А однажды к прабабушке на постой приехали студентки-филологи с магнитофоном. И стали записывать песни донского казачества. Где ж их еще записывать как не в нашей деревне на реке Хопер? Вся шумная родня, которой не меньше полдеревни было, страшно загордилась и стала к бабушке ходить песни петь. Она их пыталась выгнать:
— Девки! — кричала прабабушка своим восьмидесятилетним сестрам и дочерям. — Совесть у вас где?! Скока можно хлыстаться ко мне? Вам на своих сотках сорняки полоть надыть, а вы все подолами трясете по деревне!
Но «девки» все равно ходили к нам «кажный вечер» и нетерпеливо ждали своей очереди петь в микрофон. На десятый день все песни кончились. Остались только похабные частушки, которые бабки тоже спели, дробно топоча запыленными пятками по чистым прабабушкиным половицам и выталкивая друг друга грудью в круг. Застенчивые девушки-филологи валялись под столом с кружевной скатеркой и нервно икали. Старушки потом долго отпаивали их чаем и откармливали пирожками. Через месяц филологи с магнитофоном, расцеловав всех старушек, уехали на автобусную станцию, прижимая к груди кулечки с пирожками и ватрушками.
И началась в деревне вроде бы прежняя жизнь, но мне она была уже не по вкусу. Тут я и решила тряхнуть старушками. Вечером над лавочкой висело объявление — «ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ! Сегодня будет концерт! Песни, частушки и Алла Пугачева! Исполняю я!»
Восторгу старушек не было предела. Все лучшие места были заняты задолго до начала концерта (сразу после возвращения стада).
Сильно хлопали мне после номера с шалью. Поясняю. На плечи накидывается шаль из кружевной накидки для подушек, выступающий становится в пол-оборота к публике и, отстукивая ритм ногой, начинает громко петь очень-очень грустную песню. Песня про казачку, которую мама долго не пускала гулять с ребятами, чтобы она не забеременела, а потом сосватала за старого-старого мужа. И теперь казачка грустит и хочет утопиться (в это время поющий голосит как можно громче, отвернувшись от зрителей и шалью вытирая потоки слез). Но в этот трагический момент молодая казачка откуда-то понимает, что скоро родит (откуда? и к чему такая срочность?). Конец песни загадочен — казачка все-таки умерла, с мужем вообще непонятно что стало, а влюбленный в нее парень молодой (неизвестно откуда появившийся к четвертому куплету) утопился с горя. К концу песни я, жалея всех умерших, сильно голосила и качалась, размахивая шалью. Старушки млели и шептали — «ну, чисто Алла Пугачева!». Тут я поняла, что пора менять репертуар и без перерыва начала петь «…ледяной горою айсберг из тумана выползает…»
Несмотря на то что все песни Аллы Борисовны я пела на одну заунывную мелодию и с подвываниями, старушки скинулись по 20 копеек мне на пряники и долго еще хвалили меня за талант.
Концерты шли ежедневно из-за жесткого гастрольного графика. Скоро меня должны были увезти, и я торопилась. К концу недели в карманах моей куртки скопилось мелочи на половину велосипеда. А мой репертуар пополнился еще десятком похабных частушек.
Я прижал ее к осине,
У ней стали губки сини.
Я прижал ее, притиснул…
Сам не стал, ребятам свистнул.
Когда мама приехала забирать меня из деревни, чтобы отмыть перед школой, я больше не интересовалась воровством яблок, рогатками и самокрутками. Я хотела только одного. ПЕТЬ!!!
После третьей же песни мама сдалась. Она отвела меня в музыкальную школу. Где мне предложили спеть что-нибудь «для знакомства с моим голосом». Я решила начать с веселого. С частушек.
На следующее лето меня почему-то отправили не в деревню, а в Брянск, куда переехала моя бабуля с Байкала.
После того, как я потрясла окружающих своими талантами в первом классе общеобразовательной школы, нужно было решать вопрос о смысле жизни. Уже наступил июнь, дневник с пятерками лежал в столе, а я все еще не прославилась. Год жизни прошел впустую! В музыкальную школу меня не приняли. Знакомыми родственникам мама печально говорила:
— Мне кажется, пение — не ее стезя…
— Но она же талантливая девочка! — удивлялись коллеги и родственники.
— Да, но музыкальной школе ее своеобразный талант не подошел.
Я немного гордилась, что у меня куча талантов, и все пыталась выяснить — какие именно мне нужно развить для славы. Мама горестно сдвигала брови и патетически вскрикивала:
— Тебе что — районной славы не хватает?! Ты хочешь, чтобы на меня весь город пальцем показывал?!
Но я не хотела известности даже городского масштаба. Я замахнулась на мировую славу! Я хотела, чтобы даже на самолетах Аэрофлота были мои портреты. Киркорова с его самолетом тогда еще никто не видел, так что реклама в небе первоначально была исключительно моей детской мечтой.
В течение года я посетила (по разу) все кружки нашего района и остановилась на драмкружке, кружке по фото, гимнастике, хоровом пении в местном ДК и спортивных танцах. Но пока я занималась кружковым анализом — как-то неожиданно учебный год закончился. И все разъехались на каникулы. От нечего делать мы с соседом стали шить парашют из простыни, чтобы сигануть с крыши нашего дома. В разгар спора о пропитке парашюта крахмалом для формы, приехала мама с билетами в Брянск. Другой конец света прямо -таки! Хотя нам, жившим на Байкале, брянские леса не страшны.
И мы поехали. С коврами в коридоре вагона и в купе.
— Как белые люди, — говорила мама удовлетворенно.
Ели в вагоне ресторане! Но, если честно, очень хотелось яиц вкрутую и жареной курицы. Что же это за поезд с коврами и без яиц?
Проводник приносил чай в подстаканниках, которые позвякивали всю ночь. А на верхней полке были накрахмаленные занавески и бортик от падения. От этого мечта увидеть самолет с портретом потускнела и трансформировалась в другую. Чтобы всю жизнь быть великим кем-то там и ездить в поездах по ночам под звон подстаканников. И сидеть, смотреть в окно очень задумчиво. И курить сигарету в черном мундштуке. А в это время решать сложную проблему. Как будто меня любят сразу трое. И все — просто безумно. И если кому отказать, то — сразу — все! Потому что я знаменитая и красивая до умопомрачения. И очень умная. А все, кто в меня влюбляется, сразу непременно глупеют от страсти и слез. А я люблю высокой и нереальной любовью кого-то другого, но ОН никогда об этом не узнает. Потому что ОН был отважным путешественником по белым пятнам. И пропал. Теперь я отказалась от всех и всего, оставила только мундштук, ЕГО фотографию и деньги, чтобы всю жизнь проводить в поездках. А слава и любовь теперь не для меня. Я всегда молчу и улыбаюсь, отказываясь от славы и салютов в мою честь. Но меня все равно знает весь мир и восхищается моим мужеством.
А потом вдруг путешественник найдется. И все ликуют, а друзья ему рассказывают о моей удивительной любви. В общем — все хорошо. В старости. Момент нашего воссоединения я переживала, заливаясь слезами на верхней полке. Мне было очень жаль, что пришлось полжизни потратить на ожидание любви и отказ от славы, но это было обязательное условие настоящей любви. Хотя, утешала я себя, шмыгая в подушку, сорок лет — не такая уж глубокая старость. Мы еще можем несколько лет быть счастливы с героем-путешественником!
А еще хорошо бы он отморозил руку и не мог писать, например. И тогда бы я писала за него обо всех его приключениях. Потому что я еще и знаменитая писательница.
А потом мы приехали в Брянск.
Бабушка, которая бросила Байкал, потому что «понимаете, омуль и орешки конечно же хорошо, но свой коэффициент мы отработали, и хочется в среднюю полосу!», жила здесь уже два года. Бабуля перед отъездом скупила все китайские покрывала и халаты с драконами и меняла наряды каждый день. Поэтому местные соседки (про их мужей я промолчу) до сих пор были потрясены ее красотой.
Первым делом меня провели по окрестным пенсионеркам, показав мою упитанность и «ум в глазах». Потом отвели в ближайший парк, где я до тошноты каталась на машинках и аттракционе «ромашка». Два потрясения было в Брянске: здесь продавалось все! Даже бананы и пастила! И монпансье в жестянках! Во всех магазинах! Просто так!
А сметана была в маленьких стеклянных баночках, куда не лезла столовая ложка. И второе невероятное — в каждом районе был большой парк с аттракционами, и это кроме общегородского, который почему-то все называли «Соловьи».
Через неделю я укаталась на машинках и «Ромашке» до омерзения. Я ненавидела парки, аттракционы и пастилу. Я не ела бананы и не ходила кормить лебедей. Я тупо лежала на балконе и читала книжки. Моя очень подвижная бабушка решила, что я больна и меня надо срочно развлечь. И она пригласила свою подругу Женю.
Женя пришла с аккордеоном на плече и бодро хлопнула меня по плечу. В тот момент я заново полюбила свою бабушку, оценив ее по достоинству. Ведь моя бабуля не носила, как Женя, цветные бриджи до щиколотки, не стриглась сама в ванной до состояния ощипанного цыпленка, не красилась хной в ярко-рыжий цвет с подтеками за ушами и не курила, закинув ногу на ногу.
