- Так что вам нужно тогда? Зачем вы меня украли?
- У нас к тебе пара вопросов, - объясняет Рита. - По сюжету…
- Да нет никакого сюжета.
- Я почему-то так и думала… - Рита открывает нож и осторожно проводит ногтем по лезвию. - Шеповалов, да ты действительно маньяк. Ты чего, все время с этим по улицам ходишь?
- Конечно, маньяк! - говорит Никитин. - Если бы у меня, как у нормальных людей, две почки было - у господина писателя все бы рухнуло, так что ли? Да он мне еще за кота ответит!
- За какого кота? Не писал я ничего про котов!
- Дэн, есть такая птичка, называется Непиздичка!
- Да я тебе клянусь, не знаю я ничего про кота!
- Не знаешь? Так я тебе сейчас расскажу!
- Нет! - вмешивается Рита. - Костя, ты, конечно, извини, но у меня тонко организованная психика, я твой страстный монолог не смогу еще раз выслушивать. Ты лучше успокойся пока! А то с твоей шикарной манерой вождения, боюсь, нас в итоге может доставить муниципальный транспорт. Со спецсигналами… Я сама все расскажу про кота. В общем, Дань, у Никитина был кот-альбинос, который ему приносил счастье, он его за бешеные деньги купил. Как там его звали… Батискаф? - Акваланг, - Никитин затягивается только что прикуренной сигаретой. - Аква, малыш мой бедный. Да он не кот даже, он брат мне был реально! Я его у самого Вовы Акваланга купил.
- Никитин, затягивайся глубже! Так вот, Дань, недавно Никитин залил соседей - газовая колонка у него в ванной взорвалась. Те хотели в суд подавать и пообещали прийти утром со свидетелями, чтобы устроить проверку: он их залил или кто-то другой.
- Идиоты, - прокомментировал Никитин. - Они бы еще через неделю пришли. - Сигарета явно оказывала на него благотворное успокаивающее действие.
- Никитин вытер всю воду, но пол все равно впитал влагу, это было заметно. Поэтому он решил поставить на ночь в ванную большой открытый вентилятор - чтобы высушить его. А так как сушить нужно было пол под ванной, вентилятор пришлось положить на бок.
- Аква… - всхлипывает Никитин. - Усатка мой несчастный…
- Да что с этим котом случилось-то? - не выдерживает Даня.
- Аква ночью зашел в ванную и решил зачем-то понюхать вентилятор. А когда утром явились соседи, стены и потолок там были уже выкрашены в такие замечательные цвета, что… В общем, сам понимаешь, - продолжает Рита. - Для тебя просто буквы, а нам с этим жить, так что хотелось бы заранее узнать, что нас ждет. Не возражаешь?
- Нет, конечно! Вы бы сразу так и сказали… Я что… Я только рад… Наоборот, может, посоветуете что-нибудь… - Даня достает блокнот, на гладкой пластиковой обложке которого изображен утенок Дональд, пробивший собой дыру в кирпичной стене. - Вы только не обращайте внимание на мелочи, там все сырое еще. Но примерно понятно, что должно произойти. Где же оно… А, вот, со второго абзаца читайте…
Рита жадно пробегает глазами текст: строчку за строчкой. С каждой перевернутой страницей улыбка на ее лице тает.
- Ку-клукс-клан? Джордано Бруно? Писатель ежится, будто за шиворот ему порывом ветра набросало холодной снежной крупы.
- Даня, что это за бред?
- Сама ты бред, - обижается писатель. Он пытается скрестить руки на груди, но жилет из динамита мешает. - Дальше читай…Девушка быстро пролистывает страницы блокнота, выхватывая самое главное. Вот уже и последний листок, покрытый фиолетовой сеткой. Два коротких предложения. Точка.
- Вот так значит? Да?
- Что? Что там написано? - Тима не может усидеть на месте от любопытства. - Что с нами будет?
Писатель не выдерживает взгляда Риты и опускает глаза.
- В общем, так, Даня. Это все, конечно, смешно и замечательно, но у тебя теперь есть ровно 15 минут, чтобы все переписать. От начала и до конца.
- Но…- Я думаю, ты сам понимаешь, что именно я имею в виду… - Рита отдает ему блокнот. - Пиши, Даня! Пиши!
- У меня предложение, - вмешивается Никитин, - если Дэн все равно сейчас все переписывать будет, пусть хоть какую-то часть напишет не от третьего, а от первого лица. Я не против, если от моего… И пусть почку мне вернет!
- Я бы лучше от лица Риты написал, - говорит писатель.
- От моего у тебя не получится, - говорит Рита, - ты извини, Дань, но таланта маловато, да и возраст не тот: хорошо писать от лица женщины мужчина может только лет в семьдесят, когда они его уже не интересуют. Ну, да тебе самому решать. Можешь хоть от лица… то есть от морды пса Ломбарда писать, ты пойми, что не это главное. Кстати, я бы на твоем месте поторопилась, время уже пошло…
- Ну хорошо… Только я не могу, когда вы смотрите! Отвернитесь!
Даня поспешно выводит на чистом листе большие небрежные буквы: ручка скользит по бумаге все быстрее и быстрее, оставляя за собой совершенно нечитаемые следы. Отвернувшись к окну Рита слушает, как скрипит бумага. Что он там пишет? Что будет дальше? Нас всех убивает наше любопытство. Даня поставил правую ногу на сиденье, положил на колено блокнот. Буквы, торопливые буквы: как загнанные животные, бегущие от охотников к обрыву - последней странице. Рита заглядывает Дане через плечо и видит, что никакие это не буквы, а отпечатки ботинок на грязном осеннем тротуаре. Купюру в пятьдесят фунтов несет ветром с проезжей части. Она кувыркается в ночи, съезжает из стороны в сторону по переменчивым горкам воздушных потоков и наконец приземляется к ногам Веры. Та поднимает купюру, отряхивает ее от налипшей грязи, аккуратно складывает вдвое и кладет в карман.
Мимо проходит не по погоде легко одетый цветастый панк с многочисленным пирсингом на лице. Печально, с какой-то непонятной жалостью в глазах, смотрит на Веру. Затем кланяется и несколько раз крестится, глядя то ли на вычурную позолоченную верхушку собора, то ли на массивный логотип компании Mersedes Benz, который неторопливо вращается рядом.
Вера думает о своих подругах. Отмороженные северные дурнушки, ей даже иногда жалко их. Начитаются глупостей в журналах для девочек и ждут чего-то. Людям важен твой внутренний мир, важно, какая ты, важна уверенность в себе… Да никому ничего не нужно! Если ты красивая - тебя любят. Если некрасивая - нет. Все просто… С пятьюдесятью фунтами она поедет в Москву. Снимет номер на последнем этаже гостиницы «Космос». Повесит на дверь красную табличку «Не беспокоить!». И будет долго-долго вслушиваться в гитарные переборы в наушниках, глядя из окна на еще один мерзкий город. Дети вдали пытаются залезть на основание взмывающей в небо ракеты, цепляясь за швы сварки - кто дальше, кто выше напишет свое имя баллончиком. Останкинская телебашня, до упора воткнутая своей тупой иглой в и без того успешно разлагающееся небо над осклизлым городом. И все эти люди, так глупо спешащие по своим делам, все они будут далеко-далеко внизу. Мародеры вечности. Разве они не понимают, что все равно когда-нибудь умрут? Цепляясь за жалкие струпья жизни старческими руками в пигментных пятнах.
На что надеяться? Это все бессмысленно! Никаких пубертатных истерик. Просто здравый смысл. В отсутствии которого ее постоянно упрекала мама… Когда-нибудь все приходят к богу, у всех разные пути… Идиотка! Вы все просто стареете! Ваш бог говорил: «Будьте как дети». А детей вообще не волнует никакой бог, у них полно более интересных занятий! Жалко, что она уже не ребенок. С каждым днем все только хуже. Когда-нибудь она забудет обо всех этих мыслях, а потом и вовсе превратится в такую же тупую мымру с фиолетовыми волосами; с мозгом, помещающимся в тюбик от туши, наполненным рецептами пирожных, и, разумеется, мыслями о боге, чем же еще…
Поток ожесточенных мыслей в голове Веры прекращается. А вот и он - первый встречный. Он похож на вернувшегося и отъевшегося Чацкого с чудовищными кругами под глазами и нездоровой бледной кожей, покрытой грустной щетиной. В вечном клетчатом пальто с не менее вечными жирными пятнами он стоял облокотившись у стены и курил. В точке пересечения всех сюжетных линий. Вера сразу же поняла, что это ключевой человек в ее жизни. Только дурак бы не понял.
- Куда направляешься, красотка?
«Не! Ни фига не Чацкий, - подумала Вера, разглядывая щетинистого, - это же Сидней Джонс!»
Откуда взялось это имя, она не знала, но этому мрачному типу оно очень подходило.
- Ты меня вообще слышишь, беби? Куда собралась в одних тапочках?
- Да так. Мне некуда особо идти. Я из дома только что свалила.
- Насовсем? - шмыгнул носом Сидней.- Конечно.- Хочешь - поехали со мной, - Сидней кивнул на припаркованную рядом машину, похожую на потрепанный антикварный звездолет.
- Поехали! - куда именно, Веру не интересовало. Куда угодно - лишь бы подальше от доставшей матери. Подальше от улицы Планерной, от сигаретного дыма в грязном подъезде, сквозь клубы которого видны мутные надписи дешевым китайским маркером на унылой бетонной стене. Нижняя половина стены - зеленая, верхняя - белая. Пять размашистых черных запятых в ряд - следы потушенных окурков. Изнасилуют, убьют - неважно, лишь бы подальше от всего этого…
