Эфраим Севела - Одесса — мама

Беня вопросительно оглядел свою команду. Голоса. Хорошее письмо. Дай Бог каждому такое письмо получить.

Беня. Я полагаю, даже ребенку понятно такое вежливое обращение. Человека к человеку. Но мосье Тартаковский — не человек. Он — банкир. И этим все сказано. Каков же ответ этого кровососа, эксплуататора трудящегося народа? Читайте, Цудечкес! Пусть люди слышат это своими собственными ушами.

Цудечкес смутился.

Начальник таможни. Стоит ли, Король? Это не письмо, а паскудство. Самому себе смертный приговор.

Беня. Именно поэтому читайте. Я хочу, чтоб мои люди знали, если я пролью кровь, значит, меня довели. Читайте, Цудечкес.

Цудечкес порылся в кармане и развернул сложенную вчетверо записку.

Начальник таможни. Беня! (Комментирует с ужимками.) Какая фамильярность! Можно подумать, что вы с этим паразитом вместе свиней пасли. Ха! (Читает с начала.) Беня! Если б ты был идиотом, я бы написал тебе, как пишут идиоту.

Голоса. Хватит! Все ясно! Дальше не читай!

Беня. Народ всегда прав. Зачем засорять себе уши? Я не уважаю людей, которым Бог и родители не дали приличных манер. Вы свидетели — я не люблю кровопролития. Мне становится нехорошо при виде крови. Убить человека — последнее дело. Есть только один тип двуногих, кто не заслуживает права дышать с нами одним воздухом. Не может им быть места на земле. Не только в Одессе, но даже на Мадагаскаре, где смеются редко, только на похоронах.

Ах, мосье Тартаковский. Почему ваша мама произвела вас на свет без чувства юмора и не научила пристойным манерам?

Красный автомобиль «Даймлер-Бенц», неистово гудя большой, как клизма, резиновой грушей клаксона, выскочил из-за угла, пугая извозчиков, и застыл перед изысканной виллой под тенью развесистых акаций. На фронтоне виллы — тройная вывеска на русском, английском и немецком языках «Господин Тарковский. Ассоциация кредита».

Автомобиль остановился, но мотор продолжает работать: никелированная выхлопная труба выплевывает кольца дыма под рокот двигателя.

Беня выскочил на тротуар, расфранченный, как никогда прежде. На нем — шоколадного цвета пиджак, брюки отливают слоновой костью. И еще малиновые ботинки. В зубах — потухшая сигара.

Он остановился на мраморных ступенях перед массивной дубовой дверью. У двери висит черная коробочка мезузы, где закупорены кожаные свитки с изречениями из Священного Писания, и Беня, соблюдая еврейские традиции, поцеловал мезузу, приложив сначала два пальца к губам, а потом, уважительно, — к мезузе.

Беня нажал на дверную ручку, она не поддалась. Тогда он выхватил револьвер и оглушительно выстрелил в замочную скважину. Дверь со скрипом отворилась. И туда вломились сначала четыре его помощника, а затем и он вошел спокойной уверенной походкой.

Помощники Бени ощетинились револьверами, скомандовав всем поднять руки вверх.

Беня заметил одному из них, что кричал громче всех.

Беня. Нельзя ли потише, Соломон? Не имей привычки быть нервным на работе.

В конторе никто не поднял рук. Потому что во всей конторе было лишь одно живое существо — маленький клерк, от страха бледный как смерть, и рук он не смог поднять по причине резкого упадка сил.

Беня. Можно увидеть вашего уважаемого хозяина?

Клерк(не в силах унять трясущиеся руки). Его нет. А мое имя Мугинштейн, Иосиф. Я работаю здесь… кассиром… Можете спросить людей… каждый знает мою мать… тетю Песю с Сенного рынка.

И он зарыдал.

Беня. Если вы сын тети Песи, зачем же вы плачете? Мы не вас ищем, а вашего хозяина. Утрите слезы. Вот вам мой носовой платок. А теперь скажите, как здоровье вашей уважаемой мамы, тети Песи с Сенного рынка?

Клерк. Не могу жаловаться, слава Богу. Правда, есть проблемы с сердцем… С тех пор, как у нее сорвали с пальца обручальное кольцо… ее последнюю память о моем покойном отце… Беня. Это оно?

Не оборачиваясь, он протянул за спиной руку ладонью вверх. Соломон моментально зашарил по карманам и благоговейно положил кольцо Бене на ладонь. Беня показал кольцо Мугинштейну.

Клерк. Это оно! Боже мой! Как оно к вам попало?

Беня. Как оно ко мне попало? Как оно ко мне попало… Самое важное на этот момент, что вы его получили обратно. Справедливость восторжествовала. Каждый допускает ошибки. Даже господь Бог. Но разве не было ошибкой со стороны Бога поселить евреев в России, где они страдают, как в аду? Кому бы от этого было плохо, если б Всевышний поселил евреев, скажем, в Швейцарии, среди первоклассных озер, где люди дышат свежим гористым воздухом и кругом исключительно французы? Каждый допускает ошибки. Даже сам господь Бог. И мы должны расплачиваться за допущенные ошибки. Вот эти два парня заслужили, чтоб ваша мать плюнула им в бесстыжие глаза. Но мы не будем беспокоить вашу маму. У нее болит сердце. Так что вам, Мугинштейн Иосиф, придется это сделать вместо нее. Сейчас же. Не сходя с места.

Клерк в ужасе смотрит на двух громил, послушно шагнувших к нему и подставивших ему свои морды, чтоб он мог, не промахнувшись, плюнуть им в глаза.

Беня. Плюй прямо в эти рожи, в которых нет ничего святого. Давай. Делай.

Клерк. Я… я не могу.

Беня. Почему же? Или вы не желаете, чтоб восторжествовала справедливость?

Клерк. Я…я не могу… У меня пересохло во рту.

Беня. Ладно. Уважительная причина. Надеюсь, руки у вас не отсохли. Почему вам не дать им по морде изо всей силы, на какую вы только способны.

Клерк. Я… я не могу… Я в жизни никого не ударил.

Беня. Час от часу не легче. Что ж, придется это сделать мне… от вашего имени. Не возражаете?

Беня одним ударом сбил обоих громил с ног, так что они, стукнувшись с колокольным звоном головами, очутились на полу. Беня потер ушибленный кулак.

Беня. А теперь, с Божьей помощью, отчините нам сейф.

Мугинштейн трясущимися руками звенит ключами, никак не попадая в замок, наконец, открыл сейф и сам отскочил к стене, шевеля губами молитву.

Сейф оказался пустым.

Беня. Я не люблю вашего хозяина. Он все время хочет меня одурачить. Скажите мне, Мугинштейн, как друг, что вы думаете о таком: я посылаю ему деловое письмо — так почему не сесть в трамвай за пять копеек и приехать ко мне, выпить стакан водки, закусить чем Бог послал, с моим семейством. Что мешало ему открыть мне свое сердце? Мол, так и так, Беня. Вот моя финансовая ситуация. Подожди. Дай пару дней, чтоб я мог перехватить дыхание. Теперь, Иосиф, возьмем, к примеру, свиней. Они, в отличие от людей, не соберутся в хорошей компании, чтоб обсудить дела. Люди — да, а свиньи — нет. Вы уловили, что я имею в виду?

Клерк. Да… (И после паузы добавил.) Но объясните мне, почему мосье Тартаковский, богатый и всеми уважаемый человек, такая важная персона в Одессе, должен захотеть сесть в трамвай и ехать пить водку с семьей, я извиняюсь, биндюжника, каким является ваш отец Мендель Крик.

Беня.Я прощаю вам ваши неуважительные слова о моей семье. Вы сказали их мне, Королю, только с перепугу. Теперь же перестаньте трястись и запомните каждое мое слово. Передайте вашему хозяину: если гора не идет к Магомету, то Магомет придет к горе. Это — народная мудрость. Господин Тартаковский пусть будет готов встретить меня честь по чести в его собственном доме. На пару слов. И только.

Полицейский пристав, туго затянутый в мундир, почтительно козырнул.

Пристав. Дозвольте доложить, господин Тартаковский, охрана поставлена по всему имению. Устроены засады. Ни одна душа не проникнет к вам без вашего разрешения.

Тартаковский. Благодарю вас, благодарю вас. Но вы уверены? Не надо забывать: мы имеем дело с Беней Криком. Да, вас рекомендовал сам господин полицмейстер и отзывался о вас весьма похвально… весьма.

Он вынул из внутреннего кармана сюртука кошелек, извлек из него несколько ассигнаций и шлепнул их на протянутую ладонь пристава.

Пристав. Премного благодарен, господин Тартаковский. Одна просьба. Мои люди должны быть хорошо накормлены, тогда они будут стараться еще больше.

Тартаковский. Направляйтесь на кухню, мой друг, там распорядитесь. Скажите, это мой приказ. Имейте дело с кухаркой. Ее зовут Соня.

Сонька Золотая Ручка, новая кухарка в доме господина Тартаковского, в простеньком платьице и переднике, с гладко зачесанными и упрятанными под косынку волосами и глазами, скромно опущенными, внимательно слушает пристава.