Он в последний раз окинул взглядом стеклянный купол. Заросли заметно поредели, теперь глаз свободно проникал через все пространство купола от стены до стены. И только в центре возвышалась непроницаемая стеклянная труба, спрятавшая в своем жерле огненный протуберанец. Сколько еще может продолжаться это неустойчивое равновесие? Час? Два? Надо спешить…
«Но почему я? Почему именно я?! Всегда так было…» Всегда случалось так, что на кого-то падал выбор, и он заслонял собой от беды других…
Его рука медленно потянулась к застежке скафандра.
* * *
Вторые сутки корабль висел на синхронной орбите, неподвижно зависнув над местом недавней катастрофы. Отсюда, отвесно над планетой, вздымался в космос пылевой протуберанец, очертивший видимые границы энтропийного выброса, все дальше уходившего в космос. На его границах материя таяла, исчезала без следа, не оставляя после себя ни кванта света, ни джоуля тепла. Трудно было предсказать, чем все это кончится. Шел третий час ночи по корабельному циклу. Рент неподвижно сидел в своей каюте и курил сигарету за сигаретой. Вонючий, въедливый дым плавал густым сизым облаком. Он не знал, как ему поступить. Предположение о том, что катастрофа на планете была всего лишь ударом по кораблю, теперь уже не казалось ему таким достоверным, как раньше. Если интенсивность энтропийного выброса в пространство не уменьшится, то к прилету с Земли специально оснащенной экспедиции процесс полностью выйдет из-под контроля человеческой техники. Если это так, он не имеет права оставить район, не предприняв решительных действий… Но каких? Если бы знать, что там, внизу под ними, на планете, притаился враг… Если бы быть в этом уверенным, все тогда становилось просто!
Заткнуть глотку этому чертову энтропийному генератору ничего не стоило. А вдруг там совсем не генератор? Рент пододвинул небольшой диктофон, на пленке которого была записана стенограмма последнего корабельного совета, и включил ее сразу с нужного места.
«Отвечаю на ваш вопрос о возможности разрушения „объекта, излучающего энтропию“. Если такой объект существует, то мы можем его уничтожить мезонной бомбардировкой. Такие расчеты сделаны. Наши бомбы успеют разрушить кору планеты примерно на глубину двух километров, прежде чем их энергию поглотит энтропийное поле, и, уж во всяком случае, они полностью уничтожат объект, названный вами „энтропийный генератор“. Вопрос доставки тоже не представляет проблемы. Автоматический скутер с полевой защитой вполне справится с этой задачей. Весь вопрос в том, к чему это приведет. Представьте себе кроманьонца, случайно наткнувшегося на современное гидротехническое сооружение. Представьте дальше, что струи воды просочились сквозь это сооружение и начали подмывать его пещеру. Кроманьонцу, естественно, это не нравится. Во всех бедах он винит плотину. Предположим, у него есть чрезвычайно мощная и вполне современная мезонная дубина. Сначала он лишь слегка пригрозил ею плотине, трещина увеличилась, вода заливает пещеру. Кроманьонцу показалось, что эта проклятая гора, низвергающая на его дом потоп, ответила ударом на удар. Тогда он размахнулся как следует и… Нетрудно представить, что нас ждет, если мы выступим в роли такого кроманьонца…»
Рент выключил запись, погасил окурок и, недовольно морщась, поплелся к дивану. Опять он стоял перед дилеммой, когда бездействовать нельзя, а любое конкретное действие могло еще больше ухудшить положение.
Приглушенный ночной свет едва освещал стол. Рент смотрел на рулон с расчетами различных вариантов. Возможные последствия… вероятность ошибки… В последней графе цифры слишком велики. Да он никогда и не полагался на советы машины в решении серьезных вопросов, вот если бы здесь был Глеб… Его мнение всегда значило для него слишком много, хотя сам Глеб, скорее всего, об этом не догадывался. Поговорив с ним, поссорившись, даже накричав, он вдруг чувствовал потом, что тяжесть ответственности за единоличное решение становится вдвое легче. Глеб умел подобрать нужные аргументы. Умел рассмотреть калейдоскоп противоречивых фактов под собственным, всегда неожиданным углом зрения… Теперь его светлой головы нет с ними, и приходится думать за двоих… Так что же там такое, что?! Военный объект, мощное оружие враждебной цивилизации или защитное сооружение? Если бы знать, если бы только знать… Глеб наверняка успел это выяснить, прежде чем погибнуть… А он даже отомстить за него не может, лишен этого последнего горького права… И не потому ли так упорно спорит с Лонгом, подбирает аргументы в пользу гипотезы о враждебных действиях творцов энтропии? Но одно дело споры и отвлеченные рассуждения, другое – конкретные действия. Он никогда не сможет отдать приказ о бомбардировке. Оставалось одно. Бежать. Признаться в собственном бессилии. Завтра он даст команду об отлете. Завтра… Но сегодняшняя ночь еще принадлежит ему… Он еще может надеяться на что-то, может быть, на чудо… Верил же в чудеса Глеб… Не раз говорил о том, что в космосе скрыто немало неведомых, неподвластных нам сил…
Шорох за спиной над дверью, в том месте, где висел экран корабельной связи, заставил его резко обернуться. Вызов? Нет, сигнальная лампа не горела… Но Рент отчетливо слышал странное потрескивание в обесточенном аппарате. Надо будет сказать техникам, чтобы они… И вдруг желтая клавиша выключателя медленно, словно нехотя, ушла в глубь панели. Экран вспыхнул неестественно ярким голубым светом. И перед ним без всякой паузы появилось невероятно четкое объемное изображение лица человека, о котором он только что думал. Лицо Глеба. Оно словно плавало в голубоватой дымке, за его головой нельзя было рассмотреть никаких деталей, а само изображение казалось неправдоподобно резким, словно экран этого паршивенького фона мог дать такое разрешение…
– Привет, старина! Я, кажется, очень поздно? Извини… Знаешь, привычные корабельные циклы времени для меня здесь немного сместились… – Глеб словно специально подбирал ничего не значащие вежливые слова, давая Ренту возможность прийти в себя.
– Ты?! Но как же, ты же…
– Да, остался внизу.
– А связь, как ты мог…
– Это не наша связь. Я подключился к тебе напрямую.
– Что значит «не наша связь»? – Рент уцепился за это слово, будто оно могло объяснить все остальное.
Глеб покачал головой.
– У них нет передающих камер. То, что ты видишь: мое лицо, голос – это всего лишь определенный набор электронных сигналов, поданных в нужной последовательности.
– Что ты хочешь сказать? Что с тобой случилось?!
– Подожди. Об этом потом. Знаешь, почему они до сих пор не выходили на связь? В четвертом томе психолингвистики на странице… – Экран мигнул, и изображение на секунду пропало. – Извини. Это помехи.
Только сейчас Рент спохватился. Помехи. Всего лишь помехи. Передача могла прерваться каждую секунду, а он не узнал самого главного.
– Ты сможешь дать пеленг для скутера? Где лучше его посадить?
– Скутер не нужен. Подожди. Не возражай, у нас не так много времени, а мне столько нужно сказать тебе. И это гораздо важней всего остального.
– Остального? Чего остального?!
– Я прошу тебя выслушать не перебивая. Потом ты задашь вопросы. Если останется время. – Он помолчал секунду, печально и внимательно всматриваясь в лицо Рента, словно хотел запомнить его навсегда. – Много тысячелетий назад анты начали расширять границы нашего мира, и тогда вдруг выяснилось, что хаос, окружавший нашу Вселенную, не так уж беспомощен, как казалось вначале. В общем, эта аморфная, бесструктурная масса не только активно сопротивляется любому воздействию – гораздо активней, чем любые природные силы, знакомые нам до сих пор, но и разлагает, лишает структуры более сложные формы материи, вступившие с ней в контакт. Она активно стремится расширить свои границы за счет нашего мира, растворить в себе нашу Вселенную. Между антами и этим миром хаоса завязалась война, она продолжается до сих пор. В отдаленных, наиболее уязвимых частях нашего мира анты строили защитные станции, преграждавшие путь энтропии.
– Значит, все-таки плотина… Лонг был прав.
– Все это я говорю, чтобы ты понял самое главное. Наши роботы, соприкоснувшиеся с энтропийным полем, ненадежны. Они могут стать носителями враждебного людям разрушительного начала. Хаос слишком легко поселяется в их электронных мозгах. Нельзя допустить, чтобы вы увезли их с собой на Землю.
Рент видел, как лицо Глеба на экране постепенно искажалось, покрывалось рябью помех, одновременно, очевидно, росло и напряжение передачи, потому что свечение экрана все увеличивалось и теперь отливало ослепительным фиолетовым блеском. Шипение и треск внутри аппарата усилились и перешли в противный зудящий визг. Рент увидел, что на инфоре, стоявшем на его столе, замигал красный сигнал аварийного экстренного вызова, но он не двинулся с места.
