Ознакомительная версия.
Обугленная церковь теперь лишь воспоминание, спутница выводит ее за ограду, и они бегут уже по другой улице. У Алисы больше нет сил, ноги не слушаются, пальцы, державшие ее руку, разжимаются и отпускают ее. Она садится на мостовую. Женщина уходит не оборачиваясь.
Начинается сильный дождь, Алиса зовет на помощь, но шум дождя заглушает ее голос, и силуэт женщины вскоре исчезает из вида. Алиса стоит на коленях, одна, коченея от холода. У нее вырывается протяжный, словно предсмертный, вопль.
* * *
По стеклянной крыше барабанил град. Задыхаясь, Алиса приподнялась на кровати, пытаясь нащупать выключатель ночника. Когда зажегся свет, она обвела взглядом комнату, внимательно разглядывая знакомые предметы.
Потом со злости стукнула кулаками по кровати, досадуя на то, что вновь позволила завладеть собой кошмару, который мучил ее каждую ночь. Алиса встала, подошла к рабочему столу, открыла окно, выходившее во двор, и вдохнула полной грудью. В квартире Долдри горел свет, и незримое присутствие соседа ее успокоило. Завтра она сходит к Кэрол: пусть она ей что-нибудь посоветует. Должно же быть какое-то средство, чтобы она могла спать спокойно. Ночь без надуманных страхов, без бешеной беготни по незнакомым улицам, спокойная и тихая ночь — вот все, чего хотела Алиса.
* * *
Несколько дней Алиса провела за рабочим столом. Каждый вечер она тянула время и не ложилась спать, борясь со сном, пытаясь противостоять страху, который охватывал ее после захода солнца. Каждую ночь ей снился один и тот же кошмар, который заканчивался на мокрой от дождя улице, где она без сил сидела на мостовой.
В обед она навестила Кэрол.
Зайдя в приемный покой, она попросила сообщить подруге о том, что она ее ждет. Потом добрых полчаса она просидела в холле среди носилок, которые санитары выгружали из машин с воющими сиренами. Какая-то женщина умоляла позаботиться о ее ребенке. Между скамейками бродил старик, другие больные наблюдали за ним. Алисе улыбнулся молодой человек, бледный, с рассеченной бровью, с которой на щеку струйкой стекала кровь. Мужчина лет пятидесяти держался за бока, мучаясь от боли. Среди всего этого человеческого страдания Алису вдруг охватило чувство вины. Ее мучили ночные кошмары, но жизнь подруги была не лучше. Появилась Кэрол, она везла каталку, колесики которой жалобно поскрипывали.
— Что ты тут делаешь? — спросила она, увидев Алису. — Болит что-нибудь?
— Просто зашла позвать тебя пообедать.
— Вот так приятный сюрприз! Сейчас отвезу его, — сказала Кэрол, указав на пациента, — и пойдем. Совсем обленились, могли бы предупредить, что ты здесь. Давно ждешь?
Кэрол передала каталку коллеге, сняла халат, взяла из шкафчика пальто и шарф и поспешила к подруге. Они с Алисой вышли на улицу.
— Пошли, тут на углу есть паб, получше других в этом районе, хотя тоже довольно скверный. Но по сравнению с нашей столовой это просто шикарный ресторан.
— А как же больные?
— Больные здесь всегда, каждый божий день, двадцать четыре часа в сутки. А раз бог дал мне желудок, приходится время от времени его наполнять, чтобы у меня были силы их лечить. Пошли обедать.
В пабе было полно народу. Кэрол кокетливо улыбнулась хозяину, и тот из-за стойки указал на столик в глубине зала. Девушки прошли мимо остальных посетителей.
— Ты с ним спишь? — спросила Алиса, усаживаясь.
— Прошлым летом я вылечила ему огромный фурункул в таком месте, которое не принято упоминать. С тех пор он мой покорный слуга, — со смехом ответила Кэрол.
— Никогда не думала, что жизнь у тебя такая…
— …светская? — подсказала Кэрол.
— …трудная, — закончила Алиса.
— Мне нравится то, чем я занимаюсь, хотя порой бывает и тяжко. В детстве я постоянно бинтовала кукол. Маме это очень не нравилось, но чем больше ее это огорчало, тем сильнее я чувствовала к этому призвание. Так что тебя ко мне привело? Вряд ли ты пришла в неотложку поискать запахи для своих духов.
— Я пришла пригласить тебя вместе пообедать. Разве нужна еще какая-нибудь причина?
— Знаешь, хорошая медсестра не только лечит телесные раны, она видит, когда в голове у больного что-то не то.
— Но я же не твой пациент.
— А было очень похоже, когда я увидела тебя в холле. Говори, что случилось.
— Ты посмотрела меню?
— Оставь в покое меню, — приказала Кэрол, отнимая у Алисы карту. — Я едва успеваю съесть дежурное блюдо.
Официант принес две тарелки рагу из баранины.
— Да, выглядит не совсем аппетитно, — заметила Кэрол, — но это очень вкусно, я тебе точно говорю.
Алиса отодвинула кусочки мяса от овощей, плававших в соусе.
— И все-таки, — проговорила Кэрол с набитым ртом, — возможно, к тебе вернется аппетит, если расскажешь, что тебя мучает.
Алиса ткнула вилкой в картошку и брезгливо поморщилась.
— Ладно, — продолжала Кэрол, — наверно, я высокомерная и упрямая, но, когда сядешь в трамвай, чтобы ехать обратно, почувствуешь себя дурой, потому что даже не попробовала это мерзкое рагу, тем более что сама за него заплатила. Говори, что стряслось, твое молчание меня бесит.
Алиса решилась рассказать про кошмар, мучивший ее по ночам, про это недомогание, отравлявшее ей жизнь.
Кэрол выслушала ее очень внимательно.
— Мне надо тебе кое-что рассказать, — сказала она. — В первый вечер, когда бомбили Лондон, я была на дежурстве. Раненые поступали постоянно, их было очень много, большинство с ожогами, многие приходили сами. Кое-кто из персонала сбежал и спрятался от бомбежки, но большинство остались. Я тоже осталась, но не из героизма, уверяю тебя, скорее из трусости. Я страшно боялась высунуть нос наружу и умирала от страха: а вдруг я погибну под огнем, если выйду на улицу? Через час поток раненых иссяк. Привезли всего нескольких человек. Дежурный врач, доктор по фамилии Тёрнер, красавец, шикарный мужик, глаза такие, что и монашка не устоит, собрал нас и сказал: «Если раненые больше не поступают, значит, они под завалами. Нам надо пойти и найти их». Мы смотрели на него разинув рты. Потом он добавил: «Я никого не принуждаю, но те, кому хватит мужества, возьмите носилки и давайте прочешем улицы. Снаружи гораздо больше тех, кому нужно спасти жизнь, чем в стенах этой больницы».
— И ты пошла? — спросила Алиса.
— Шаг за шагом я осторожно пятилась в смотровую, моля лишь о том, чтобы не встретиться глазами с доктором Тёрнером, чтобы он не видел, как я дезертирую, и мне это удалось. Я пряталась в раздевалке два часа. Не смейся, а то я уйду. Я закрыла глаза и скрючилась в шкафу, мне хотелось исчезнуть. И наконец я внушила себе, что я дома, у родителей, в Сент-Моусе, а все эти люди, которые кричат и стонут вокруг меня, всего лишь жуткие куклы, что я должна завтра же их выбросить и никогда не становиться медсестрой.
— Тебе не в чем себя упрекать, Кэрол, я вряд ли оказалась бы храбрей.
— Нет, ты бы смогла! На следующий день я вернулась в больницу сгорая со стыда, но живая. Четыре дня я ходила по стеночке, боясь повстречать доктора Тёрнера. Жизнь часто играла со мной злые шутки: меня назначили ассистенткой на ампутацию, которую проводил…
— …доктор Тёрнер?
— Собственной персоной! И как будто этого было мало, мы еще и остались одни в пред операционной. Пока мы мыли руки, я призналась ему во всем — в своем побеге, в том, каким жалким образом я пряталась в шкафу, короче, выставила себя на посмешище.
— И что он сказал?
— Он попросил помочь ему надеть перчатки и сказал: «Страх — одно из самых естественных человеческих чувств. Вы, может быть, думаете, что я не боюсь оперировать? Если так, то я ошибся профессией и лучше мне было стать актером».
Кэрол поменяла свою пустую тарелку на Алисину полную.
— А потом я видела, как он вошел в операционную с маской на лице. Свой страх он оставил за дверью. На следующий день я попыталась соблазнить его, но этот придурок верен своей жене. Через три дня снова была бомбежка. Я не надевала ни маску, ни перчатки, я пошла с остальными на улицу. Мы раскапывали завалы, огонь полыхал совсем близко от меня — примерно на таком же расстоянии, как сейчас сидишь ты. Скажу тебе правду: в ту ночь среди этих руин я обмочилась со страху. А теперь послушай меня, подружка. С того рождественского вечера в Брайтоне ты сама не своя. Тебя что-то грызет изнутри, какой-то огонь сжигает, ты его не замечаешь, но именно он не дает тебе спать. Сделай как я. Выйди из шкафа и действуй. Я бегала по улицам Лондона, умирая от страха, но это было легче, чем сидеть скрючившись в каморке и думать, что сходишь с ума.
— И что мне делать?
— Ты страдаешь от одиночества, мечтаешь о великой любви, но больше всего на свете боишься влюбиться. Ты в панике при мысли, что надо будет к кому-то привязаться и от кого-то зависеть. Забыла про Антона? Пусть даже твоя гадалка и наврала, предсказав, что мужчина всей твоей жизни ждет тебя в какой-то далекой стране, это не важно. Давай действуй! У тебя же кое-что отложено, остальное, если понадобится, возьмешь в долг — и подари себе это путешествие. Узнай, что тебя там ждет. Ну, не встретишь ты обещанного прекрасного незнакомца, и ладно, все равно почувствуешь себя свободной и ни о чем не будешь жалеть.
Ознакомительная версия.
