Дуайт провел ее по трапу на узкую палубу «Скорпиона», затем на мостик и принялся объяснять, как что устроено. Мойра мало что знала о кораблях и ровным счетом ничего о подводных лодках, но слушала внимательно и раза два удивила Тауэрса дельными, толковыми вопросами.
— Почему, когда вы погружаетесь, вода не льется в переговорную трубу? — спросила она.
— Поворачивается вот эта заглушка.
— А если вы забудете?
Он усмехнулся:
— Внизу, в машинном отделении есть еще одна.
Через узкий люк он спустился с нею в рубку. Некоторое время она в перископ осматривала гавань и сумела понять, что к чему, но как размещать балласт и избегать крена — это осталось для нее и загадочно и не слишком любопытно. С недоумением воззрилась она на хитроумные машины, зато с живейшим интересом осмотрела помещение, где спят и едят члены команды, а также камбуз.
— А как быть с запахом стряпни? — спросила она. — Как быть, когда у вас в подводном плаванье готовят капусту?
— Стараемся не готовить. Во всяком случае, не свежую капусту. Запах держится довольно долго. В конечном счете помогает освежитель, притом воздух сменяется, добавляется кислород. Часа через два уже почти не пахнет.
В своей крохотной каютке он предложил Мойре выпить чаю. Отпивая из чашки, она спросила:
— Вы уже получили приказ, Дуайт?
Он кивнул:
— Обходим Кэрнс, Порт-Морсби и Дарвин. Потом возвращаемся.
— Там ведь уже никого не осталось в живых, правда?
— Не уверен. Именно это нам и надо выяснить.
— И вы высадитесь на берег?
Он покачал головой:
— Не думаю. Все зависит от уровня радиации, но едва ли мы причалим. Может быть, даже не поднимемся на мостик. Если обстановка совсем скверная, наверно, останемся на перископной глубине. Потому-то мы и взяли на борт Джона Осборна: нам нужен человек, который по-настоящему понимает, насколько велик риск.
Мойра подняла брови.
— Но если даже нельзя выйти на палубу, откуда вам знать, есть ли на берегу кто-то живой?
— Можем позвать через громкоговоритель. Подойти как можно ближе к берегу и окликнуть.
— А услышите вы, если кто-нибудь отзовется?
— Не так ясно, как будем звать сами. Возле рупора мы укрепим микрофон, но чтобы услыхать, если кто закричит в ответ, надо подойти очень близко. Все же это лучше, чем ничего.
Мойра вскинула на него глаза.
— Дуайт, а бывал кто-нибудь раньше в тех местах, где сильная радиоактивность?
— Да, конечно. Это не так страшно, если вести себя разумно и не рисковать зря. Во время войны мы там довольно долго ходили — от Айва-Джаммы до Филиппин и потом на юг до острова Яп. Остаешься под водой и действуешь как обычно. Но, конечно, на палубу выходить не годится.
— Нет, я про последнее время. Был кто-нибудь в тех местах после того, как война кончилась?
Дуайт кивнул:
— «Меч-рыба», двойник нашего «Скорпиона», ходила в Северную Атлантику. С месяц назад она вернулась в Рио-де-Жанейро. Я ждал, что мне пришлют копию рапорта Джонни Дисмора — это капитан «Меч-рыбы», — но до сих пор ее не получил. В Южную Америку давно не ходил ни один корабль. Я просил, чтобы копню передали телетайпом, но радио загружено более срочными делами.
— А далеко зашла та лодка?
— Насколько я знаю, она описала полный круг, — сказал Тауэрс. — Обошла восточные штаты от Флориды до Мэна, углубилась в нью-йоркскую гавань до самого Гудзона, пока не наткнулась на рухнувший мост Джорджа Вашингтона. Прошла дальше, к Новому Лондону, к Галифаксу и Сент-Джону, потом пересекла Атлантический океан, вошла в Ла-Манш и даже в устье Темзы, но там далеко продвинуться не удалось. Потом они глянули на Брест и Лиссабон, но к этому времени уже кончались припасы и команда была в скверном состоянии, так что они вернулись в Рио. — Тауэрс помолчал. — Я пока не слыхал, сколько дней они шли под водой… а хотелось бы знать. Безусловно, они поставили новый рекорд.
— И нашли они хоть одного живого человека, Дуайт?
— Едва ли. Если б нашли, мы бы наверняка об этом услышали.
Мойра застывшим взглядом смотрела на узкий проход за занавеской, которая заменяла капитанской каюте стену, на сложную сеть труб и электрических кабелей.
— Можете вы себе представить, как это выглядит, Дуайт?
— Что именно?
— Все эти города, и поля, и фермы — и ни одного человека, ни единой живой души. Никого и ничего. У меня это просто в голове не укладывается.
— У меня тоже. Да я и не хочу себе это представить. По мне, лучше думать, что все выглядит как прежде.
— Ну а я ведь никогда в тех местах не бывала. Никогда не выезжала из Австралии, а теперь уже ничего другого и не увижу. Другие страны я знаю только по кино да по книгам… какие они были прежде. Наверно, уже никто никогда не снимет фильма о том, какие они теперь.
Дуайт покачал головой.
— Это невозможно. Насколько я понимаю, оператор бы не выжил. Думаю, о том, как теперь выглядит северное полушарие, знает один господь бог. — Он помолчал. — По-моему, это хорошо. Не хочется помнить, как кто-то выглядел после смерти, хочется помнить его живым. Вот так я предпочитаю думать о Нью-Йорке.
— Невообразимо. Не укладывается это у меня в голове, — повторила Мойра.
— И у меня тоже. По-настоящему не верится, просто не могу привыкнуть к этой мысли. Наверно, не хватает воображения. Но я и не хочу, чтоб хватило. Для меня все живо, все города, все уголки Штатов я вижу в точности такими, как прежде. И пускай они останутся такими до сентября.
— Ну конечно, — мягко сказала Мойра.
Он очнулся.
— Хотите еще чаю?
— Нет, спасибо.
Он снова вывел ее наверх; на мостике Мойра замешкалась, потирая ушибленную лодыжку, благодарно вдохнула морскую свежесть.
— Наверно, до черта противно внутри, когда подолгу не всплываешь, — сказала она. — Сколько времени вы пробудете под водой в этом рейсе?
— Недолго. Дней шесть, может быть, неделю.
— Должно быть, это ужасно вредно.
— Не физически, — возразил Дуайт. — Правда, недостает солнечного света. У нас есть пара ламп дневного света, но это совсем не то, что выйти наружу. Хуже всего погружение действует на психику. Иные люди — крепкие люди, в остальном вполне надежные — просто не могут долго оставаться под водой. Через какое-то время у всех сдают нервы. Нужен очень уравновешенный характер. Я бы сказал, невозмутимый.
Мойра кивнула — он сам в точности такой, подумалось ей.
— И вы все такие?
— Да, пожалуй. Во всяком случае, почти все.
— Смотрите в оба за Джоном Осборном, — предостерегла Мойра. — У него-то не очень спокойный нрав.
Дуайт посмотрел на нее с удивлением. Он прежде об этом не думал, в пробном походе ученый держался безукоризненно. Но после замечания Мойры капитан призадумался.
— Хорошо, непременно, — сказал он. — Спасибо за совет.
Они поднялись по трапу на «Сидней». В ангаре авианосца еще стояли самолеты, будто бабочки со сложенными крыльями; безмолвный корабль казался мертвым. Мойра приостановилась.
— Они уже никогда больше не полетят, правда?
— Думаю, не полетят.
— А хоть какие-нибудь самолеты еще летают?
— Я давно уже ни одного не видел в воздухе. Авиационного бензина осталось очень мало.
Молча, необычно притихшая, Мойра дошла с Тауэрсом до его каюты. Сбросила комбинезон, снова надела белую юбку и вышитую блузку — и воспрянула духом. Проклятые мрачные корабли, проклятая мрачная жизнь! Скорей бежать от всего этого, напиться, слушать музыку, танцевать! Перед зеркалом, перед фотографиями Дуайтовой жены и детей она ярко накрасила губы, нарумянила щеки, вернула блеск глазам. Вырваться из всего этого! Вон из этих стальных клепаных стен, вон отсюда сейчас же! Ей здесь не место. Скорее в мир романтических похождений, самообманов и двойных порций коньяка! Вон отсюда — обратно в свой, привычный мир!
С фотографий в рамках понимающе, одобрительно смотрела Шейрон.
В кают-компании навстречу гостье шел Тауэрс.
— Вы шикарно выглядите! — воскликнул он с восхищением.
Мойра коротко улыбнулась.
— Зато чувствую себя гнусно, — сказала она. — Уйдемте отсюда, хочу на свежий воздух. Пойдем в тот ресторан, выпьем, а потом поищем, где можно потанцевать.
— Как прикажете.
Он пошел переодеться в штатское, а Мойру оставил с Осборном.
— Выведи меня на взлетную палубу, Джон, — сказала Мойра. — Еще минута в этих железных коробках — и я начну визжать и кусаться.
— Я плохо знаю дорогу наверх, — признался Осборн. — Я ведь тут новичок.
Они набрели на крутой трап, ведущий наверх, к орудийной башне, опять спустились, побрели по длинному стальному коридору, спросили дорогу у встречного матроса и наконец поднялись в надстройку и вышли на палубу. На просторной, ничем не загроможденной взлетной палубе пригревало солнце, перед глазами синело море, дул свежий ветер.
