Ознакомительная версия.
Груня не поленился пересчитать.
У него получилось – семь тысяч тридцать два доллара!
Когда однажды Кольке-Недопырке возле железнодорожного вокзала какие-то не очень жадные гости города бросили прямо в шапку долларовый червонец, они с Груней здорово нажрались на ту выручку, обменяв доллары на рубли с помощью какого-то культурного человека в очках в «Интуристе». Даже очень здорово нажрались. Культурный человек, понятно, взял себе свою некоторую долю, но и им хватило.
А тут…
Еще раз внимательно пересчитав доллары, Груня извлек из бумажника документы.
Вот тебе и пролом свода черепа, испугался он.
Первой в его руки попала красного цвета книжечка.
«Служебное удостоверение АС № 012».
И тут же цветная фотография мертвяка, аккуратно загнанная под прозрачный пластик.
И тут же двуглавый орел.
И слова, набранные крупными буквами. Чтобы, значит, сразу ударяло по мозгам.
«Российская Федерация.Комиссия содействия правоохранительным органам по борьбе с организованной преступностью и коррупцией».
А над круглой печатью точный и четкий текст.
«Полковник Зимин Евгений Александрович.
Заместитель председателя комиссии».
И дальше мелкими буквами.
«Владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение оружия».
Не хухры-мухры! – испугался Груня.
И подумал с гордостью: вот какой теперь солидный у меня документ. Вот какая пошла пруха. Я теперь, выходит, не просто так. Я теперь полковник. И имя мне – Зимин Евгений Александрович. Не какой-то там сраный бомж Груня в обшарпанной, тысячу раз испачканной телогрейке, которой побрезговали даже пропотелые паскуды-подружки Олигофрена, а вот именно Евгений Александрович Зимин, полковник. Даже имею право на хранение и ношение оружия.
И подумал: «Вот Колька-Недопырка здорово удивится!»
Колька-Недопырка мужик ушлый. Но и Кольку-Недопырку затрясет, когда он вдруг узнает, что подрался сегодня не с каким-то там сраным бомжом Груней, а с самым настоящим внедренным в среду бомжей полковником Зиминым Евгением Александровичем.
С такой ксивой, решил Груня, меня теперь менты будут бояться. С такими документами я запросто могу ходить в ночлежку. Не лупень какой-то, не придурок-паскуда Олигофрен, а настоящий полковник!
Борьба с организованной преступностью и коррупцией.
Не хухры-мухры.
Всех замету!
Хватит ночевать на задворках и в подъездах.
Пруха пошла.
Большая настоящая пруха.
Можно теперь пожрать-попить.
Необычное ощущение силы, необычное ощущение резко изменившейся жизни было настолько сильным и осветляющим, что Груня весело выругался, очень шумно, никого не стесняясь, высморкался в красивый носовой платок, отобранный у мертвяка в лесополосе, и выполз, наконец, как жук-скарабей, из-под колючих кустов сирени. На безлюдной боковой дорожке сквера он заботливо отряхнул от прилипших к ней листьев свою не очень чистую телогрейку, в кармане которой лежало семь тысяч тридцать два доллара, от прилипших к ней листьев, и без всякого страха, а наоборот с некоторой даже снисходительностью остановил первого вышедшего ему навстречу культурного человека.
Культурный человек показался Груне солидным. Среднего роста, в темном костюмчике, с острой бородой клинышком, даже при портфеле и в очках с золотой оправой.
Груню покорили именно портфель и золотая оправа.
– Эй!.. – хрипло, но все с той же внезапно приобретенной им снисходительностью окликнул Груня очкастого, стараясь дышать несколько в сторону, чтобы не обидеть культурного человека.
– Чего тебе?
– Эй, слышь… Разменяй денежку…
– А ты покажи. Ты сперва покажи денежку, – с обидной недоверчивостью, но требовательно ответил культурный человек.
Груня показал пятидесятидолларовую купюру.
Надо было, конечно, показать культурному человеку в очках и с портфелем купюру меньшего достоинства, но Грунины пальцы из кармана телогрейки почему-то извлекли именно эту.
Культурный человек изумленно потряс острой бородкой. Изумленно блеснула на солнце золотая оправа очков. Культурный человек близко поднес купюру к очкам, чуть ли не обнюхал пятидесятидолларовую купюру, а потом негромко, но все так же требовательно спросил:
– Откуда баксы?
– Какие баксы?
– А вот! – потряс купюрой очкастый.
– Нашел…
– Ну, так бы и сказал, – облегченно вздохнул культурный человек и неторопливо спрятал купюру в карман. – То-то, думаю… Подозрительная бумажка… С первого взгляда видно, что фальшивая… Подводишь, друг… Я с бумажкой в банк, а меня за жопу!..
И строго блеснул очками.
– Сам ты фальшивый… Дай обратно!.. – обиделся Груня.
Культурный человек нехорошо рассмеялся, потряс, как козел, острой бородкой и, сверкнув на солнце золотой оправой очков, весело кивнул в сторону прогуливавшегося под каменными мутантами милиционера:
– А вон мент. Видишь? Иди и пожалуйся менту. Он для того и стоит под мутантами, чтобы выслушивать жалобы от таких, как ты. Правда? А заодно объясни менту, где это ты нашел такую бумажку?
И еще раз строго сверкнув золотой оправой очков, неторопливо двинулся по тихой аллее.
Даже ни разу не оглянулся.
Груня ошеломленно прижал руки к груди.
Вот связывайся с культурными!
3 июля, Новосибирск
Валентин проснулся.
Он привык к частым переездам с места на места. Какие-то квартиры он помнил подолгу, какие-то забывал сразу.
В этой он был впервые.
Приехав утром из аэропорта, он бросил вещи прямо в прихожей, точнее, в длинном коридоре, даже чрезмерно длинном, странная планировка, на его взгляд, потом принял душ и сразу лег спать. Из чужой сумки, которую ему из аэропорта пришлось тащить с собой в квартиру Куделькина-младшего, торчал коротенький хвостик антенны радиотелефона. Валентин был совершенно уверен, что по законам свинства хозяин радиотелефона непременно объявится и обязательно выдернет его из сна уже где-нибудь через полчаса и заранее злился на странного соседа по самолету, уже доставившего ему множество неудобств в аэропорту и, несомненно, готовящего ему новые неудобства.
Где-то за стеной прерывисто, короткими очередями, затрещала водопроводная труба.
Как пистолет-пулемет Вальтера, автоматически отметил Валентин. Автоматика Вальтера работает на принципе замедленной отдачи затвора, отсюда и этот легко улавливаемый интервал между выстрелами. Здесь с тем же интервалом отдавала труба.
В такт трубе громыхнул лифт. Кажется, шахта лифта чуть ли не примыкала к стене кухни.
Чужие звуки.
Они настораживали.
Так настораживает, вспомнил Валентин, густая душная тишина казармы за секунду до побудки. Ничего еще не произошло, просто где-то на пустом плаце споткнулся разводящий или где-то на кухне дежурный случайно громыхнул черпаком… Самые безопасные, ничем не грозящие звуки… Ничего еще не произошло, но понимаешь, что сну конец…
Прежде, чем пройти в ванную, Валентин распахнул дверь и вышел на балкон.
Высокое летнее, забросанное мелкими облачками, небо.
Солнце, тусклое от летней утренней дымки.
Теплый воздух, нежно пронизанный внутренним сиянием и почти неуловимыми тенями.
Для такого высокого, летнего, пусть даже слегка заволоченного нежной утренней дымкой неба город с балкона выглядел вызывающе плоским. По крайней мере, он ничем не напомнил Валентину те города, в которых ему пришлось побывать за последние пять лет. Он не напомнил ему даже Москву, хотя театр оперы, несомненно, внушал уважение своим чудовищно серым, чудовищно тяжелым рифленым куполом, подпирающим высокое небо.
Валентин опустил глаза.
Сразу под колоннадой театра начинался сквер.
Сквер тянулся до самой площади, где за нежными лапами темных, все еще сохраняющих в себе частицу ночи елей поблескивало под солнцем некое отшлифованное ветрами и дождями свободное розоватое гранитное пространство, занятое абсолютно стандартными, а от того неуловимо мрачноватыми бетонными фигурами рабочих и крестьян. Кто-то из них был с винтовкой. Что держали другие, сверху разобрать было трудно. Впрочем, от фигур исходило такое угрюмое не любопытство, что не возникало особого желания рассмотреть их подробней. От всего этого само розоватое гранитное пространство выглядело гораздо веселей, чем бетонные фигуры.
Всю бетонную композицию Валентин не мог подробно разглядеть еще и из-за темных елей, перекрывающих вид. Кстати, еще рано утром он услышал от таксиста, что в Новосибирске центральную группу бетонных скульптур, возглавляемых вождем революции, местный люд называет мутантами.
«Улица Орджоникидзе? Еще бы! Знаю!.. – кивнул в Толмачево таксист, услышав от Валентина адрес. – Это рядом с мутантами».
И Джон Куделькин-старший в Москве, проводив Валентина во Внуково, выразился примерно так.
Ознакомительная версия.
