Небеседин приблизился к зданию дома профсоюзов со стороны внутреннего дворика и еще больше ужаснулся. Пять милиционеров стоя прикрывали собой трех боевиков «Правого сектора», сидя прислонившихся к розовому каменному забору. Боевики были экипированы в форму цвета хаки с националистскими нашивками. У каждого из них в руках был автомат Калашникова. Русские стволы на вооружении русофобов – и смешно, и грустно. Один из боевиков с оселедцем на голове звонил по мобильному и, судя по его наглому выражению лица, хвастался пятничными убийствами.
Вениамин решил обойти вокруг дом профсоюзов и внимательно осмотреть его. Небеседин сразу заметил добротную пожарную лестницу, ведущую вниз с крыши здания. Наверняка люди в суматохе не смогли соориентироваться, не заметили схемы эвакуации и поэтому сгорели заживо внутри дома. Вениамин удивился тому, что совсем не пострадало кафе при доме профсоюзов. Рекламный стенд зазывал на обед в кафе всего за 25 гривен, но Небеседин все никак не решался отведать профсоюзную кухню. Стекла кафе были целые, никаких признаков повреждений. Все окна на первом этаже здания были с решетками. Скорее всего, решетки кому-нибудь помешали выбраться наружу в зловещую пятницу и стоили жизни простым людям.
Асфальт возле дома профсоюзов изобиловал осколками битых стекол и пластиковыми бутылками из-под минеральной воды. Милиционеры, присланные охранять дом профсоюзов, ленились искать мусорные баки и, утолив жажду, бросали бутылки прямо себе под ноги.
- Я вообще не одупляюсь! Третьи сутки без сна! Ну её нахер такую работу! – возмущался вслух мент с лейтенантскими погонами.
Небеседин очутился у главного входа в дом профсоюзов и увидел вереницу людей, возлагавших цветы к импровизированному мемориалу возле здания. Вениамин доселе никогда не видел столько цветов в одном месте. Преобладали гвоздики. Горожане клали на свободное место траурные веники, молча стояли с каменными лицами, а потом принимались рыдать. Женщины вытирали слезы носовыми платочками. Мужчины старались ладонями скрыть свой плач. Старушки зажигали сотни свечей в память о невинно убиенных и молились за упокой их душ. Одновременно работники коммунальных служб убирали остатки сожженного палаточного городка. Кровавая власть пригнала бульдозеры, экскаваторы, краны, поливальные машины, чтобы поскорее расчистить площадь и дабы впредь ничего не напоминало о месте, где жила русская патриотическая молодежь.
- Еще угли не дотлели, а нас уже заставляют убирать! – восклицала дворничиха, которая явно была не рада расчищать в субботнее утро место преступления перед человечеством.
Милиционеры со щитами никого не пускали внутрь дома профсоюзов.
- Убийцы! Убийцы! Убийцы! – скандировали в их адрес разнервничавшиеся женщины.
- Христа на вас нет! – сказала бледная дама и плюнула менту в лицо.
Небеседин периферийным взглядом заметил на площади Милашкину. Валерия была в черных солнцезащитных очках, но её все равно узнавали. Жажда сенсаций была отличительной чертой Милашкиной. Еще вчера она бесстрашно лазила с телефоном в самой горячей точке столкновений на Греческой улице, была окружена в «Афине» вместе с антимайдановцами, а уже на следующий день как ни в чем не бывало рыщет по площади в поисках свежих новостей. Все дело в том, что украинские журналистки это антиподы журналисток московских. Украинские журналистки это дочери бедняков, дети из семей со скромным достатком, безотцовщина. Они идут работать сразу же с первого курса. Они затаскивают в постель главных редакторов и владельцев изданий, льстят без устали, лебезят напропалую, постоянно подсиживают и подставляют сослуживцев, лезут во все задницы без мыла лишь бы только выбраться из грязи в князи. О квартире в Москве им и не приходится мечтать, потому что их отцы никак не связаны с экспортом нефти и транспортировкой газа, а обычно трудятся грузчиками и реализаторами на промтоварных рынках. Одесские журналистки в лучшем случае способны снять себе крохотную комнатушку в старой коммуналке и зачастую живут вместе с мамашами и сводными братьями в тесных квартирах на окраинах, где в подьездах можно задохнуться от удушающего сочетания кошачей мочи и людского дерьма. Они мечтают выскочить замуж за какого-нибудь депутата, но папикам с мандатами не очень нужны коварные бесприданницы с рваческими жизненными установками. Так и болтаются по одесским редакциям как говно в проруби неприкаянные журналистки, ищущие место потеплее и дядю пожирнее. Вениамин ненавидел одесских голодранок от журналистики точно так же, как и их сытых московских коллег. В журналистике не бывает девушек из среднего класса – туда либо ломятся нищенки, либо нехотя идут богачки.
Небеседин сделал множество фотографий дома профсоюзов со всех ракурсов и пошел выкладывать снимки в инстаграм на Привокзальную площадь к ближайшему филиалу всемирной бутербродницы. Он зашел внутрь, словил wi-fi и поразился настроению окружающих. Молодежь в заведении беспечно улыбалась, хохмила, обезьянничала, прикалывалась. Как будто это на другой планете днем ранее спалили заживо сорок мирных людей, а не в двухстах метрах от забегаловки. Как будто они не читают новостей и не знают, что происходит в их городе. Как будто они не в курсе, что в Одессе объявлен траур и неэтично веселиться, когда такое горе. Как будто кола способна затуманить сознание и заглушить в сердцах боль от трагедии.
Вениамин вышел из бутербродницы в прескверном настроении. Ему постоянно названивали из московских редакций, но он принципиально не брал трубку. «Пусть Милашкиной звонят – она похлеще меня им популярно объяснит что и как!» - думал он.
Ларек с тельняшками, магнитами на холодильник в виде якорей, тарелками с изображением порта и прочей одесской атрибутикой был закрыт. Патрульные милиционеры у железнодорожного вокзала боязливо озирались по сторонам. Исчезли надоедливые раздатчики листовок и говорливые старушки, предлагающие квартиры и комнаты посуточно. Не было даже назойливых продавцов самых дешевых пакетов связи. Привокзальная площадь была неузнаваема.
- Ну что там? – спросила Небеседина в дверях мать.
- Ничего хорошего. Люди в панике, город пуст. К дому профсоюзов несут цветы.
- А милиция как?
- А никак. Стоят как истуканы и не пускают народ внутрь здания.
- По телевизору передают…
- Только не надо опять мне пересказывать всю ту чепуху, что молотят по ящику! – Вениамин перебил мать.
- Ты невоспитанный!
- Так ты меня и не воспитала! – сказал Небеседин и заперся в своей комнате.
Вениамин принялся срочно писать материал об увиденном возле дома профсоюзов и управился всего за тридцать минут. Слова молниеносно выскакивали на дисплее и складывались в весьма эмоциональный текст. Он отослал статью в «Свободную прессу» и в его комнату постучалась мать:
- Что ты хочешь? – спросил Небеседин.
- Обед готов. Приходи кушать.
- Готов угадать с одной попытки – ты сварила красный борщ! Я прав?
- Да, - ответила мать.
- Мне надоело это свекольно-помидорное варево! Такое ощущение, что больше в мире не существует других первых блюд! Почему ты не приготовишь щи, окрошку или солянку? Борщ это бандеровская похлебка, а мы ведь русские!
- Потому что мы живем на юге! Щи варят на севере, где есть только капуста и не растут помидоры и буряк!
- Ты уже называешь свеклу буряком? Скоро станешь говорить на зонтик «парасолька» и поедешь во Львов маршировать вместе с фашистами из дивизии СС «Галичина»?
- Не утрируй!
- Ладно, съем я твою баланду.
- Баланду в тюрьме будешь хлебать, когда тебя туда хунта посадит за твои статейки, а у меня борщ!
- А ты хоть станешь носить мне еду в тюрягу в случае чего? – поинтересовался Вениамин.
- И не подумаю даже!
- А кого ты тогда будешь травить своими сырниками?! Бабу Лену с первого этажа или соседских котиков, которые порой спят у нас на лестничной клетке?!
- У меня самые вкусные сырники в мире! Не нравится – не ешь! И вообще найди уже себе жену и пусть она тебе готовит!
- Ха, а кто выдержит такую свекровь, которая только и делает, что постоянно компостирует мозги и морочит голову своими проблемами? – с шутливой интонацией спросил Небеседин.
- Я посмотрю сначала какая тебе тёща попадется! Будешь у неё лететь и переворачиваться как миленький!
- Да конечно, ишь чего захотела!
- Трепло бестолковое. Вот я в твоём возрасте…
- Всё, прекрати этот базар. Дай спокойно пожрать без всяких нравоучений. Говорят, что вчера Дарья Донцова выпустила юбилейный десятитысячный роман – пойди в книжный магазин, купи его, прочти немедленно где-нибудь на пляже и будет тебе счастье!
- Дурачина ты редкостная. Ни мозгов, ни совести. Пожалел бы мать…
