собой мертвеца, поэтому и упал в обморок. Старая песенка! Естественно, можно напиться и до чертиков! К сожалению, надо полагать, что и сержант Матвеев находился в подобном же состоянии. Иначе как объяснить тот неимоверный факт, что он на расстоянии десяти шагов три раза не попал в цель. Совершенно невозможная вещь для опытного милиционера.
Из сейфа магазина украдено 84 тысячи рублей. Ночной сторож и сержант привлечены к уголовной ответственности».
* * *
После смерти все люди надеются попасть в рай. Что такое рай?
Это некое буколистическое место, где человек живет без страха, сомнений и забот лишь для собственного удовольствия. В рай, в принципе, должны попадать те, кто достаточно настрадался в жизни. Если рай — это компенсация за страдания, то я законный кандидат на место в райских кущах.
Страдал ли я? Господи, моя жизнь состояла из сплошных мучений. В этом смысле пребывание в аду не принесло бы мне ничего нового, а казалось бы естественным продолжением нашей прекрасной советской действительности. Вся моя прошлая жизнь состояла из бесконечной нервотрепки, напряженной работы, борьбы с разными «измами», очередных пропагандистских кампаний, когда надо было выявлять, обличать, вскрывать, клеймить, а если уклонишься, то тебя самого так обличат, вскроют и заклеймят, что очутишься в местах не столь отдаленных, откуда люди стали возвращаться только после разоблачения культа личности. Впрочем, оттуда возвращаются не все и не люди — тени людей.
Я пережил коллективизацию, 37-й год, войну, борьбу с низкопоклонством и иностранщиной, расформирование министерств, совнархозы, а трудности не уменьшались, лишь прибавлялись, и все время придумывали что-то новое на нашу голову. Теперь мне представляется чудом, как я все это выдержал до самой смерти? Одно лишь утешение: не я один, все так жили.
В бумажнике я храню свой некролог, вырезку из «Московской правды». Это все, что у меня осталось от предыдущей жизни. Меня самого наверняка уже забыли, а газеты с некрологом в лучшем случае можно найти лишь в уборной на гвоздике.
Теперь я многое вижу гораздо яснее. Я помню, как я жил в последние годы. Господи, если б я знал, что меня ожидает после моей официальной смерти, я бы поспешил умереть!
И верно. Сейчас я живу как в раю, я веду спокойную растительную жизнь. Мне все совершенно безразлично, ничто меня не волнует. Работник похоронного бюро дал мне гарантию на год, надеюсь, что потом найдется способ продлить этот срок заморозки. Единственное, что мне нужно, — есть и пить.
Обеспечить себе еду, питье и одежду совсем нетрудно. Деньги у меня есть, и немалые. Однако я вряд ли еще когда-нибудь решусь, как говорится, «брать сейф». И не потому, что боюсь. Повторяю, я ничего не боюсь. Но в следующий раз пуля может перебить мне позвоночник, а я не хочу ходить искривленным. Зачем же рисковать? Есть тысячи законных способов добывать деньги. 26 декабря я несколько погорячился. Горячиться мне сейчас совсем не к лицу. Это был рецидив прежних лет.
Короче говоря, сегодня я имею все, что мне нужно.
А что у меня было раньше? Семейное счастье? Кажется, я его никогда не испытывал. Единственное, что я запомнил из семейного счастья, — это похороны. Все время я должен был кого-то хоронить.
Сначала жену моего брата, затем мою мать, отца. Во время войны погибли самые близкие моя друзья. Потом мы похоронили нашего первого ребенка, затем моего брата, родителей моей жены, чуть позже — двух ее теток.
Короче говоря, на каждые два года моей жизни приходилось трое похорон. Я всегда с большой тревогой спрашиваю родственников об их здоровье. Боже сохрани, чтоб кто-нибудь захотел перейти в лучший мир!
Похороны были травмой для моей жены, после них она не могла прийти в себя много месяцев. Она стала истеричной, худела, съеживалась и, поднимая свои маленькие сжатые красные кулаки к небу, беззвучно рыдала. От ее настроения страдал и я, ко мне она цеплялась за каждую мелочь. В этом отношении она была мастерицей. И это понятно. Ей был нужен кто-то, на ком можно сорвать злость. Но в чем же моя вина? Разве я мог уберечь кого-нибудь от смерти?
И вообще, что это была за жизнь! С трудом засыпаешь каждую ночь, с трудом просыпаешься каждое утро, ешь невкусную, наспех приготовленную пищу. А между прочим, я неплохо зарабатывал, я всегда много работал, старался сделать карьеру, был отличным специалистом в своей области.
Ну и что толку? Жизнь — это не книга с благополучным концом. После свадьбы идут первые семейные ссоры, потом скучный быт, а тебя тянет к другим женщинам. Жизнь каждый день приносит неприятности. Даже если ты быстро справился на службе с каким-то заданием и получил награду, назавтра все начинается сызнова — новая работа, новые трудности. Ты боишься ссоры с начальством, дрожишь от страха сделать ошибку, оторваться от коллектива, быть обвиненным в бюрократизме. Когда ты опаздываешь на работу, тебя могут уволить. Если ты вечером задерживаешься на работе, это тоже может привести к увольнению. К тому же в последнее время наше управление, в котором я работал, постоянно децентрализовывали, реорганизовывали и опять централизовывали.
И потом, что в моем возрасте могли мне дать деньги? Здоровье пошатнулось, много мяса есть нельзя, острых соусов тоже не рекомендуется. Короче, ничего вкусного. Я отказывался от алкоголя, от развлечений, от женщин. Я с тревогой прислушивался к каждому своему сердцебиению, со страхом ждал очередного визита к зубному врачу.
А хлопоты с детьми чего стоят! Маленькие получают плохие отметки — естественно, вина родителей. Старшая дочь не может выйти замуж — конечно, виноват отец.
И вообще, мы попали в сумасшедший век революций и так называемых справедливых войн, атомных бомб и гамма-лучей, телевидения и детских радиопередач. Спасаясь от уличного шума и вони бензина в городах, мы вдыхаем запах навоза и мусора в клопяных сараях, которые нам сдают под дачи. Идиотское создание — человек! С каждым новым поколением жизнь становится только сложнее. А для чего?
И не говорите мне, что продолжительность жизни увеличилась. Я так и не достиг возраста моего отца. В наше время уже сорокалетние умирают от инфаркта. Раньше такого слова не знали, инфаркт — это достижение прогресса.
Я жил в постоянных заботах и страхе: не дай Бог попасть под сокращение штатов, не дай Бог попасть под колеса автобуса, не дай Бог попасть в больницу, не приведи Бог потерять кого-нибудь из детей! А с ними в любой момент может что-то случиться: собьет машина, проглотят иголку, взорвут на кухне газовый баллон, сожгут квартиру, играя спичками...
И от тебя все время кому-то что-то надо. Надо давать деньги на семью, платить квартплату и по счетам, платить всевозможные членские взносы, посещать вечерний университет марксизма-ленинизма, курсы повышения квалификации, регулярно читать всю муть в центральной прессе и при этом — не разбивать семью, не бросать жену, не разлагаться, не спиваться и оставаться морально чистым. Ну, как не подохнуть от такой жизни!
Нет, мою вторую жизнь я проживу совсем по-другому.
Кстати, сейчас меня зовут Иван Петрович Сидоров. Так значилось в паспорте, который я унес в чужом пальто из крематория. Рожа на фотографии такая невыразительная, что вполне сойдет и за мою. И год рождения, указанный в паспорте, близок к моему. Настоящий владелец паспорта заявит о потере не сразу, ведь за утрату паспорта надо платить штраф — сто рублей. А для алкаша (в том, что этот Сидоров был алкаш, я не сомневаюсь) сто рублей — большие деньги. И потом, Иванов Петровичей Сидоровых в Москве, наверно, 10 тысяч. Мне нечего волноваться. Впрочем, волноваться я физически не могу. Не забывайте, я все-таки мертвец.
