Она снова открыла шкаф, потянулась за курткой и тут снова заметила сумку внизу. Повинуясь порыву, Марина взяла её в руки. Сумка поражала мягкостью кожи, удобством фасона и благородством линий. Не подумав, Марина потянула изящный хвостик молнии, сумка легко, как масляная, открылась, и её содержимое рассыпалось на ковёр. Охнув, Марина кинулась собирать чужое добро.
Крошечный, будто игрушка, серебристый телефончик. Неужели правда такая крохотуля может звонить, как настоящий? Кошелёк из чёрной, мягкой-мягкой, будто шёлковой, кожи. Открыть его Марина не решилась. Записная книжечка, тоже кожаная, в подбор к кошельку. Тонкая золотистая ручка. Невероятной красоты золотистая же в ярких эмалевых пятнах плоская коробочка — Марина поняла, что это пудреница, только когда открыла и обнаружила пуховку внутри. Сама пудра тоже почему-то была разноцветной. Серебряный тюбик помады. Неяркая, темно-коричневая, и пахнет не вазелином, как Маринина, а чем-то сладким и дорогим. Упаковка каких-то таблеток. Носовой платок — тонкий, батистовый. Чёрная кожаная перчатка. Ещё книжечка, тоже чёрная. Вместо обычных страниц из неё выглядывал какой-то прозрачный пластик.
Марина раскрыла книжечку. Там была карточка, заложенная в пластиковые кармашки, — «Водительское удостоверение. Волковицкая Арина Николаевна. г.Москва» и маленькая фотография белокурой женской головы.
Так вот она, эта загадочная Арина Николаевна, которая разбила машину. Марина поднесла фотографию поближе к глазам, чтобы хоть разглядеть, за кого её тут принимают. Но фотография, и без того не очень качественная, сквозь пластик выглядела так нечётко, что ничего определённого, кроме наличия глаз, носа и рта, разглядеть не удалось.
Вздохнув, Марина закрыла книжечку и убрала в сумку. Там, во внутреннем кармашке, застёгнутом на молнию, рука её наткнулась на что-то твёрдое. Не очень понимая, зачем, Марина расстегнула кармашек.
Паспорт. Вот оно, точно. Как только раньше не догадалась. Волковицкая Арина Николаевна. Год рождения. Да она старше меня на пять лет! Умники, нет бы посмотреть. Москва… Москва… регистрация по адресу… Муж — Волковицкий Валентин Сергеевич, это, значит, тот вчерашний дядька. Надо же, сколько лет женаты. Мог бы жену-то и получше узнавать… Сын Дмитрий. Большой уже совсем, лет пятнадцать. Как мои девятиклассники.
Наконец Марина добралась до фотографии. Паспорт был старого образца, ещё не обменянный, и фотография в нем оказалась вполне разборчивой, только давней. На ней Арине Николаевне должно быть двадцать пять лет.
И очень даже ничего дамочка. Стильная такая. Блондиночка. Стрижка аккуратная, лицо тонкое. Выражение только какое-то… Барское, что ли. Ну, да ладно. Марина перевернула страницу назад, чтоб посмотреть на другую, шестнадцатилетнюю, фотку, и обалдела. На неё смотрела её собственная паспортная фотография. Не из этого, обменянного (свой-то паспорт она успела поменять), а из старого паспорта, что она в шестнадцать лет получала. Она тогда ещё на той фотографии отлично вышла. Обычно все казённые фотки страшными получались, а на паспорт, как нарочно, повезло — Маринка там была хорошенькая-хорошенькая, как куколка. Кудряшки, глазки — прелесть. Она потому и запомнила. И фотки эти, что лишние от паспорта остались, долго берегла, только мальчикам дарила. Они потом кончились, осталось только в паспорте. Паспорт ещё поэтому жалко было менять, Марина просила в милиции отдать ей фотку, да куда там… А в новом паспорте она корова коровой.
Это надо же! Откуда к этой Арине попала её фотография? Марина вгляделась получше. Нет, это не она. Она на той фотке была в беленьком платьице, воротничок стоечкой, а тут какой-то чёрный свитер с хомутом. У неё такого и не было никогда. Тогда постойте, это что же выходит?
Марина перевернула страницу обратно. Двадцатипятилетняя Арина на Марину похожей не была. И у неё самой эта фотография была другая. Хотя подожди… Марина тогда носила длинные волосы, забирала их в пучок, а тут стрижка… А если так посмотреть?
Держа раскрытый паспорт в руке, Марина направилась в ванную, включила свет. Пожалуй, есть что-то общее… Брови, глаза… На фото чёлка, ну-ка, если так собрать… Да, в общем, похоже. И потом, сколько лет прошло… Наверное, действительно могли перепутать. Значит, в какой-то другой городской больнице лежит без сознания эта Арина с её, Мариниными, документами? Надо её найти, и все прояснится…
Хотя что прояснится? Если даже она, Марина, каким-то загадочным образом и попала в эту разбитую машину или оказалась около неё, то они с Ариной не голые же там лежали. А в одежде их перепутать нельзя, будь они хоть вообще близнецы! Все равно все непонятно. И где тогда её собственные документы?
Марина выключила свет, вернулась в палату. Зачем-то опять полезла в шкаф. Не то чтобы она рассчитывала вдруг найти там в углу свою сумку, но вдруг хоть что-нибудь… Никакой сумки, конечно, не нашла, зато обнаружила пару шикарных кожаных ботинок, что интересно, своего размера. Она померила их — удобно было ужасно, хотя никакой ясности не вносило.
В задумчивости Марина вернулась к постели, села, убрала Аринин паспорт обратно. Взяла зачем-то сумку на колени. Погладила мягкий бок, застегнула молнию. До чего же роскошная вещь! Ей бы такую, хоть бы одну, хоть ненадолго…
Её внимание вдруг привлёк какой-то блестящий предмет, лежащий на прикроватной тумбочке. Часы. Не дамские часики, которые она сама всегда считала верхом шика, а именно часы — большие, плоские, квадратные, на широком кожаном коричневом ремешке. Хоть и большие, а все равно видно, что женские. Марина взяла часы в руки, приложила к своему запястью. Смотрелось. Она попыталась их застегнуть, что-то мешало, скользя под пальцами, она перевернула руку…
Кольца! На ремешке часов, наверное, чтобы не потерялись, болтались несколько колец. Марина ничего не понимала в драгоценностях, да и видеть-то их толком не видела, но почему-то сразу поняла, что кольца все настоящие и страшно дорогие. Осторожно, кончиками пальцев, она отцепила их от ремешка и разложила на тумбочке — посмотреть.
Одно было обручальным, очень простым — золотой неширокий обруч, ничего особенного. В другом сидел светлый прозрачный камень величиной с небольшую горошину. При любом шевелении камень сверкал, как будто живой. «Алмаз, — догадалась Марина. — Это надо же!» Камень в третьем кольце был ещё больше, темно-синий, глубокий, как море. Квадратного сечения, он был как бы впаян в обруч кольца. «Странное какое, — удивилась Марина. — Ни на что не похоже». Последнее кольцо было, пожалуй, самым красивым — оно состояло их трех отдельных колечек разного цвета, скреплённых между собой, белого, жёлтого и какого-то розоватого металла. «Интересно, как же его надевать? Запутается же».
Она сидела, перекладывая на тумбочке кольца так и эдак и прикидывая, не померить ли хоть одно, когда дверь в палату открылась без стука, и на пороге появился вчерашний муж. Сегодня на нем был другой костюм, но и в этом он выглядел исключительно элегантно.
— Ариша, дорогая! Тебе сегодня лучше? Слава богу. Сестра сказала, ты уже встаёшь. Я вижу, ты даже оделась. Знаешь, когда ты по-человечески одета, ты кажешься совсем здоровой. И кольца, я вижу, нашла — совсем ты. Это я их на ремешок застегнул, а то, думаю, потеряются, Ариша огорчится. Ты так меня вчера напугала, даже больше, чем когда тебя нашли! Ты меня даже не узнала, ты помнишь?
Марина осторожно молчала.
Муж снова встревожился.
— Но сейчас-то ты меня узнаешь? Ты меня помнишь?
Марина честно призналась, что да. Она же действительно помнила этого человека — со вчерашнего дня.
— Ну и слава богу! А я уж было опять испугался. Врач мне все объяснил, но знаешь, все равно как-то странно. Ты не волнуйся, у тебя все потихоньку пройдёт, мы полечимся. Я узнавал — говорят, они сделают сегодня последние анализы, и завтра или даже сегодня вечером тебя можно будет взять домой. Я так рад!
Марина как-то не очень разделяла его восторги по этому поводу. Тут, в больнице, все-таки нейтральная территория, и она почти привыкла…
— А сестра мне говорила — уход, витамины…
— И дома будет уход! Я договорился с Наташей… ну, нашей домработницей, — пояснил он, уловив испуг в Маринином взгляде при упоминании нового имени. — Так она будет каждый день теперь приходить, все тебе делать, еду там, какую надо. И сестру выпишем с уколами. А то, Ариш, — зачастил он, явно чувствуя её молчаливый протест, — ты же пойми, я не успеваю везде, у нас тут сейчас конец года скоро, такое время горячее, бюджет на носу, а больница эта — не ближний свет. Я же не могу тебя не навещать! А так бы — ты дома, я между делом заскочил, поглядел на тебя и дальше побежал. И Мите можно будет звонить, а? Ну Мите, ты же не можешь его не помнить! Я ему пока не говорил про тебя ничего, а вдруг он позвонит сам — а тебя нету! Напугается мальчик.
— Ну, если врач разрешает. — Марине, кажется, ничего больше не оставалось, как согласиться. Ясно было, что для настоящей Арины загадочный Митя был неоспоримым аргументом, и, чтобы не выбиваться из роли… Почему, собственно, из неё не надо выбиваться, Марина для себя пока не решила, но это можно было понять потом.
