Перышки в сердце
(автор стихотворения Мулыгина Елена)
Веру Сергеевну Дементьеву все считали особой женщиной, хотя была обыкновенной, но с небольшим недостатком — она была самодостаточной. То есть, ей ничего не надо было, или, как говорят другие, — «у неё всё есть». Фирма по закупке и реализации медицинского стоматологического оборудования, взрослая дочь, даже муж был, правда, в прошлом. Самодостаточным женщинам чаще всего не нужны такие излишки.
В эту пятницу, просмотрев список дел на вечер и на выходные, она не обнаружила ничего такого, чем бы можно было себя занять. Одна только надпись на пустой странице ежедневника — «позвонить Нестерову».
Нестеров Евгений Михайлович в ее фирме работал по договору переводчиком технической литературы и брал заказы на переводы к инструкциям по эксплуатации импортной медтехники. Этот довольно странный, слегка рассеянный тип вечно задерживал переводы и, когда приходил, смотрел такими кроткими голубыми глазами с длинными ресницами, что у Веры, готовой дать ему хорошую взбучку, вмиг выветривались из головы все приготовленные для него сердитые речи. Она бегло просматривала текст, забирала дискету, потом доставала конверт с деньгами, который он никогда при ней не открывал и, протягивая за ним почему-то всегда левую руку, клал в свою неизменно синюю толстую папочку, полную исписанных листочков.
Что это за писанина на листочках, ей удалось догадаться почти сразу — это были стихи. «Стихоплет», — презрительно подумала она, когда заметила эти аккуратно уложенные, переписанные красивым почерком четверостишия.
За весь день дозвониться к нему так и не удалось. «Вечером позвоню, из дома. Сегодня же пятница — можно и пораньше уйти!» — решила Вера Сергеевна. Уходя, прошлась по офису и попрощалась с немногочисленными сотрудниками, которым было завидно, что они не начальники и последний день недели им придется все равно работать до конца.
По пути заехав на авто в ближайший супермаркет, Вера купила своё любимое пиво «Затеский гусь». Дома, расположившись уютно в кресле, поставила на столик бокал, тарелку и пакеты с сушеными морепродуктами. Включила телевизор. Телевизор смотрела редко и потому теперь без конца перескакивала с канала на канал, всё не могла за что-то зацепиться.
На очередной рекламе приглушив звук телевизора, вспомнила о последней записи в ежедневнике и набрала номер Нестерова.
— Слушаю вас, — раздался в трубке его голос.
— Здравствуйте, Евгений Михайлович! Наконец-то дозвонилась до вас. Неудобно будет напоминать, но вы еще вчера были должны сдать мне работу.
— В понедельник… последний срок, — вздохнул Нестеров. — Я по пятницам не занимаюсь переводами.
Вера со свойственным почти всем женщинам любопытством, да еще усиленным пивом, не сдержалась:
— И чем вы в пятницу занимаетесь? Предполагаю, чем-то банальным… расслабляетесь с помощью спиртного… — спросила, почувствовав некоторую неловкость из-за того, что лезет в личную жизнь малознакомого ей человека.
— Да, вы совершенно правы, я в этот день всегда покупаю себе коньяк. Но он мне нужен, скажем так… для возбуждения подкорковых процессов в моей голове. Проще говоря, чтобы мозг сегодня лучше работал.
— И почему этот подкорковый процесс мешает вам закончить перевод? — с некоторой иронией осведомилась Вера Сергеевна.
— Да не мешает, наоборот он помогает мне дописать стихи. Некоторые лежат по нескольку дней, и не получается одеть мысли в рифмы. Вот сейчас застрял и не знаю, что писать дальше… а хотите, я вам почитаю?
— Евгений Михайлович, я не романтичная натура, мне они не интересны. Но… хорошо, согласна…прочитайте… Хотя бы одно стихотворение, для того чтобы иметь хоть какое-то представление о вашем творчестве, — сдалась Вера и, налив очередной бокал пива, приготовилась слушать.
— Название еще не придумал. А текст уже почти готов, вот слушайте…
Позволь признаться мне, моя душа!
Вчера поспорил с юным Купидоном,
Что без его молитв тебя влюбленной
Смогу я сделать сам без лишнего труда.
Он не поверил мне и, шумно веселясь,
Побился об заклад на лук златой и стрелы,
Что мне с той девой неприступно-смелой
Не совладать — а хоть бы смерклись небеса!
Глупец стрелы своей палящий солнцем луч
В тебя рукой уверенной направил и пустил,
Но тот от стана твоего беззвучно отскочил,
Взор ангельский подернув тенью черных туч.
И Купидон, не признавая пораженья своего,
Все целил той стрелой в тебя еще стократно,
Но солнца луч к нему летел стократ обратно,
Глупцу сиянья жаром обжигая руку и чело.
Но вот я взял тот лук с блестящей тетивой,
И яркую стрелу, что неземной любови полна,
Отпустил, и вдруг она, против желаний Купидона,
Души твоей гранит разбила Света и Любви волной.
И только перышки лебяжьи, что опереньем
Несущему Любовь лучу досель всегда служили,
Вокруг тебя неторопливо-сонно закружили…
— Вот на этом месте я и застрял… Как-то не идет дальше…, — чуть расстроено сказал Евгений Михайлович.
— Творческие муки, значит… Ну, вы поэт, вы и думайте, но про переводы всё-таки не забывайте… Удачи вам в творчестве. До свиданья, — сухо попрощалась Вера, не дав никакой оценки прочитанному стихотворению.
Утром пыталась проваляться в кровати хотя бы до одиннадцати. Ничего из этого не вышло — многолетняя привычка вставать рано дала о себе знать. Выпив чашку кофе, вышла на лоджию, потянулась; посмотрев на ясное небо и редкие облака, задумалась: «С этим финансовым кризисом, похоже, скоро часто будет появляться свободное время — а девать его куда? Надо хоть какое-то занятие себе придумать. Вон, и переводчик этот в свободное время стихи сочиняет…».
Еще раз взглянув на облака, вспомнила из уроков природоведения их название: перистые.
«Перистые облака… а вчера ведь Нестеров читал стихи. И про перышки там от стрелы, и про женщину с каменным сердцем. Стихотворение у него так и осталось незаконченным… Любопытно бы узнать, что же будет дальше… хотя дальше он и сам не знает…» — вспоминала вчерашний разговор Вера. — «А я, кажется, поняла, как их надо дописать!» Не удержавшись, взяла телефон и быстро набрала его номер.
— Знаете, Евгений Михайлович, мне ваши стихи очень понравились, не понимаю, почему вы не можете их закончить? Последние четверостишия можно переписать так, чтобы у неё эти перышки всё-таки в сердце остались, и тогда она в него влюбится! Я так думаю…
— Да что вы говорите? — засмеялся Евгений Михайлович.
Краска бросилась в лицо, и Вера в эту секунду почувствовала себя глупой пятнадцатилетней девчонкой. По крайней мере, так показалось ей из-за его иронического смеха. Разозлившись уже на себя, сбросив звонок, кинула трубку на диван.
«Смеется еще надо мной! Тоже мне поэт…» — стало почему-то обидно, в душе вспыхнула злость и, не зная, на ком ее выместить, столкнула на пол ни в чем не повинный телефон.
Настроение было испорчено; она походила бесцельно по квартире из комнаты в комнату, но так и не нашла себе занятие. Решила ехать к себе в офис.
Вышла из дома, завела автомобиль и скоро уже была в своей фирме. Пройдя мимо пустых комнат, вошла в кабинет. Усевшись в кресло, увидела ту злосчастную надпись в ежедневнике. Опять вспомнился иронический смех Нестерова.
— Слышь, Тань, а этот Евгений, твой протеже, которого ты привела… — спросила Вера, позвонив к подруге.
— Переводчик, что ли?
— Да, я про него говорю. Кто он такой вообще? У него семья-то есть?
— Раньше была, но конкретно не спрашивала, а тебе это зачем?
— Договор с ним прервать хочу… другого возьму… вон, студентов сколько… — голос Веры начал дрожать.
— Верка! Да что с тобой?! Что случилось? При чем тут он? Семья его?
— Да ни при чем… ходит три года в одной той же куртке… бесит он меня…
— Вера, ничего не понимаю — при чем тут куртка?
— При том… все, пока…
Сидеть абсолютно одной в офисе оказалось еще скучнее. Решила ехать опять домой, благо личный автомобиль позволял перемещаться хоть куда и в любое время.
— Слышь, шалава! Те кто права дал? — молодой парень в черных маленьких квадратных очках крикнул ей из праворульного «паджерика», стоящего рядом на светофоре. — Скачешь, как коза, из ряда в ряд!
Стало совсем обидно. «Мало того, что этот с утра со своим идиотским смешком, так еще и совсем сопляк шалавой обзывает!» — слезы брызнули из глаз. «Да что за день такой? Сговорились все против меня, что ли? Шалава… я тебе покажу шалаву!»
Тронув с перекрестка свою «Мазду», пристроилась к этому джипу — как говорят, села на хвост. Видно было, как парень обеспокоенно поглядывал в зеркало. Первая мысль была треснуть ему в зад, — а там хоть трава не расти! Но расстроенное женское сердце хотело другой мести.
