— Почему?
— Потому что каждый англичанин и без пожеланий Черчилля хотел победы, но каждый англичанин был гражданином и обладал здравым смыслом. Его не следовало обманывать, ободрять и утешать. Наоборот, сама власть должна была доказать ему свою стойкость, отсутствие иллюзий и приверженность идее свободы.
— То есть, и политиканы, и государственные деятели ведут за собой народ?
— Категорически не люблю фразу «вести за собой народ». А фраза «накормить народ» и вовсе выводит меня из себя. Никто не может накормить народ — это народ кормит сам себя и кучу нахлебников и захребетников, которые в некоторых странах в определённые периоды отбирают у него почти всё заработанное и заставляют голодать. Долг здравомыслящего государства — отбирать у работающих только минимум, необходимый для эффективного функционирования государства, тогда им и жить станет легче. Что же касается «вести за собой народ» — я, конечно, и сам это сказал, но слова бывают многозначны. Всё зависит от того, как вести. Можно навесить на человека ручные и ножные кандалы, заморить голодом и жаждой, всучить ему тачку, набитую камнями, и гнать вперёд плёткой и страхом смертной казни. А можно по-другому. Подойти к нему, как равный к равному, и объяснить необходимость для страны тех или других перемен, может быть, даже тяжёлых. И потом взяться вместе с ним за тачку и покатить её вместе с ним, честно разделяя ношу.
— И где же здесь демагог?
— Здесь его и нет. Это я противопоставил диктатуру устойчивой демократии с развитым гражданским обществом. Демагог бы наврал человеку с три короба, пообещав ему земной рай впереди, а потом сам бы уселся на тачку и заставил везти себя вместе с камнями. А в конце пути отобрал бы у труженика большую часть заработанного, но облёк бы свой грабёж в красивую словесную оболочку, и обманутый, возможно, ему бы даже похлопал и остался доволен оказанными «услугами». Но долго, разумеется, такое безобразие длиться не может, и тогда главная задача демагога — вовремя смыться, пока его не забили камнями.
— Я понимаю. Для политикана смысл его деятельности — заработать себе на безбедное существование, а для государственного деятеля — обеспечить успешное развитие государства.
— В общем, да, но снова нужны уточнения. Что значит «успешное развитие государства»?
— Это когда всем живётся хорошо.
— Вы можете назвать страну, где всем живётся хорошо? Да и что такое «хорошо»? Представления о жизненном успехе жителей Нью-Йорка и туземцев где-нибудь в бразильской сельве весьма несхожи. Вы согласны?
— Да, наверно.
— Так что же за зверь такой — успешное развитие?
— Вы меня прямо как на экзамене гоняете.
— Да, гоняю. Вы же хотите стать настоящим политическим бойцом? То есть, в перспективе — государственным деятелем, а не политиканом?
— Так уж и государственным деятелем!
— Да, государственным деятелем. И я от вас не отстану. Что есть успех государства?
— Не знаю.
— Знаете, просто боитесь произнести.
— Нет, не знаю.
— Хорошо, тогда я вам скажу. Успех государства тоже ведь можно понимать по-разному. Здесь мы опять возвращаемся к предыдущей части нашего разговора. Диктаторы и политиканы-демагоги представляют успех государства, прежде всего, как их собственное достижение, и ради подобного рода достижений они готовы пожертвовать чем угодно, забалтывая людей всякой пропагандистской ерундой. Люди могут жить всё хуже и хуже, но диктатор и квазидемократический политикан будут настырно рассказывать о своих победах как о великих достижениях, которые искупают любые жертвы. Вот, например, наш славный дуумвират. Посмотрите на них, послушайте их речи. Победа в войне, победа в спорте — им всякое лыко в строку. Им говорят: у вас экономика гибнет под гнётом коррупции и беззакония, а они отвечают: зато у нас были Толстой и Достоевский. Ну, и так далее — Галич давно ответил за всех, про ракеты и балет. И вообще, Россия, мол, великая страна, а вы к нам всякими пустяками лезете. А пустяки — это нищие пенсионеры и учёные, которые не могут внедрить в экономику новые технологии. Кому они нужны, если нефть во-он сколько стоит! В глазах же государственного деятеля успех государства предполагает создание политической системы, в которой каждый ответственный гражданин, желающий добиться личного успеха, при наличии достаточного упорства может его добиться вне зависимости от стартовых условий — в любом сочетании карьеры, зарабатывания денег, творческих достижений или иной формы самовыражения. При этом система не должна ставить человека перед необходимостью на пути к своему личному успеху нарушать закон или идти по головам живых людей, не должна ограничивать его по этническому, религиозному, половому и любому другому личностному признаку — даже, страшно сказать, сексуальной ориентации. В таком обществе совокупность жизненных успехов его граждан приводит к успехам государства в экономике и внешней политике.
— Почему же в Россия до сих пор не видела такого успеха?
— Потому что он не даётся даром, и народы приходят к нему разными путями, более или менее трудными и извилистыми. Система, которую я вам тут так долго описывал, в основе своей требует свободы, а с ней в России всегда проблема.
— Свободы? Выходит, государственные деятели бывают только в демократических странах?
— С моей точки зрения, да. По крайней мере, в новейшей истории. В античности же и в средневековье все великие непременно делали хотя бы маленький шажок в том направлении, о котором я говорил. Древний Рим в этом отношении даёт прекрасные иллюстрации: все его выдающиеся лидеры отличились в демократический республиканский период. Императоры же оставили глубокий след в истории, но знамениты по большей части зверствами и извращениями. И в конечном итоге погубили государство.
— А Юлий Цезарь? Он ведь великий государственный деятель?
— Лично для меня он — выдающийся исторический персонаж, но не государственный деятель. Галлию он завоевал для Республики, но наиболее шумное его свершение — уничтожение демократии, которое не принесло ни стране, ни народу счастья.
— Наверное, с вами не все согласятся.
— Несомненно. Наоборот, я бы сказал — совершенно точно, со мной не все согласятся. Особенно в России генерала Покровского, где в качестве главной функции государства видится подавление и принуждение кого-нибудь к чему-нибудь.
— Значит, вы просто изложили свою точку зрения?
— Разумеется. А вы бы хотели, чтобы я изложил чужую точку зрения? Всё, что говорится и пишется в этом мире, Наташенька, есть чья-нибудь точка зрения. Далеко не всегда — это точка зрения того, кто говорит или пишет. Иногда её разделяют миллионы и десятки миллионов, иногда — единицы. Но количество приверженцев никогда не определяло истинность суждения. Миллионы могут заблуждаться, а единицы — знать сермяжную правду. В моём же случае, могу вас заверить со всей своей стариковской искренностью: я действительно излагаю вам свою личную точку зрения.
— Но ведь у разных людей могут быть разные точки зрения по одному и тому же вопросу?
— Несомненно.
— И как же понять, какая из них верна?
— Это невозможно понять. Вы можете только сами решить, где правда, а где ложь.
— Но я ведь должна своё решение обосновать?
— Бесспорно.
— И на чём же мне его обосновать?
— На ваших убеждениях, разумеется. На ваших знаниях, на вашей вере. Возьмите, например, наших нынешних сталинистов. Могут они не знать о массовом терроре, голоде, пытках, доносах и прочих достижениях этого величайшего маньяка всех времён и народов?
— Вряд ли. Но, я думаю, они не верят — по крайней мере, в конкретные цифры.
— Вот именно. А вы знаете о массовом строительстве заводов, электростанций, городов, а также о великой победе в великой войне?
— Конечно.
— То есть, вы и какой-нибудь отборный сталинист знаете одно и тоже, но основываете на своих познаниях диаметрально противоположные выводы. Вы ведь не сталинистка, раз вы здесь, с нами?
— Нет, Пётр Сергеевич, я не сталинистка, — улыбнулась Наташа.
— И почему же?
— Потому что я считаю Сталина убийцей миллионов людей.
— Вот именно. А для сталинистов он — отец народов, великий модернизатор, победитель в войне, строитель грандиозной промышленности и воссоздатель великой империи. Если их спросить про миллионы жертв, они ответят, что это ложь, что погибли не миллионы, а сотни тысяч, и что большая часть погибших заслуживала смерти, поскольку мешала прогрессу, а остальным просто не повезло стать плодородным гумусом истории. Так кто же из вас прав?
— Мы, конечно.
— А сталинисты с вами согласятся?
— Нет.
— А вы с ними когда-нибудь, при каких-нибудь дополнительных условиях и компромиссах согласитесь?
