Приехали к дому Андрея Ильича, вышли.
– Покормить сначала надо человека, снасти ему свои покажи, – тихо сказал Лев Ильич брату. – А я пока Ольге позвоню.
– Зачем?
– Да спрошу хотя бы, как его имя-отчество, мы ведь даже не узнали! На табличке только инициалы были: А.П.
– Тоже верно, – согласился Андрей Ильич и попросил Шуру, чтобы она помогла пока Инне накрыть на стол.
А сам повел Мишакова в сарай, где, гордясь, показал ему удочки разных размеров и видов.
– Жена иногда ругается: все деньги на это баловство просаживаю! Но если уж ловить – так ловить. На палку с веревкой тоже можно, но что поймается, вот вопрос! Оцените! – Андрей Ильич вытянул перед собой удочку с телескопическим удилищем и прищурил глаз, словно прицеливаясь.
Мишаков довольно равнодушно сказал:
– Да... Длинная...
Тут появился Лев Ильич.
– Ну что, Александр Петрович, сначала позавтракаем?
– Алексей Петрович, извините, – поправил Мишаков.
– Да, конечно. Не расслышал... В смысле... Всё на столе уже.
8
Всё уже было на столе, женщины радушничали, мужчины тут же разлили водку.
Мишаков заколебался.
– Я днем как-то... И язва, понимаете ли...
– А вот у нас вода... – начал было Вадик, но Лев Ильич упредил:
– И хорошо! То есть плохо, конечно, но у меня у самого язва, мы коллеги с вами, так сказать, вам же, наверно, врачи говорили: понемногу можно! Правда ведь? – обратился он к Нестерову и пояснил Мишакову: – Александр Юрьевич у нас врач широкого профиля.
– Понемногу можно всё и всем, – сказал Нестеров, которого сначала очень томила его странная роль, а потом он прибегнул к испытанному способу: ищи в скучном смешное. Вот он и находил.
– Ну, если врач советует... – сказал Мишаков, берясь за рюмку, а Лев Ильич встал:
– Предлагаю тост! За наши истоки, откуда мы все идем, то есть – за село! Родина – родник, в школе учили, как вы помните. Отсюда все начинается!
– Отличный тост! – одобрил Мишаков. – Я вот всю жизнь живу в городе и всю жизнь мечтаю переехать в деревню. И вообще чувствую себя больше таким... как бы сказать... народным, что ли, деревенским фактически!
– Это очень важно, когда народом руководишь. По себе знаю! – поддержал Лев Ильич.
– Да какой у меня народ? – махнул рукой Мишаков. – Коллектив маленький. Но сплоченный, это правда. И вообще, связь – это первое дело! Как бы жизнь не шла, а люди без связи не могут, правильно? – этот вопрос он задал сидящей рядом Шуре.
Шура смутилась:
– Это смотря какая связь. Некоторые связи, знаете ли...
Мишаков, не заметив ее смущения, продолжал с чистой душой говорить о любимом деле:
– Приятно иногда сознавать: сидишь себе в своем кабинете, не такая уж большая должность, но всё равно через тебя, как бы это сказать... Нити проходят, понимаете? Со всей страны и дальше!
– Это уже явно второй тост! – догадался Лев Ильич. – За дружескую связь между людьми!
Позавтракав и опрокинув еще по две-три рюмки, пошли к реке.
Вадик в качестве экскурсовода описывал окружающую местность. Шура шла сбоку, помахивая веточкой. А братья Шаровы следовали сзади, переговариваясь.
– Умный человек! – сказал Лев Ильич. – Дал понять, что имеет везде связи. Может, заодно попросить, чтобы дорогу не строили?
– Это слишком. А мужик тертый, это видно, вопрос умеет поставить. Маленький коллектив, говорит, но весь подо мной. Вроде того: вся районная администрация ему фактически подчиняется.
– Кто его знает, может, оно так и есть?
– Тем лучше для нас. Не отставайте, Александр Юрьевич! – обернулся Андрей Ильич к Нестерову, и вовремя. Нестеров в это время увидел идущую по улице Нину и хотел было направиться к ней. Но колебался. Обращение Андрея Ильича облегчило ему выбор, он решил встретиться и поговорить с этой девушкой в более бодром состоянии духа.
Они пришли к реке, расположились.
9
Расположились, и Лев Ильич удалился на время, сославшись на производственные дела. Андрей Ильич расставил удочки. Шура села в сторонке, продолжая отмахиваться. А Нестеров и Вадик легли на траву. Вадик посматривал на Нестерова. Ему хотелось пообщаться с ним: все-таки интеллигентный человек, да еще представитель особой профессии. Но он чувствовал в Нестерове какую-то отчужденность – и правильно чувствовал. Нестеров совсем неинтеллигентно злился на окружающих и на себя, не понимая, что он тут делает.
Меж тем рыбная ловля с одной стороны ладилась, с другой – не совсем. Андрей Ильич таскал рыбку за рыбкой, а у Мишакова – ничего. Андрей Ильич и поплавки незаметно приспускал, чтобы крючки были почти на поверхности, и наживки прилаживал кое-как, чтобы их тут же смыло, и дергал слишком быстро, едва рыбешка ткнется носом в крючок – ничего не помогало. Рыба будто нарочно шла косяками к его удочкам, хватала чуть ли не голые крючки, торопясь нанизаться губой, едва он соберется дернуть. Мишакову же ничего не шло. А если и прибьется шальной малек, то пока Мишаков догадается, что пора уже подсечь, рыбешка успевает преспокойно объесть наживку, над водой болтается пустой крючок, а Мишаков, ничуть не огорчаясь, смеется. Андрея Ильича, как истого рыбака, такое поведение не может не раздражать, но он терпит.
Вот Мишаков в очередной раз выдернул вместо рыбины только всплеск воды.
– Что-то я какой-то неудачливый! – сказал он.
– Просто день такой, – хмуро успокоил Андрей Ильич. – У меня тоже не очень идет.
– Как же не идет, вон как вы таскаете!
– Мелочь, ерунда. Временное явление. Три дурных пескарика забрели, вот и всё.
– Опять клюет! – указал на одну из его удочек Мишаков.
– Это так... Волной качает.
– Клюет, клюет, тащите!
– Если для очистки совести...
Андрей Ильич, нарочно помедлив, небрежно подсек – и над водой засверкал, трепыхаясь, матерый окунь размером в полторы ладони.
– Знаете, я не удивляюсь, – сказал Мишаков действительно без всякой обиды. – У меня вечно так. Брат мне говорит: тебе честолюбия не хватает. А я ему говорю: зачем оно мне? Или он еще говорит: ты, говорит, невезучий. Это как посмотреть! Вот путевки у нас, давно было дело, распределяли. На юг. Мне не досталось, а Прошкину, бездельнику, досталось. Он меня даже дразнил. Ну и что? Утонул там Прошкин по пьяному делу! Или вот машину в ремонт я поставил, никак не сделают. Плохо? Обратно как сказать. Зато могу спокойно выпить, правильно? И не думать, что меня милиция на дороге остановит. Или квартиры распределяли еще в советское время, если помните. Тоже по жребию. Самая плохая, угловая на первом этаже, – кому достанется? Мишакову, даже и гадать не надо! И опять вроде плохо? Но я под окошком палисадник развел, цветы всякие. То есть получается, кому что плохо, мне выходит хорошо! У вас опять клюет.
А Шура, скучая не меньше Нестерова, решила, что с нее хватит развлечений. Встала и пошла прочь от берега.
Андрей Ильич тут же догнал ее.
– Ты куда это? – тихо спросил он, с улыбкой глядя в сторону Мишакова.
– А что мне делать? Вас рыба интересует.
– Нас все интересует. В смысле – его. Ты что, не можешь культурный разговор с человеком организовать?
Шура повела плечом:
– Я как-то привыкла, что мужчины мне сами всё организовывают.
– Ну-ну, не капризничай, я тебя прошу! Алексей Петрович, – обратился Андрей Ильич к Мишакову, – а вы народные песни любите?
– Обожаю!
– А Шура вот у нас поет! Заводи, Шура!
– Извините, одна ни пить, ни петь не умею, – Шуре показалось, что ее рекомендуют не как женщину, а как концертный номер.
– А мы подтянем! – тут же пообещал Андрей Ильич. Мишаков глянул на реку:
– Рыбу не распугаем?
– Она у нас привычная! – заверил Андрей Ильич. – Она даже лучше ловиться начнет.
Андрей Ильич налил всем по стаканчику. Выпили, закусили. Шура, подумав, затянула что-то популярное. Вроде: «жениха хотела, вот и залетела, ла-ла-ла-ла-ла». Но на втором куплете подумала, что это, пожалуй, не совсем народная песня. Завела другую: «черный бумер, черный бумер»... но опять осеклась – и эта не та.
Нестеров усмехнулся и подсказал:
– «Вон кто-то с горочки спустился».
– Ой, правда! – обрадовалась Шура и заголосила что было мочи. Мишаков присоединился. Его разобрало. Выпив сразу полстакана, он запел громче Шуры, беспощадно при этом перевирая слова и мелодию. Шура морщилась, но Андрей Ильич приказывал ей глазами: терпи! Вадик тоже терпел, отвернулся, плечи его слегка подрагивали.
Но вот песня кончилась, и Андрей Ильич, считая, что теперь самый удачный момент для психологической обработки, мимикой попросил Нестерова приступить.
Нестеров приступил. Внутренне смеясь, но с серьезной физиономией, он сказал Мишакову:
– Видно, Алексей Петрович, что вы близки к народу.
– Еще бы! Я очень народный человек! – похвалился Мишаков.
– Нам бы всем поближе к природе, к натуральному. И болезней было бы меньше. Сердечных, желудочных. Я давно заметил: язва, например, возникает оттого, что человек не всегда правильно относится к себе. И к другим. Просто прямая зависимость: чем больше человек делает добра, тем меньше он склонен к желудочно-кишечным заболеваниям.
