– Ну почему? – Дима выглядел неуверенно. – Я не знаю. Понимаешь, я понял, что капитан стрелять будет в последний момент.
– Вот видишь. Тебе же сказали.
– Что мне сказали?
– Тебе сказали, что ты поймешь, как умрет тот человек, только в последний момент. И ты ему не поможешь. Ты же его не спас.
– Я крикнул.
– Ты крикнул, а он не понял. Так и будет, видимо. Ты будешь кричать, а старпом не поймет и погибнет до того, как окажется в воде.
– А лодку разрежет.
– Как ножом.
– В самом конце похода.
– В самом конце похода. Как тебе такая логика?
– Черт его знает.
– Вот видишь. Ты не уверен.
– А ты?
– А что я? Выбрали-то не меня.
– А если б выбрали тебя, Женя, ты бы сказал старпому?
– Сказал, не сказал. Тебя все сумасшедшим считают. Тронутым. Чокнутым. Шизофреником.
– А ты меня кем считаешь?
– А ты сам себя кем считаешь?
– Не знаю…
– И я не знаю. Господи, и чего эта автономка так тянется!
Женя говорил и говорил, но Дима уже не слышал что. Мир вокруг него словно бы разошелся, раздвинулся, и Женя был уже очень далеко, и он видел, что Женя что-то говорит, по движению губ. Рядом с Женей стояла женщина в хитоне. Волосы ее были уложены вокруг головы, в руках она держала зеленую ветвь. Она что-то шептала, а потом вдруг придвинулась и встала рядом с Димой, и он услышал это ее торопливое, напевное бормотание:
– Устами бесноватыми несмеянное, неприкрашенное, неумащенное! Бог, бог, бог!
Голос тот не голос мой. Что мой голос – звук пустой. Вечность звуки создает, кто услышит, тот умрет. Мертвым надо ли страдать? Все отдать, все отдать! Как однажды у царя деньги кончились, и он на друзей пошел – закон. То закон – война, война. Кровь та льется по сей день. Плещется в ней дребедень. Ты узнаешь все опять. Страшно будет все узнать. Меч то тело рассечет. Тот, кто должен, тот умрет. Не остановить его. Не утянешь за собой. Отлетела голова. Губы шепчут нам слова. Не понять их, не понять! – Голос ее зазвенел, она тряхнула головой, волосы распустились, разметались по плечам. – Бог наш, бог ваш, бог мой! Бог мой – наша ты Судьба! Снизойди ты до раба! Хочет знать он – дай ему – по безумью твоему! Загляни в глаза Судьбы – там колючки да гробы! Сталь наткнулася на сталь! Скрежет, скрежет и вода! Та вода заполнит все! Не найдется уголка, где вместилась бы рука! Рот же ищет хоть глоток, а во рту – песок, песок! Рвет песок тот всю гортань, выворачивает рань. – Грудь ее ходила ходуном, глаза – безумные, а голос – в каждую клетку тела, до дрожи. – Ты не знаешь, что Судьба приготовит для раба. А с Судьбою спорить – дрянь. Ты скорей безумным стань! Станешь – и увидишь мир. Он совсем не то, что клир! Дурковать – не убивать! Говорю тебе опять. Кровь невинных льется зря! Дай слепым поводыря! На десяточек – один! Сам себе он господин! Не поверят все ему!
Женщина исчезла.
– Не поверят все ему, – пробормотал Дима.
– Что? – спросил Женя.
– Тут только что была женщина.
– Где была женщина?
– Здесь, рядом с тобой.
– Опять женщина?
– Опять.
– Дима…
– Что я должен тебе сказать? Что это был мужчина? Да какая разница! Мне никто не верит.
– Дима, ты временами бываешь очень логичен.
– Временами да. Так значит, это шизофрения.
– По всем признакам.
– Мне казалось, что ты мне веришь.
– Иногда…
– Иногда. Что я должен сделать, Жень? – Дима говорил медленно, смотрел в сторону.
– Скушать таблетку и опять уснуть.
Дима посмотрел на Женю очень внимательно:
– Значит, все это время ты притворялся. И все это ради того, чтоб командир мог доложить, что автономка прошла успешно, задача выполнена. А из-за одного шизофреника всплывать не стали. И радио давать не стали. Просто дали этому шизанутому таблеточку, он и уснул. До самого всплытия. Так, Жень?
– Ну, если хочешь…
– Конечно хочу, давай свою таблетку. Сейчас съем. – Дима зажал таблетку в кулаке. – Вот она. Съем, и все будут спокойны. Я для всех просто обуза. Понятно. Конечно. Что только я не вижу! Можно увидеть прошлое, можно – будущее. Все можно. На выбор. Или целое представление можно затеять. С пиратами. Можно поучаствовать в нем. И все будут довольны. Женя меня выслушает, покивает. У нас с ним даже диспут может получиться. Он мне поможет логику выстроить. Выстроим логику, а потом – чего-то не хватит. И он меня опять в сон отправит. За новыми впечатлениями. Я засну а он побежит командиру докладывать. Мол, спит, бедолага, не беспокойтесь. Придем с моря – и в госпиталь. Главное – с рук его сбыть. Как же! Нужен стационар. Чокнутым место в стационаре. Все правильно. Осталось почти двое суток, Женя. И я тут могу хоть по полу кататься, но меня никто нее услышит. Они мне говорили: нельзя поменять судьбу. Интересно, не правда ли? Но если ее нельзя поменять, то почему мне все это показывают? Зачем? Какого черта? К чему все это? Если нельзя ничего изменить! Человек, как бык, идет по длинному коридору. Он может только рогами ударяться то вправо, то влево! Раз – два! Раз – два! Но там все равно забор будет. Там забор, Женя! А ты все равно идешь по тому пути, что тебе наметили. Бессилен ты. И я тут могу хоть в голос орать, но никто… никто, Жень. Вот в чем нет логики. Зачем меня во все это посвящать, если все уже было? Будущее уже было. Понимаешь? И я должен только вспомнить. Я должен вспомнить? Будущее? Но зачем? Я спасти кого-то должен?
К чему? Все, что я понял, так это то, что должен погибнуть старпом. Вот и все! Я это видел. Может быть, я видел не то и не так, но он умрет, Женя. Ровно через двое суток. И мне никто не верит. Никто! Я не могу даже предупредить его. Что я ему скажу? Что? «Владимир Алексеевич, вы скоро помрете?» А если выпить пять таблеток сразу? А если десять? Все равно же ничего не изменишь! Десять таблеток, и через двое суток ты меня откачаешь. Как тебе это? Лодку разрежет, как ножом, понимаешь? Как ножом! Пойдет в отсек вода, и старпом умрет. Захлебнется он. Сколько еще с ним людей погибнет? Нисколько. Погибнет один старпом. Почему? Потому что судьба. А я-то что могу сделать? Я-то для чего? Как ты не понимаешь, Женя, они же мне всё дали почувствовать. Я задыхался, я попадал в воду, меня доставали оттуда, как куклу. И все это ради чего? Я не понимаю. Чем дольше все это длится, тем больше я не понимаю. Вот ты сейчас молчишь, и мне хорошо. Я могу высказаться. Я высказываюсь. Все ради этого? Сталь наткнулась на сталь. Что-то стальное разрежет лодку, как нож масло. Легко. Поэтому и показали, как ножом режут маленькую лодку. Они все время показывают, что произойдет. Вот только переводчик подкачал. Переводчик из меня никудышный.
– Дима…
– Ты устал меня слушать. Я понимаю.
– Да нет же!
– Шизофрения – штука заразная. Я тебя заражаю, и ты между двух огней. И со мной надо поладить, и командира ублажить. И вам дела нет до людей.
– А то, что я с тобой ночами не сплю, это как?
– А-а-а… да-да-да… как же… ночами. Так за это вам орден дадут. Орденок. Представят. Обязательно. Ты меня сбагрить хочешь. Думал же, хоть бы эта автономка поскорей закончилась?
– Думал.
– Молодец. Хоть сейчас не соврал. Я тут один, Женя. Совсем один. В этой железной штуке. Не с кем поговорить. Я даже рассказать ничего не могу. Все слова подбираю, чтоб тебя не спугнуть. Чтоб ты, Женя, от меня не сбежал. Боюсь я, что ты сбежишь. Бросишь меня. Таблетки в меня загрузишь – и все. А на пирсе сдашь меня, как старого, ненужного кота. На усыпление. Сивиллой быть очень страшно, Женя.
Очень. Никому не пожелаю. А этим, верхним, высшим то есть, мой мозг нужен. Мой ум. Мои впечатления. Они ими питаются. Обжаривают в сухарях. Перчиком только сдабривают. Вкус чтоб, значит, лучше был. А если что-то идет не так, то они подправляют. С помощью таких, как я. Забор ставят. Чтоб бык рогами ударился. Я для них забор. Это они мной других в нужную сторону направляют. Вот такая коррекция. Вот только плохой из меня забор. Совсем никуда. Ничего не могу. Не получается. Даже тебя не убедил. И запрут меня в сумасшедший дом. Друг Женя меня туда отправит. И мне там ежедневно будут личность мою поправлять. Менять будут мне личность. С цветной на серую. Чтоб, значит, я как все был. И чтоб – ни-ни! Не летал. Между мирами. И страхи все пройдут. И сознание свое по всей Вселенной не придется размазывать. Уснет сознание. Счастливым сном. Все должны быть одинаковыми, Женя. Тупыми и пресными. И чтоб никто не говорил. На древнемонгольском. Все должны английский учить. Вот это правильно. По учебнику. И чтоб никто не подумал о том, что учить-то ничего не надо. Человек все это давно уже знает. Все языки. Они у него в голове. В мозгу. Он просто не может их оттуда достать. Нельзя ему. Нельзя. Не разрешено. Команды не было. Поэтому у всех в голове опилки. И больше ничего. Время не настало. Дашь людям ум, а они глотку друг дружке станут рвать. Почему? Потому что они и так ее рвут, а уж с умом… с умом они это будут делать очень качественно. Ты, Жень, очень хороший человек. Ты ближнего своего не ешь. На завтрак. Это важно. Люди людьми должны быть. Сейчас проглочу твою таблетку. Извини, разболтался.
