– Боится? – переспросил Капитан. – Эта женщина чего-то боится?
– Тех, кто крадет детей, – изрекла моя тетка.
– Ну что ты, что ты, Мюриел, – сказал Сатана, – ты же не права. Я ведь говорил тебе, что мы играли по-честному и что он выиграл.
– Ты говорил мне, что он сжульничал.
– Конечно, сжульничал, Мюриел. Но ведь и я тоже. Женщины, – обратился он к Капитану, – ничего не смыслят в такой игре, как шахматы. В общем, я объяснил ей, что по закону отвечаю за мальчика я и что я дал Лайзе разрешение…
– Моя сестра на смертном одре просила меня присматривать…
– О да, и я тогда согласился, но ведь это было давно. Ты же сама в прошлом году сказала, что устала от ответственности.
– Ну, не настолько устала, чтобы не выполнять своего долга. Пора бы и тебе выполнить свой. – Она повернулась к Лайзе: – Мальчик не получает образования. А на этот счет существуют законы.
– Ты наняла, безусловно, хорошего сыщика, Мириам, – сказал Сатана.
– Мюриел! Пора бы тебе после стольких-то лет знать, как меня зовут.
– Извини, Мюриел. По мне, что Мюриел, что Мириам – одно и то же.
– Вот уж не вижу ничего общего.
– Джим учится дома, – сказала Лайза.
– Надо, чтобы местные власти, занимающиеся просвещением, удовлетворились этим.
– Да как они об этом узнают?
– Узнают после того, как я у них побываю. Кто же учит Виктора?
– Я, – сказал Капитан. – Я учу его географии и истории. А закон Божий преподает Лайза. Он уже умеет складывать, вычитать и умножать. А ничего больше и не требуется. Не думаю, чтобы вы сами много понимали в алгебре.
– А какие у вас данные, чтобы преподавать, мистер… мистер?..
– Зовите меня Капитаном, мэм. Все меня так зовут.
– Какой город – столица Италии, Виктор?
– Современная география не интересуется названиями, мэм. Это старо. География интересуется пейзажами. География учит вас, как путешествовать по миру. Расскажи ей, Джим, как проехать из Германии в Испанию.
– Сначала я доберусь до Бельгии, а там – до Льежа. Оттуда поездом направлюсь в Париж, а из Парижа другим поездом – в Тарб.
– Господи, какой еще Тарб?
– Вот видите, мэм. Вы тоже не знаете названия, зато Джим знает, куда надо ехать из Тарба. Продолжай, Джим.
– После Тарба я пешком пойду через Пиренеи. Ночью.
– Глупости да и только. Как это – «пойду ночью»?
– Буду прислушиваться, не раздастся ли на снегу звук шагов германского патруля.
Подозреваю, что именно этой фразой я положил конец моему домашнему обучению. Через несколько недель я уже ходил в местную школу. Мне было там неплохо, потому что никто не считал меня амаликитянином. Я чувствовал себя таким свободным, шагая один по лондонским улицам, словно, как и обгонявшие меня прохожие, спешил в контору на работу. Уроки были менее интересными, чем те, что давал мне Капитан, но я уже понял, что уроки с ним не дадут мне нормальных знаний – даже по географии.
Думаю, года через два или через два с небольшим после того, как я пошел в школу, мы расстались с Капитаном на самое долгое время. Была суббота, и в школе в этот день занятий не было. Лайза ушла за хлебом и в виде исключения оставила меня одного делать уроки. Вот тут-то и раздался звонок. Это был не условный звонок Капитана и не звонок моего отца. Звонок был тихий, не вызывающий тревоги, даже какой-то дружеский. Звонивший, видимо, выждал для вежливости, затем позвонил снова, и звонок по-прежнему был нетребовательный, ненастырный. Я знал, что Лайза по доброй воле ни за что не открыла бы двери никому, кроме Капитана, но сейчас хозяином положения был я.
Я спросил сквозь дверь:
– Кто там?
И некий голос ответил:
– Откройте, пожалуйста. Я полицейский.
Я разволновался и, почувствовав гордость от своего первого соприкосновения с той силой, к которой иной раз мечтал со временем присоединиться, впустил его.
Вошедший совсем не походил на полицейского: на нем не было формы, и меня это несколько разочаровало. Он странным образом напомнил Капитана. Оба в качестве маскировки ходили в обычном костюме, и я подумал: может, это какой-то вдруг объявившийся брат, о котором я никогда не слыхал? Он сказал:
– Я хотел бы поговорить с твоим отцом.
– Он тут не живет, – сказал я чистую правду, решив, что полицейский имеет в виду Сатану.
– А где твоя мать?
– Вышла купить хлеба.
– Тогда я, наверное, подожду, пока она вернется.
Он уселся в единственное наше кресло и стал еще больше похож на пришедшего в гости родственника.
– Ты всегда говоришь правду? – спросил он.
Я счел за лучшее быть точным, разговаривая с человеком из полиции.
– Иногда, – сказал я.
– Где живет твой отец, когда его здесь нет?
– А он и никогда здесь не живет, – сказал я.
– Никогда?
– Так ведь он же был здесь только раз или два.
– Раз или два? Когда же это?
– В последний раз года два назад.
– Ничего себе отец!
– Мы с Лайзой не любим, когда он тут появляется.
– Лайза – это кто?
– Моя мама. – Тут я снова вспомнил, что должен говорить правду. – Ну, в общем, вроде мамы, – добавил я.
– Что значит – вроде?
– Моя мама умерла.
Он вздохнул.
– Ты хочешь сказать, что Лайза умерла?
– Нет, не она, конечно. Я же говорю вам. Она пошла к булочнику.
– Ей-богу, нелегко тебя понять. Хорошо бы твоей «вроде маме» вернуться. Я хочу задать ей несколько вопросов. Если твой отец не живет здесь, так где же он живет?
– По-моему, тетка говорила мне как-то, что он живет в таком месте под названием Ньюкасл, а сама моя тетка живет в Ричмонде. – И, разговорившись, желая показать свою готовность быть искренним, я принялся выкладывать ему всю информацию, какой располагал: – Но они не так уж хорошо ладят. Она зовет его Сатаной.
– Вот тут, – сказал он, – судя по тому, что ты говоришь, она, пожалуй, не так уж и не права.
В эту минуту дверь наверху отворилась, и я услышал на лестнице шаги Лайзы.
Что-то побудило меня крикнуть ей:
– Лайза, у нас тут полисмен.
– Я сам мог бы ей это сообщить, – сказал он.
Лайза вошла в комнату с воинственным видом, держа буханку хлеба, точно кирпич, который она приготовилась швырнуть.
– Полисмен?
Он попытался успокоить ее.
– Я только хочу задать вам несколько вопросов, мэм. Это не займет и минуты. Думаю, вы сможете немного помочь нам.
– Я не стану помогать полисмену, и точка.
– Мы пытаемся разыскать джентльмена, выступающего под именем «полковник Кларидж».
– Я не знаю никакого полковника Клариджа. Я не общаюсь с полковниками. Никогда в жизни ни одного полковника не знала. Можете вы представить себе полковника в этой кухне? Вы только посмотрите на плиту. Да полковник в жизни не захочет сесть рядом с такой плитой.
– Иногда, мэм, он выступает под другими именами. Например, Виктор.
– Говорю вам, я не знаю никаких полковников и никаких Викторов. Разговор со мной вам ничего не даст.
Я потом частенько размышлял, что вызвало этот визит и что произошло потом. Пройдет не один год, прежде чем я снова увижу Капитана. Да и тогда посещения его были кратки, и я не всегда бывал при этом дома. Случалось иной раз, вернувшись из школы, я замечал на столе недопитую чашку чаю.
Скучал ли я по нему? Что-то не помню, чтобы я испытывал какие-либо чувства, разве что время от времени дикое желание пережить что-то интересное. Полюбил ли я Капитана, этого псевдоотца, ставшего мне столь же далеким, как и мой настоящий отец? Любил ли я Лайзу, которая ухаживала за мной, кормила меня как надо, отправляла в положенное время в школу и встречала по возвращении поцелуем, в котором чувствовалось нетерпеливое ожидание? Любил ли я вообще кого-нибудь? Знал ли я, что такое любовь? Знаю ли я это сейчас, много лет спустя, или я только читал о любви в книжках? Капитан, конечно, вернулся – он всегда со временем возвращался.
Теперь, когда я расстался с Лайзой и покинул то, что привык называть «домом», я узнаю об его отъездах, лишь когда навещаю Лайзу. Иногда он отсутствует целый год, иногда – два. Но я никогда не слышал, чтобы Лайза жаловалась. В дверь я всегда звоню условным кодом, так как уверен, что иначе она меня не впустит. Она, наверно, всякий раз надеется, что это он, а не я. Только трижды мои посещения совпали с его наездами, и я почувствовал, что он считает, будто я там по-прежнему живу.
– Ходил за покупками? – спросил он меня однажды дружески и без всякого интереса, а в другой раз мимоходом спросил, как мне работается журналистом. – Ты не задерживаешься слишком поздно? – спросил он. – Ты ведь знаешь, Лайза не терпит темноты.
В тот раз он ушел первым, и Лайза взмолилась:
– Никогда не говори ему, что ты тут больше не живешь. Я не хочу, чтобы он волновался из-за меня. Хватает у него и своих волнений.
Почему я съехал, бросив ее? Пожалуй, мне надоела комедия, которую все чаще и чаще разыгрывала Лайза, когда Капитан особенно долго отсутствовал. Я чувствовал, что Лайза ее разыгрывает, чтобы защитить его от упреков, и я мирился с этим, пока считал, что рано или поздно он вернется и поселится с нами. Не привык я быть под материнским крылом. До сих пор я знал лишь опеку тетки, которую ненавидел, и, пожалуй, начал смотреть на Лайзу как на псевдотетку, а не псевдомать. В присутствии Капитана я еще мог ее выносить. Капитан ведь никогда не пытался строить из себя отца. Он был искателем приключений, принадлежавшим к миру Вальпараисо, о котором я грезил ребенком, и меня, как многих мальчишек, наверное, влекла тайна, неопределенность, отсутствие однообразия – этой наихудшей черты семейной жизни.
