— Ах, вам моя прическа не нравится?! Все! Ухожу танцевать с Димкой! А вы тут оставайтесь сплетничать.
— Кто знает, куда Димка поступает?
— В «Лесотехническую академию».
— А Ник?
— В «Педиатрический».
— Вот бы не подумала! Хотя, пожалуй, им это подойдет…
— Девчоночники они.
— Все недевчоночники уже в прошлом году поступили. А оставшимся можно доверить лес и детей.
— Бабская работа. Что это за муж будет! Никаких денег от него не дождешься.
— А тебе, Лаш, муж и не нужен. Ты сама будешь добытчица.
— Да уж побольше тебя, дуры университетской, буду заколачивать. И мужик у меня будет получше твоего ухажера Ва-ани. Вон тащится со своей дурацкой улыбочкой.
— Не хорошо, Лаша, о будущем математическом светиле так говорить.
— «Светило»! Как же! Кто его с такой рожей в институт пустит?!
— Куда это Лашина?
— Танцевать, наверно, упорхнула. Витя, Ник Мих все еще с тобой занимается?
— Угу.
— Ты будешь поступать на физмат?
— Не-а, он говорит, что мне нужно на прикладную математику.
— Почему?
— Говорит, что у меня не развито воображение.
— И ты не обижаешься?
— А чо? Коли это правда?
— Боишься экзаменов?
— Не-а, счас поступать не буду. Пусть меня в армию забреют. А там попрошусь в госбезопасность.
— КУДА-А?!
— В погранвойска. После такой службы куда хошь возьмут. И в партию в армии вступлю. Там это запросто. А после университета попрошусь в КГБ.
— КУДА-А?!
— Туда-а. Знаешь, какая у них там техника!
— Да где ты таких идей набрался? Раньше ведь двух слов связать не мог?
— Разговаривать я умею. Только не люблю. Чего языком попусту молоть?
— Господи! Ты Николаю Михайловичу про КГБ говорил?
— Не-а. Только тебе. Знаешь, чо я к тебе подошел?
— Нет.
— Я у тебя в комнате был.
— Мы переехали.
— Знаю. Я на старой квартире. Там теперь один парень живет. Он из нашинских. Земляк.
— Бред какой-то, при чем тут комната?
— Эта-а… Можно я тебе из армии писать буду? Из армии всегда кому-нибудь пишут…
— Пиши.
— Не беспокойся, я твой новый адрес в журнале посмотрел.
— Ва-ань, ты чо с девушкой без пряников заигрываешь?
— Я ничо.
— То-то по твоей красной физиономии и видно, что ты «ничо».
— Девчата, он сматывается! Держи его!
— Пусть катится! Танцевать все равно не умеет.
— Ну, девчата, давайте решать: идем по городу всю ночь гулять или по домам?
— Чего, все классы идут, а мы что — рыжие?
— Ура! Встречать белые ночи!
— На Марсово поле!
— К Летнему саду!
— Смотреть, как разводят мосты!
— Нин, мы как, тоже пойдем?
— Как хочешь. Если идем, то я с Ником и Димкой договорюсь, чтоб они нам свои пиджаки дали.
— Что-то у меня никакого настроения никуда тащиться. Будто мы не на своем, а на чьем-то чужом празднике гуляем.
— И мне эта скукотища надоела. Пошли спать. Мама сказала, что постелет нам вместе на полу и оставит по пирожному к чаю.
— Решено: сон с пирожными — йес, шатание по городу — ноу!
— Спа-анюшки пора…
Выпускной бал кончился. А был ли он? Целый вечер простояла у стенки, никто даже не догадался пригласить танцевать. Неужели и вся жизнь так промелькнет? Нет, с сентября время должно пойти по-другому. Сейчас оно сжалось как пружина, а потом раз — распрямится и полетит стрелой… Или упадет к ногам… Как проколотый резиновый шарик. Сморщенный и жалкий.
Нет! Моя жизнь не может так бесславно кончиться. Меня нельзя взять и сбросить со скалы в самом начале пути. Я должна подняться на самую вершину. Это моя гора и моя вершина.
Господи, как же я устала.
Сколько же мне лет?
Сто? Двести? С каждой минутой я старею. Это метро с воем высасывает мои годы.
— Двери закрываются. Следующая остановка — Кировский завод.
Парни, вошедшие в вагон, даже не взглянули в мою сторону. Кто я им — старая дохлая кошка? Подумаешь, они больно мне нужны! Из техникума, небось, какого-нибудь… А я, между прочим, в университете учусь. Что съели? Вру?! Хотите, скажу, на что он похож?
Филфак похож на Римские катакомбы. Лабиринт подвала разделен на аудитории-клетушки с обвалившейся штукатуркой. В такие содержали львов-людоедов, которым бросали бедных христиан.
Кто?! Я?! Боюсь россказней про катакомбских крыс?! Да знаете ли вы, что вся моя прежняя жизнь была залогом поступления в сей храм?! Я с пятнадцати лет видела, как я вхожу под своды этого лабиринта, нога касается замшелых ступеней, меня берут за руки прекрасные юноши и девушки, зажигают факелы, и мы начинаем медленно шаг за шагом спускаться в глубину веков, туда, где когда-то создавался язык, литература, мышление человека.
Я до сих пор жду этого таинства. Я чувствую, что настоящее знание где-то рядом, за волшебной дверью — сказать: «сим-сим» — и она откроется. Только не понятно, почему все медлят? Почему у всех такой вид, будто они вовсе не собираются искать никаких знаний? Может, нужно подождать, когда все подучат язык? Хотя зачем же тогда нас трясли и просеивали сквозь тончайшее сито, если большинство даже языка не знает? Или все дело в лекциях? Профессора их так читают, словно у нас курсы по ликвидации неграмотности. Может, языкознание и литературоведение на старших курсах будут на более высоком уровне? Или это специальные второсортные лекции для вечерников?
А что, если мне просто сдать экзамены за первый курс экстерном? И тогда мне быстрее откроется волшебная дверь?
— Автово. Поезд прибыл на конечную станцию. Просьба освободить вагоны.
Ой, молодые люди, совсем забыла, что вы тут рядом стоите. Поди, даже бросили один-два пламенных взгляда на меня, а я настолько отключилась, что даже не заметила. Прошу великодушно простить, заучилась. Сами понимаете, какое уж тут кокетство, если уже одиннадцать, и мне еще полчаса ждать автобус на сквозном ветру.
Бр— р-р, холодина… Выдувает из головы все мысли. Сдирает кожу вместе с пальто. Не больно-то приятно остаться голым перед лицом черной Вселенной. Если не инопланетяне, то какой-нибудь пьяница запросто может пристать. Спрячусь-ка за столб -авось, защитит от нечисти и ветра.
Может, университет тоже спрятался от меня под шапкой-невидимкой? Ау! Или играет со мной в жмурки? Динь-динь — я был всемирно известным, когда тебя и в помине не было. Динь-динь — ты меня закончишь, я скину шапку-невидимку и опять стану самим собой. Что, съела?
Не хорошо так шутить, несправедливо. Я как проклятая работала, чтобы попасть сюда, а мне достается лишь обвалившаяся штукатурка.
Автобус! Теплое урчащее нутро автобуса — вот, что не обманет. Только бы не оттолкнули от двери. Хоп! Повезло! Дверь остановилась прямо напротив меня. Скорей-скорей протиснуться внутрь, где тебя закутают плотные тела. Они не подведут — не дадут упасть, даже если сильно качнет или уснешь случайно. Уф, заурчал мотор… Сейчас дотащит до нашей сонной квартиры.
А та— ам… горячий душ! Содрать налипшие дневные заботы, и нырк в постель! Как Иванушка-дурачок в котел с вареным молоком.
Наутро встать молодой и пригожей…
Ко— тел-тел-тел-с мо-ло-ком-ком-ком -куда это я в котле еду? Вынырнуть из тепла и посмотреть? Не хо-очется… Кто меня зовет? Чей-то знакомый голос? Папа! Зачем он один бредет по пояс в снегу? Па-апа! Не слышит. Нужно догнать, спросить… В следы наступать легче, чем самой протаптывать. Только уж очень большие шаги. Пап, подожди, я помогу тебе. Не оборачивается. Куда он несет кирпичи? Ему же тяжело одному. Па-ап! Наш дом совсем в другой стороне! Па-ап!
А это чей это дом? У него тоже стена разваливается, штукатурка сыплется. Это не дом. Это университет. Он ждет папиных кирпичей. Надо быстрее вытаскивать ноги из снега! Надо ему помочь!
Где мама? Она же обещала ждать у нашего дома? У дома никого. Только кирпичи разбросаны. Вывалились из стены, наверно. Затолкать, затолкать скорей обратно и держать, пока папа с мамой не придут. Сыпется, сыпется… подставить ладони, тело, лоб… ползет, расползается… МАМА!!!
— Следующая остановка конечная. Бульвар Новаторов.
Конечная? А, ну да, приехали. Холод, грязь, темнотища — бр-р. Ну, ничего, это только сейчас мы живем на конечной остановке. А скоро город вырастет еще на одну улицу, потом еще на одну… И мы окажемся в начале совершенно нового города. Он будет сыном старого. Таким же, только еще лучше.
И в нем уже будет совсем другая жизнь.
