Он открыл дверцу и вышел. Поднял голову и увидел, как цветные огни освещают небо и падают, легкие и светлые, вдали за деревья. Они были великолепны.
Шатаясь, он побрел искать телефон.
43. ДЕБОРА ИМПЕРАТОРЕ КОРДЕЛЛА 22:30
Дебора Императоре Корделла, хотя общество было не бог весть какое, развлекалась по-настоящему.
Речь зашла о том, что она любила больше всего.
О ней самой.
Она знала, что здесь она звезда. В этом мире посредственностей. Секретарш. Банковских служащих. Рекламщиков. Она единственная занималась творческой работой. Могла придумать сюжет. И все смотрели ей в рот.
«Главный герой — музыкант из Туниса, он играет на уде, старинном арабском инструменте. Это история его постепенного отчуждения от своей родины, от матери и его приезда в Европу, куда он пробует принести свою музыку, сотканную из песка, безмолвия и горячего ветра пустыни. Он влюбляется в европейку. Потом, уже стариком, он возвращается домой, в Тунис, чтобы примириться со своим миром…»
Она говорила о замысле нового романа. Парень, с которым она только что познакомилась, сидел рядом и слушал, но ей никак не удавалось сосредоточиться и изложить историю так, как бы ей хотелось, — Энцо не отрываясь глядел на нее, нервничал, делал ей знаки, которые сбивали ее.
Какого черта ему надо?
Она прервала рассказ и фыркнула разъяренно:
«Энцо, в чем дело? Чего тебе надо? Не видишь, что я разговариваю?»
«Ничего… мне надо с тобой поговорить… это важно», — сказал он вполголоса, склонившись над столом, с загадочным видом.
«Позже! Подожди минуточку! Разве не видишь — я рассказываю этому молодому человеку о моем романе. Что у тебя там такого важного?»
Мастифу не составило труда войти в корпус «Понца».
Входная дверь была выбита.
«Заходи! Вперед! Все наверх!» — заорал он шумной толпе, следовавшей за ним.
Ему бы только бороду — и вот вам Моисей, ведущий евреев в Палестину.
45. АДВОКАТ РИНАЛЬДИ 22:42
Адвокат Ринальди никогда еще не чувствовал себя таким жалким выродком, как в этот новогодний вечер.
И всем этим он был обязан Сукии, унизившей его.
«Да, только я — твой горшок. Я твой горшок, и ты, госпожа, можешь какать в него, когда тебе хочется и нравится», — говорил он, трепыхаясь, как свежевыловленная рыба.
Из своего положения, прикованный наручниками к столу, он мог видеть зад и ноги своей госпожи. Животом он ощущал теплую тяжесть экскрементов и от возбуждения стал биться головой о жесткий стол.
«Еще! Еще!» — радостно завопил он, и в этот момент ему показалось, что в комнате есть кто-то еще. Что кто-то вошел.
Он посмотрел в сторону двери и увидел нечто совершенно невероятное.
Там были трое.
В смокингах.
Они стояли у двери и смотрели на него. У одного в руках был его факс, у другого, покрупнее, с жирным пятном на рубашке, портативный ксерокс «Оливетти» под мышкой, а третий держал копию «Мыслителя» Родена, купленную в Париже во время свадебного путешествия.
Войдя в эту комнату, они увидели нечто абсурдное.
Голого прикованного наручниками к письменному столу мужчину и молодую женщину сверху. Та испражнялась на него. А тип в наручниках вопил: «Еще! Еще!»
И все трое замерли с открытыми ртами, не зная, что делать и что думать.
Оцепенение первой нарушила молодая женщина. Одним кошачьим прыжком она спустилась со стола и в две секунды оделась.
«Добрый вечер, господа, вы кто такие?» — спросила она, застегивая последние пуговицы на кофте.
«Мы… кто мы?» — пробормотал Навозник, оглядываясь.
«Вы! Вы трое! Вы кто такие?»
«Мы… мы…»
«Воры. Так?»
Все трое кивнули головами.
«Воры! О господи, воры!» — заорал прикованный к столу.
«Молчать!» — рявкнула на него девушка, и тот мгновенно перестал орать и тихонько захныкал.
«А вы кто?» — спросил растерянный Навозник.
«Меня зовут Сукия, а этот, привязанный к столу, — адвокат Ринальди! Итак, господа, я думаю, что вы зашли сюда не затем, чтобы приятно провести новогоднюю ночь, а затем, чтобы обворовать квартиру, так?»
«Так», — хором ответили Навозник, Рыло и Серьга.
«Ладно. Это меня не волнует. Я заберу те деньги, которые мне причитаются, и уйду. А вы делайте свое дело…»
Сукия достала из синего адвокатского пиджака бумажник, вытащила оттуда пачку банкнот. Положила ее в свой портфель, а потом достала три визитки и протянула троим.
«Если захотите чего-нибудь особенного, погорячее, звоните. Там и номер мобильного. До свидания, господа… и с Новым годом», — и она направилась прямо к двери, тогда как адвокат захныкал громче.
«Но зачем вы на него накакали?» — спросил ее Навозник с визиткой в руке и ксероксом под мышкой.
Девушка остановилась, улыбнулась и ответила с поразительнейшей простотой: «Ему нравится».
А затем испарилась.
«Короче, ты понял? Новый год — он у нас внутри. Не снаружи. Это чертов экзамен, от которого не отвертеться, он везде достанет. Он сильнее. Никаких отмазок. Он тебя прижмет. И добьет. Ты можешь делать что угодно. Можешь отправиться на индонезийский атолл, в непальский монастырь, на безумную вечеринку… ничего не попишешь, вечером в какой-то момент спрашиваешь себя: ну, и что ты делал целый год? А в новом году что делать будешь? Что-нибудь изменишь? Нет, правда, изменишь? Оглядываешься вокруг и видишь народ, который празднует, веселится, хватает тебя за руки. И говорит тебе, как тебя любят. И лезет целоваться. В прошлом году на каком-то маскараде я вдруг очутился между двух толстух, которые меня тискали, как лучшего друга, и целовали меня, желая счастливого Нового года. Тьфу! Но кто вас знает? А теперь гляди сюда — никого нет. Только я и ты, слава богу. Красота! Никто не мешает, никто…» — вещал Рыбий Скелет с косяком в зубах, уставившись в потолок мутными глазами, когда стук в дверь прервал его монолог.
Он поднял свою голову ленивца.
«О, о! Стучат!» — сказал он и затряс за руку Кристиана, который вовсю дрых.
«Да! Кто тут? Что такое?» — пробормотал Кристиан.
«Стучат! Кто это может быть?» — спросил Рыбий Скелет обеспокоенно.
«А кого бы ты хотел? Мать моя! Потуши ты этот косяк!» — фыркнул Кристиан и поднялся.
48. ГАЭТАНО КОЦЦАМАРА 22:56
Он не верил собственным глазам.
Гаэтано Коццамара просто не верил своим глазам.
Это невозможно.
Кто все эти люди? Кто их звал? Как они вошли?
Это невозможно!
В огромной гостиной квартиры Синибальди творился полный кошмар. Человек двести.
Не люди — настоящие звери.
Этот идиот Скарамелла пригласил весь северный сектор стадиона Нолы. С кучей родственников.
Они хищной стаей накинулись на еду и все сожрали. Они пели. Танцевали. Чествовали команду «Нола». Иногда среди жлобской толпы можно было увидеть какое-нибудь человеческое существо, настоящего приглашенного, увлекаемого настоящей волной этих бешеных.
Пожилые элегантные господа в шоке. Растерянные благородные римлянки.
Гаэтано был ошарашен. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Исчезнуть. Стать маленьким-маленьким. Как муравей. Но он не мог.
Он должен был выгнать их вон. Спасти квартиру.
Картины!
Эти дикари прислонились к Гуттузо, к Мондриану, к Бранцоли.
Его тошнило.
Я его убью. Если я найду этого сукина сына Скарамеллу, клянусь Святой Девой с горы Файто[5], я его убью.
Ему конец. Придется уезжать. Начинать все сначала. С Римом — все. Совсем. После такого номера. Ничего больше не светит. Графиня его убьет.
Какой-то прямоходящий питекантроп с бутылкой водки в руке отплясывал тарантеллу на закусочном столике. Прыгал по бутербродам с икрой и слоеным пирожкам с сыром и выкрикивал: «Казалотти! Казалотти! Пошли в зад! Мы надерем вам задницу!»
Он его тут же узнал. Да, это он. Такого забудешь, как же! Глава фанов. Зверюга по кличке Чертов Мастиф. Этот тип бутылкой пробил голову одному из болельщиков «Фросиноне». Парень с судимостью… В доме графини Шинтиллы.
Гаэтано в ступоре смотрел на творящийся кошмар. Надо было что-то делать. Но что — он знал.
Полиция.
Да, надо позвать полицию. Немедленно.
Он расправил плечи и направился к телефону.
Телефон был занят. Какой-то парень висел на телефоне и говорил: «Алло! Алло! Пьетро? Это Паскуале. Да, Паскуале Казоларо, твой кузен. С Новым годом! Поздравляй всю семью! Который час у вас в Австралии? А тут почти уже полночь. Мы на великолепном празднике!..»
Гаэтано с воплем вырвал трубку у него из рук. Он набирал 113, когда увидел на кухне Скарамеллу, который спокойненько открыл холодильник в поисках выпивки. Гаэтано отшвырнул телефон и одним кошачьим прыжком бросился на него. Вцепился ему в горло и заорал:
