Ознакомительная версия.
– Я согласна, – сказала я.
– Замечательно! – тут же обрадовался Гольдин. – Значит, так. Сейчас мы отправимся в ГУМ, вас нужно переодеть в гражданское. Александр Владимирович даст приказ в ХОЗУ выдать вам командировочные…
– Извините, товарищ майор, – сухо перебила я. – Товарищ генерал приказал вам ответить на мой вопрос.
Гольдин покачал головой:
– Въедливая вы баба, Ковина. Ладно, слушайте. Во-первых, мы здесь не такие уж круглые атеисты, чтобы с ходу отмести предсказание этой гадалки. Тем более что многие ее пророчества действительно сбылись. Но вы помните, что сказано в предсказании? «В Москве состоится покушение на Горячевых». В Москве! Поэтому пока Михаил Сергеевич был в Крыму, мы были более-менее спокойны и сами занимались поисками заговора. А все эти Ларисины закидоны-звонки и даже полет к вам в Полтаву – с этим мы как-то справлялись. Но если завтра Горячев прилетит в Москву, то… Ситуация резко меняется. Мы не можем рисковать Горячевым. Если его убьют – все, катастрофа, в стране начнется гражданская война. Нам нужно, чтобы он уехал – не важно куда. И вам придется внушить это Ларисе, вам это будет сделать легче, чем нам… – Тут Гольдин повернулся к Власову и не то объяснил ему, не то спросил одобрения: – Если Горячевы уедут, у нас будет еще несколько дней, чтобы найти эту американку…
Власов согласно кивнул головой, а я вперилась в них глазами – и уже ничего не понимала:
– То есть как? Разве… Разве не вы ее похитили?
Гольдин отрицательно покачал головой.
– А кто же?! – тупо спросила я, понимая, что все мои предположения рушатся. Или… или они и со мной играют в какую-то игру?
Гольдин беспомощно развел руками.
– Мы не знаем, кто ее похитил. И в этом, Аня, вся загвоздка.
11.44
В Доме моделей на проспекте Мира шла фотосессия для очередного номера советского варианта западногерманского журнала «Мода». Выпуск «Моды» в СССР стал возможен только благодаря личной поддержке Ларисы Горячевой, да и то очень малым тиражом 5 из-за сильной нехватки бумаги в стране. Даже такие соловьи перестройки, как про-про-прогорячевские «Московские новости» и «Огонек», не смогли в этом году увеличить свой тираж, хотя люди расхватывали их уже в шесть часов утра. А очереди за ними выстраивались еще раньше…
Ну а «Мода» с первого же номера стала еще одним, стотысячным, наверное, предметом спекуляции на черном рынке. Еще бы! Яркие фото роскошных девочек в еще более роскошных нарядах! Глянцевая бумага! Реклама супермодных вечерних платьев, ожерелий, духов, купальных костюмов, сумок, туфель, норковых шуб, легковых автомобилей, косметики, бюстгальтеров, колготок, массажных машинок, домашних саун и так далее, и так далее – всего, что у нас достать совершенно невозможно, разве в валютных магазинах «Березка», но кто пустит в эти магазины простую советскую женщину? Так хоть посмотреть! Хоть увидеть, как нормальные люди живут! Даже полтавские бабы платили спекулянтам за «Моду» по десять рублей при ее официальной цене 75 копеек.
Но уже после появления первых номеров журнала в стране возник ропот: эта «Мода», мол, только дразнит наших женщин, только развращает наших дочерей, которые видят теперь, как ужасно они одеты, обуты и накрашены. А кто виноват в этом? Лариса Горячева! Мало того, что сама шляется по заграницам, так еще в этой «Моде» показывает нашим бабам, как живут бабы на Западе – например, в той же разгромленной нами Германии! А на хера? На кой черт нам это показывать, если у нас в магазинах такой одежды нет и никогда не будет?
Редакция советского издания «Моды» срочно переориентировалась. Теперь наши и немецкие манекенщицы щеголяли на журнальных фотографиях в нарядах из советских Домов моделей, из наших экспериментальных пошивочных фабрик хозрасчета и кооперативных ателье мод. Причем повсюду, под каждой фотографией, крупным текстом было написано, какая из наших пошивочных фабрик выпускает или собирается выпускать это изделие и по какой цене… Конечно, популярность и цена журнала на черном рынке тотчас упали от этой метаморфозы – кому нужна эта советская мода?! Да еще по таким жутким ценам – 300 рублей за меховую шапку, 500 – за платье, 770 – за пальто…
Но редакция продолжала свою работу, и сейчас в Доме моделей все были заняты подготовкой очередного номера именно такого, советского варианта «Моды». Легендарный Слава Зайцев, то есть наш советский Пьер Карден, – сорокапятилетний, высокий, круглолицый, короткостриженый и одетый в темно-вишневый приталенный костюм и бледно-голубую рубашку с высоким воротником – женственно-быстрой походкой шел вдоль длинного ряда вешалок с платьями а-ля советская деловая женщина. За ним двигалась группа ассистенток. Зайцев приказывал взять это, это и это платье или костюм. Очередная ассистентка снимала указанное вместе с вешалкой и уносила в сторону, к большому зеркалу, возле которого толклись, наверно, двадцать манекенщиц, надевая то, что выбрал Зайцев, и подбирая к этому наряду туфли, сумочки, зонты…
Рядом с ними на стоящих вразброс стульях расположились редакторы «Моды», тут же стояли их фотографы – крутя головами, причмокивая, цокая или тоскливо вздыхая, все они по-русски и по-немецки оценивали предлагаемые Зайцевым туалеты, выбирали то, что казалось им соответствующим советскому стилю, приказывали манекенщицам заменить туфли или сумки, повернуться под светом ярких юпитеров, встать в профиль, поднять колено, отвести локоть, сесть в деловое кресло…
Отобранные модели подходили на утверждение к главному редактору советского издания – толстой молодой немке фрау Шитке и к Ларисе Горячевой, которая принимала участие во всей этой работе как внештатный, но полноправный член редколлегии журнала. Шитке, у которой над верхней губой явно пробивались усы, и Горячева сидели в креслах, перед ними на пюпитре были гранки страниц будущего номера журнала с пустыми пятнами для фотографий, рекламные проспекты западных фирм, прочие бумаги. Проглядывая их и одновременно оценивая крутящихся перед ними манекенщиц, Горячева и Шитке, почти не споря, утверждали или браковали предлагаемые Зайцевым модели и через весь зал переговаривались с ним по поводу фона, на котором эти модели нужно фотографировать.
– Только не церкви и не березки, Слава, я тебя умоляю! – почти на чистом русском языке и почти мужским басом говорила толстуха фрау Шитке.
– Хорошо, на фоне Мавзолея! – довольно дерзко отшутился Зайцев.
– Просто на Солянке, в толпе… – предложила Горячева.
– Тогда сначала нужно одеть толпу, – сказал Зайцев.
Как я поняла из этих разговоров, сразу после утверждения Горячевой и Шитке новых моделей пять немецких фотографов помчат манекенщиц в разные концы Москвы снимать их на Новом Арбате, Ленинских горах, набережной Москвы-реки, Пушкинской площади, Речном вокзале и прочих историко-архитектурных фонах. Но только не на фоне толпы! Если этих голенастых «деловых» манекенщиц в стильных костюмах пустить в нашу уличную толпу, они будут выглядеть инопланетянками…
Я стояла при входе в зал, в полутьме и издали наблюдала за Горячевой. Ее лицо не выдавало ни внутренней истерики, ни терзающих ее страхов, ни вообще каких-либо признаков душевной болезни. Деловая, уверенная в себе дама, со вкусом одетая, с короткой рыжей стрижкой. Во всем этом зале только я одна знала, что сейчас происходит в ее душе.
Собственно, потому я и торчала здесь, подпирая плечом дверной косяк. И конечно, я тоже была одета по-деловому – но не так стильно, как эти манекенщицы, а так, как два часа назад успела одеться в ГУМе на сорок рублей, выданных мне в Хозуправлении МВД по записке Власова. «Извините, – смущенно сказал мне Власов, подписывая направление в ХОЗУ, – больше четырех рублей в сутки я не имею права вам выписать…»
– Я же говорил: возьми с собой чемодан с вещами, – терзал меня Гольдин, когда мы вышли из МВД. Конечно, в зубах у него уже опять дымила сигарета.
– Да у меня в Полтаве и нет ничего. Пара юбок… – Сидя в его милицейской «Волге», я ошалело вертела головой, потому что на улице Горького происходило то, о чем в Полтаве мы знали только из газет да по «Голосу Америки». Здесь, у Центрального телеграфа, бурлила большая толпа крымских татар с плакатами «Прекратите геноцид!» и «Пустите нас в Крым!». Они запрудили всю мостовую на выезде с Огарева на Горького, шумели, что-то выкрикивали и пытались прорваться сквозь милицейский заслон вниз по Горького – скорей всего к Красной площади. Милиция суетливо перекрывала улицу полосатыми барьерами, а снизу, из проезда Ермоловского театра и с улицы Белинского, выкатывали на Горького крытые армейские грузовики и автобусы – явный признак предстоящих арестов. В просвете меж этими грузовиками мне бросилась в глаза театральная афиша: «Второй год свободы». «Вот уж действительно, – подумала я, – второй год свободы: на улице первого русского демократа Огарева – МВД, на улице просветителя России Белинского – милицейские грузовики. Парадокс истории!»
Ознакомительная версия.
