Я опустился на стул, достал сигареты. Владимир Захарович вернулся за свой стол, протянул мне фирменную английскою зажигалку, и некоторое время мы молча, радостно улыбались друг другу.
— А ну-ка, — сказал Капитанов, — закурю и я, Виктор Андреевич, московскую сигарету. Вы позволите?
Четыре дня держался, не курил, воля-то у меня железная, а теперь закурю. Пора.
— Может, не стоит?
Стоит По случаю вашего приезда непременно надо закурить. Вы надолго, кстати, изволили к нам прибыть?
В вопросе его легкий вызов. Но на грани приличия.
Он еще не решил, как ему себя держать, нащупывает почву. А вот я возьму и помогу ему сориентироваться.
Я заранее решил прикинуться незнающим, этаким дотошным простофилей, люти охотнее объясняют и рассказывают человеку несведущему в предмете, чем специалисту. О чем толковать толковому, он сам все видит и понимает. Как говорится, ученого учить — только портить…
— Неловко себя чувствую, — сказал я, потупясь. — Перегудов — вы с ним знакомы? — вызвал, наорал: езжай, говорит, срочно. Проверяй! А что я могу проверить, если в разработке почти не участвовал. Да, честно говоря, неохота мне и вникать. С какой стати?
У них прибор горит, а я при чем? Стрелочника ищут.
Вечная история. И всегда стрелочник найдется — вроде меня. А-а, не привыкать! Если вовремя на вершину не залез, так и будешь всю жизнь стрелочником.
Я безнадежно махнул рукой, сыто затянулся дымом. Капитанов слушал меня внимательно, и я с облегчением заметил, как коричневые дьяволята в его глазах слегка угомонились.
— И как вы намерены действовать?
— Чего там действовать. Потолкую с вашими ребятами, составлю отчет. Да ну, в общем… Неважно, главное отчет представить, а тут у меня рука набита.
Капитанов, я видел, составил обо мне мнение, смотрел покровительственно, отпустило у него в груди, расслабился, заговорщицки ко мне перегнулся, спросил:
— Что же они там у вас все-таки подозревают?
— Прибор-то не идет, — сказал я с блаженной улыбкой, — они икру и мечут.
— Ну а мы при чем? У нас полный ажур, комиссия проверяла. Компетентная комиссия, не смежники. Зачем же нам нервы трепать понапрасну?
— Прибор не идет, — повторил я тупо. — А сверху требуют, чтобы шел.
По выражению лица Капитанова легко было понять, что первое свое мнение обо мне он уже пересмотрел, как слишком лестное. Он вздохнул, потянулся, неясно было, что хрустнуло — стол или суставы, сказал коротко:
— Чем могу помочь?
— Пока списочком.
— Каким еще списочком?
— А вы мне назовите — кто над узлом работает.
Всех поименно.
— Хорошо, пишите.
Я открыл вторую страничку блокнота и аккуратно записал под его диктовку:
«1. Прохоров Дмитрий Васильевич, инженер.
2. Шутов Петя, радиомеханик.
3. Давыдюк Викентий Гаврилович, настройщик электронной аппаратуры.
4. Шацкая Елизавета Марковна, инженер-конструктор.
5. Иванов Геннадий Иванович, фрезеровщик.
6. Горжецкий Эдуард Венедиктович, давильшик.
7. Порецкая Шура, лаборантка».
— Мало, — сказал я. — Это все?
— В принципе — да.
— А вот Шура Порецкая, она же всего полгода как тут работает…
— Познакомились уже? Быстро. Не теряешь, значит, минут дорогих, — он одобрительно сощурился. — Правильно. Действуй.
— Вы мне, пожалуйста, не тыкайте! — сказал я зло. — Мы на брудершафт не пили. — И, увидев его искреннее удивление, пояснил доверительно:- Знаете, я много поездил. Всякое бывало. Другой раз не успеешь домой вернуться, а уже впереди тебя телега летит. Может, и не было ничего, а поди потом доказывай, что ты не верблюд.
Капитанов раздавил окурок в пепельнице, скучающе взглянул на оконную решетку. Неожиданным откровением я нанес последний штрих на свой портрет командировочного хорька и стал ему противен. Что ж, я готов был уважать его за эту подчеркнутую мгновенную неприязнь, если только он сам, разработчик узла, чист. А на этот счет как раз у меня были сомнения.
— Эх! — сказал я. — Придется теперь ходить, мозолить глаза, отрывать людей от дела. Самое паскудное занятие.
— Вы и не ходите, — добродушно посоветовал Капитанов. — Составьте отчет по документации и валяйтесь себе на пляже. Разницы никакой не будет.
— Да? — я обрадованно вскинул голову, почесал в затылке. — Конечно… неудобно как-то. Задание все же, взялся за гуж, так сказать. Владимир Захарович, а вы не могли бы выделить мне Шуру в сопровождающие. Чтобы она показала, где кто работает. Проводила, что ли… Сам-то я разве пойму?
— Именно Шуру?
Я выдержал его взгляд стойко.
Он встал, обогнул меня с осторожностью, точно боялся задеть, толкнул дверь, крикнул: «Шутов, позови норецкую ко мне. Быстренько!»
— Шутов — это который в списке?
— В списке, в списке.
С каждым моим словом он проникался ко мне все большей неприязнью.
Шура влетела запыхавшаяся, раскрасневшаяся.
— Фу, как надымили! Вы же бросили, Владимир Захарович. Все знают, вы бросили. Нельзя же в такой комнате сидеть. Прямо душегубка.
Вот, Шура, поможешь товарищу. Проводишь, к кому он попросит. Ясно?
Ясно, Владимир Захарович.
Как у тебя, кстати, с институтом, все забываю спросить.
— Вызов жду.
— На вечерний?
— Как вы посоветовали, Владимир Захарович.
Я вашей воле не ослушница.
Нет, не простая эта простушка, ишь, какие головешки подкидывает под своего начальника, и глазами ест, как ефрейтор генерала, и ножками в туфельках иереступает, точно пол под ней раскачивается. И утомленный моей персоной Капитанов отмяк, подернулся мечтательной рябью. Взгляд его успокоился на ее сероглазом личике, слух вкушал мелодичные девичьи переливы и позвякивания. Скрывать он ничего не умел — Капитанов Владимир Захарович, в любую секунду был открыт, как мишень.
— Хорошо, Шура, ступай! Товарища вон задерживаем, ему отчет надо писать для самого Перегудова…
Впрочем, останься на секундочку. Вы позволите, Виктор Андреевич? У меня к Шуре маленькое поручение.
Я кивнул и вышел. Конечно, следует проинструктировать несмышленыша, мы понимаем…
— Кто из вас Шутов, товарищи? — громко спросил я, улыбаясь всем, и тут же сам понял — кто. Книголюб, читающий на стуле у двери, отложил роман и, не двигаясь с места, поплыл на меня пасмурной чернотой лица.
— Ну, я Шутов.
— Здравствуйте! Будем знакомы. Меня зовут Виктор Андреевич, — я протянул руку, которую Шутов небрежно стиснул, не отрывая зада от стула. Парень лет около тридцати, жгучий брюнет, как писали в старых романах. Ленивый взгляд из-под длинных трепещущих ресниц.
Не всякий рискнет развлекаться чтением романа в рабочее время, да еще на виду у всех. Шутов бездельничал демонстративно. Такое может позволить себе доверенное лицо, единомышленник, наперсник мрачных тайн, вдобавок зарвавшийся.
— Надо бы нам потолковать кое о чем, Петя. Тет а тет.
Жужжание приборов и голоса в комнате как бы стихли, и женщина на подоконнике, уже сходившая за тряпкой, застыла неподвижно в неудобной позе, прислушивалась.
— О чем толковать? — угрюмо буркнул Шутов. — Я на работе, видишь, занят.
Он не поинтересовался, кто я. Наверное, знал.
— А после работы?
— Чего?
— Я говорю, после работы если посидеть за кружечкой чая. А-а? Встретиться если?
Парень был в затруднении, подшипники у него в голове прокручивались туго.
— Чего надо-то? Говори сразу.
Я оглянулся. Женщина на подоконнике зачем-то подула на тряпку. Мужчины переглядывались.
— Выйдем в коридор, Шутов.
— Давай выйдем. Почему не выйти… Обед будет, и выйдем. У нас обед в половине первого.
Он нагло усмехался мне в лицо, и ноздри его вздрагивали от нехорошего возбуждения. Он был как оголенный электрический провод — попробуй дотронься.
Шура Порецкая прошелестела халатом у меня за спиной. Она выскользнула от шефа распухшая от доверенных ей инструкций.
— Ладно, Шутов, я зайду ближе к обеду. Только ты не удирай. Дельце у меня маленькое и обоюдовыгодное. Понял?
— Дельцами не занимаюсь.
— Книжка-то интересная?
— Чего?
— Роман, говорю, интересный читаешь?
Шутов глотнул воздух, точно акула, жиганул по мне черным огнем, посоветовал тихонько:
— Не увлекайся, приятель. Тут тебе не Москва.
Тут аккуратнее надо, вежливо. А книжка интересная, что ж. Про графа Монте-Кристо, сочинение Дюма-отца. Слыхал про такую?
— Хорошая книжка, — согласился я. — Для детей среднего школьного возраста.
Шутов тряхнул кудрями как бы подводя итог, заалел улыбкой.
— Встретимся, — сказал мне, — теперь вижу, непременно мы с тобой встретимся.
Шура потянула меня за рукав. В коридоре, пустом, как аллея ночью, заметила неодобрительно:
