Кто-то прошептал:
— Да, это правда… Только у дочери Зевса может быть такое лицо…
— Невероятно… оно ослепляет. Даже страшно, — шептали остальные.
Было впечатление, будто люди увидели в моем лице грозную силу, которая чревата большими бедствиями.
Мы с Клитемнестрой повернулись, оставив людей стоять неподвижно — словно они и впрямь взглянули в лицо Горгоны и обратились в камни, — и пошли обратно по улице. Встречные при виде нас замирали, как заколдованные.
Я шла спотыкаясь. Зевс. Народ говорит, что я дочь Зевса, который в образе лебедя вступил в брак с моей матерью. Тот лебедь, который напал на нас, — возможно, он и есть мой отец? Если такое возможно…
Солнце светило по-прежнему ярко, но я не видела ничего, кроме белоснежного лебедя с безжалостными глазами, и еще взглядов горожан, которые застывали при виде меня. Ясно, почему мне требовалось покрывало, почему меня охраняли, почему мать ушла прочь, встретив лебедей в дедушкином парке, почему отец закидал их камнями, обозвал мерзкими тварями. И вот почему мать называла меня Лебедушкой… Все у меня перед глазами закружилось, и я упала на землю…
VI
Очнулась я на руках у Клитемнестры: она поднималась, тяжело дыша, по горной тропе. Меня поразили ее сила и выносливость — проделать такой трудный путь, все время в гору, с ношей на руках.
— Я… ты… — пролепетала я.
Я хотела попросить ее остановиться и, пока мы одни, обсудить новости, которые обрушились на мою голову.
— Молчи! — строго сказала она, но голос ее дрогнул.
— Но мне нужно поговорить с тобой! Объясни, почему все, кроме меня, всё обо мне знают? Любой спартанец знает!
Она остановилась и опустила меня на землю.
— По-моему, родители поступают глупо, когда ничего не говорят тебе. Они и с меня, и с братьев взяли клятву, что мы будем молчать. Будто не ясно было, что в один прекрасный день все выплывет наружу. И все эти меры предосторожности: не смотреть в зеркало, носить покрывало, не выходить из дворца… Какая глупость!
Впереди показались крепостные стены. Ворота были, как всегда, заперты, но Клитемнестра крикнула:
— Откройте! Откройте, это я!
Ворота широко распахнулись. Когда мы вошли, она оставила меня и помогла страже закрыть ворота на засов. Хотя нас вроде бы никто не преследовал, но осторожность не помешает.
Казалось бы, наше приключение закончилось благополучно. Клитемнестра шепнула мне, чтобы я сразу же шла к себе в комнату, пока нас не застукали. Но тут из портика показался отец. Он оглядывал двор перед дворцом — ворота скрипнули, и он увидел нас. Нахмурившись, он в мгновение ока оказался рядом с нами и схватил Клитемнестру за руку.
— Ты поплатишься! — прорычал он. — Ты за это жестоко поплатишься. Ты ослушалась моего приказа! — Тут он приблизил свое лицо к лицу Клитемнестры, и меня поразило их сходство. — Ты старше и умнее, поэтому тебя ждет более суровое наказание.
Затем он повернулся ко мне:
— А ты, ты подвергалась большой опасности! Ты могла пострадать, и мы вместе с тобой.
— Интересно, как бы ты пострадал? Получил бы меньший выкуп за Елену, если б ее внешности причинили ущерб? — дерзко спросила Клитемнестра.
Отец замахнулся и ударил ее по щеке. Она даже не шевельнулась, только прищурилась.
— Ступай к себе и сиди там, пока не вызову тебя, чтобы объявить о наказании.
Она неожиданно легко подчинилась, и я осталась наедине с отцом. Он внимательно осматривал мое лицо, и я поняла, что Клитемнестра сказала правду: он проверяет, не поврежден ли товар. Удовлетворенный результатом проверки, он успокоился и отпустил меня:
— Хорошо, ты тоже ступай к себе, — с этими словами он коснулся моей спины, направляя в сторону дворца.
В этот момент вышла мать и увидела нас. Она подбежала к нам; платье ее развевалось, лицо выражало испуг. Она обняла меня за плечи и зарыдала.
— Успокойся, Леда, — резко произнес отец. — Она цела и невредима.
— Куда вы ходили, зачем? — спрашивала мать.
Мне следовало выказать раскаяние.
— О матушка, прости меня. А Клитемнестра вообще не виновата. Это все я. Я упросила ее пойти со мной погулять, мне очень хотелось побывать в Спарте, осмотреть город. Мы вошли в него, и люди увидели мое лицо, и оно поразило их.
Мать с трудом переводила дыхание, но хранила молчание, и я продолжила:
— По дороге в город я играла в поле, и на берегу реки…
Мне не следовало говорить этого, ведь я обещала Клитемнестре хранить тайну, но в тот момент я поняла: только открыв наш секрет, я смогу заставить мать выдать свой, гораздо более важный. Поэтому я говорила дальше:
— Так вот, на берегу реки мы встретили лебедя, огромного такого, и он напал на Клитемнестру и щипал ее, а я защитила ее. Тогда он посмотрел на меня и — представляешь? — поцеловал. — Я с невинным видом смотрела на мать. — Мне показалось, что я понравилась ему, уж не знаю почему. Мне даже показалось, будто он знает меня, мама!
Она потрясенно вскрикнула:
— Как ты посмела!.. Как он посмел…
— Мне показалось, он хочет мне что-то сказать.
Она вытянулась в струну, словно сама себе приказав: «Смирно!» — и сказала:
— Завтра утром, Елена, придешь ко мне. После того, как отбудешь наказание.
Клитемнестру отвели на место для порки, где юноши проходили обряд посвящения, и наказали розгами. Меня заперли в своей комнате, не дали еды и приказали спать не на постели, а на каменном полу, в темноте — масляные лампы унесли. Я провела ночь в холоде и страхе, мне мерещились попеременно то лебедь и его черные глаза, то глаза сотен горожан, пораженных при виде меня. Я волновалась — не столько из-за того, что уже произошло, сколько из-за того, что предстояло мне услышать наутро от матери. Ибо я дала себе слово — не уйду от нее, пока не узнаю правды. Я решила во что бы то ни стало узнать всю правду о себе.
Когда взошло солнце, я закуталась в шерстяной плащ и отправилась в материнские покои. Они находились возле большого тронного зала с открытым очагом, специально для того, чтобы царица могла незаметно удалиться, когда вечерняя церемония затягивалась, а это случалось весьма часто.
Мать недавно проснулась. Когда я вошла в комнату, служанка драпировала ее плечи в тунику цвета остывшего пепла. Я поняла по ее лицу, что ложилась она только для вида и всю ночь не сомкнула глаз, как и я.
Рассветные лучи солнца, словно тонкие детские руки, протянулись через комнату между колоннами.
— Мое дорогое дитя, — обратилась ко мне мать, — позавтракай со мной.
Она указала на поднос с медом и хлебом, но сама не прикоснулась к еде. Я тоже.
— Елена, меня мучает страх за тебя, — сказала мать. — Ты знала, что тебе запрещено покидать дворец. И твоя сестра тоже знала. Она стала неуправляемой, и нора подыскать ей мужа, который нашел бы на нее управу. Ты не представляешь, какая беда могла произойти во время вашей прогулки. Да она, можно сказать, и произошла.
Больше я не допущу уверток и умолчаний. Правда должна быть открыта, извлечена на белый свет.
— Но, матушка, о какой беде ты говоришь? Горожане — не враги, а ваши с отцом подданные. Они не причинят вреда царевнам. Возможно, если бы я чаще бывала в городе…
— Нет! — Мать хлопнула в ладоши, чтобы заставить меня замолчать. — Нет!
— Все из-за этого пророчества…
Я знала, что слова сивиллы сыграли какую-то роль в том, что меня заключили во дворце. Итак, нужно разобраться с сивиллой и с лебедем. Начнем с сивиллы.
— Это было давно… Когда мы ездили в Дельфы. Там встретили эту колдунью, эту прорицательницу, не знаю точно, как ее назвать. Она что-то предсказала мне… Кажется, будто из-за меня пострадает Азия, пострадает Европа, погибнет много греков. Ты не выпускаешь меня из дворца, чтобы этого не случилось?
Я полагала, что мать ответит отрицательно, но она кивнула в знак согласия.
— Да. Мы надеялись перехитрить судьбу.
На уроках я учила легенды. Например, о том, как деду Персея предсказали, что он погибнет от руки собственного внука, которого родит его дочь Даная. Но все его попытки спастись были тщетны: внук все-таки убил его. А Эдипу предсказали, что он убьет отца и женится на матери, и он пошел бродить по свету, столкнулся с отцом и убил его, не зная, что это его отец, а потом получил в награду трон и царицу в жены, не зная, что это его мать. Никому не дано избежать того, что предначертано.
Я вспомнила слова отца: «В знании — сила. Враг, которого видишь заранее, не может застать врасплох. Врага, о котором знаешь заранее, можно перехитрить».
Пока враг не пришел. Но сивилла ничего не сказала о том, когда ждать беды. И откуда. Несмотря на мужественные слова отца, трудно подготовиться к встрече с врагом, который должен явиться неведомо когда, неведомо с какой стороны, в неведомом обличье. Эдип изведал это на своем опыте.
