Миссис Блетчли вошла с чайным прибором на подносе.
— Вы куда-нибудь пойдете? — сказала она.
— А куда? — сказал Блетчли.
— Да куда-нибудь. Ну, куда ходят молодые люди, — сказала она и расставила чашки на крохотном столике. Комната сверкала чистотой, даже еще более безупречной, чем у миссис Шоу.
— Ну, — сказала миссис Блетчли, подавая чашку Колину, — не буду вам мешать.
— Жуткое место. Не понимаю, почему они не хотят отсюда уезжать, — сказал Блетчли. Колин услышал за стеной голос Ричарда, зовущего мать, и задумался о том, какую часть их жизни можно было подслушивать за стеной и какое впечатление она оставила у Блетчли. — Я уговариваю их переехать, но они ни в какую. Помнишь Шейлу, с которой ты одно время гулял? У нее семеро детей. Семеро! — Он слепо взял чашку, продолжая смотреть на экран.
Он все еще смотрел на него час спустя, когда Колин встал, собираясь уходить.
— Ты что, уже уходишь? — сказал Блетчли, тоже встал и сунул ему руку. — Ты говорил, что куда-то едешь?
— За границу, — сказал он, сжимая пухлые пальцы.
— И что ты там будешь делать?
— Не имею ни малейшего представления.
Блетчли слепо поглядел на него и кивнул.
— Что-то не слишком обнадеживающе.
— Да, — сказал он.
— А что сталось с этим Стэффордом?
— Не знаю, — сказал он. — Ничего о нем не слышал.
— Кланяйся от меня матери, на случай если я ее не увижу перед отъездом, — сказал Блетчли и повернулся к экрану, прежде чем он подошел к двери.
— Как себя чувствует твоя мама? — сказала миссис Блетчли, а когда он взялся за ручку наружной двери, добавила: — Жалко, что вы никуда не пошли. Я иногда очень тревожусь за Йена.
— Почему? — сказал он.
— У него все идет отлично, но ему следовало бы жениться.
— Ну, он непременно скоро женится, — сказал он.
— Ты так считаешь? Но он никуда не ходит с девушками.
— А с кем же он ходит? — сказал он.
— Ну, — сказала она, — он много пьет и еще занимается. И работа, — добавила она, — берет у него много сил, Управляющий прочит его на свое место, когда уйдет на пенсию. А это, Йен говорил нам, будет не позже чем через десять лет! — Она указала на кухню, где мистер Блетчли читал газету. — Мы иногда сидим тут, вспоминаем время, когда вы с Йеном были мальчиками, и удивляемся, каких только невероятных вещей не произошло. Ведь ты тоже скоро уедешь.
— Да, — сказал он.
— Ну, — сказала она, глядя на него, — передай от меня привет твоей маме.
Как-то вечером, когда он возвращался домой, из прохода в дальнем конце улицы появился человек и окликнул его по имени нерешительным голосом, словно не был уверен, что это он. Сначала он было подумал, что это Риген, но потом увидел под фонарем рыжие волосы.
— Привет, Языкатый, — сказал Батти. — Как скрипишь?
— Ничего, — сказал он и добавил: — А ты откуда взялся?
— Думал повидать Стрингера, а он, оказывается, уехал. — Он обвел пустую улицу бесцельным взглядом, почти как Блетчли.
— Они уехали не то два, не то три года назад, — сказал он и добавил: — Где ты-то был?
— В тюряге.
— За что?
— За кражу. — Батти поглядел на него с раздражением. Его высокая фигура ссутулилась. Он отошел от фонаря.
— Пойдем выпьем, — сказал Колин.
— Куда? — сказал Батти.
— Куда хочешь.
Они пошли рядом к центральному перекрестку.
— Деньжат у тебя перехватить нельзя? — спросил Батти.
— Можно, — сказал он. — Сколько тебе надо?
— А сколько у тебя есть?
— Фунта два-три.
— А чековая книжка имеется?
— Да, — сказал он.
Батти некоторое время молчал. На углу он быстро вошел в бар, точно торопясь оказаться под крышей, и прямо направился к свободному столику.
Колин пошел к стойке, окликнув Батти, чтобы узнать, что он будет пить.
— Виски, — сказал Батти и добавил: — Двойное. — Он медленно оглянулся на стойку и прикрыл лицо.
Колин подошел со стаканами к столу.
— Сколько тебе все-таки надо? — спросил он.
— Столько, сколько дашь.
— Но что-то у тебя ведь есть?
— По правде говоря, — сказал Батти, избегая его взгляда, — я совсем сухой. Только сегодня вышел. Вот что на мне, и все.
— А что ты украл? — сказал он.
— Ты спроси, чего я не крал, — сказал Батти и выпил свое виски одним глотком.
Колин принес ему еще. На землисто-бледных щеках Батти проступили два красных пятна.
— У меня весь расчет был на Стрингера.
— Я могу одолжить тебе десять фунтов, — сказал он.
Батти отвел глаза.
— Ну, все лучше, чем ничего, — сказал он.
Когда он заполнил чек, Батти внимательно его прочел и только тогда спрятал в карман.
— Я ведь мог бы его подправить на сто, — сказал он.
— Ну, и что тебе мешает?
— Ты что, подначиваешь меня?
— А это уж как хочешь. Если не попадешься, оно, может, того и стоит. Только у меня на счету таких денег нет, — сказал он.
— А что ты-то поделываешь? — спросил Батти так, словно Колин его глубоко разочаровал.
— Учу ребят.
— Игрушки для дураков.
— Как и в тюрьме сидеть.
— Я сел потому, что мне чужое дело пришили. Больше уж я не попадусь. — Он поглядел на свой уже пустой стакан.
— Хочешь еще?
— Не откажусь.
— У своих ты был? — спросил Колин, вернувшись от стойки.
— Это еще зачем?
— А где ты будешь сегодня ночевать?
— Найду где, — сказал Батти. — Они в городе живут. Отец то есть. Я к ним сегодня зашел. Они меня на порог не пустили. Приди с пустыми руками, так кому ты нужен?
— Ну, а твои братья?
— Двое уже сидят, а их супружницам я ни к чему.
Когда они вышли, он дал ему фунт и подождал с ним на остановке автобуса в город.
— А помнишь нашу хижину? — сказал Батти и оглядел освещенную фонарями пустынную улицу. — Ну и дыра, — добавил он.
Когда подошел автобус, он молча влез в него, поднялся наверх и исчез.
Как-то в городе он вышел из бара и посмотрел вокруг смутным взглядом. Вечер еще не наступил, в небе не было ни облачка, и крыши над его головой озаряло солнце. С центральной площади доносился шум машин. Дальше по улице виднелись темные колонны Дома собраний. Слышались тихие звуки музыки.
Он медленно пошел на автобусную станцию.
Когда автобус въехал на мост, солнце заходило за фабрики.
— Прямо Италия, — сказал какой-то голос. Он оглянулся, и пассажир сзади кивнул на реку. — Италия, — сказал он еще раз, указывая на золотой свет.
31
Она знала, что разрыв неизбежен, и ничего не сказала, когда он сообщил ей о своем решении.
В прошлом он уже дважды говорил ей, что хочет уехать, но оба раза в конце концов возвращался.
Теперь все было по-другому, и он увидел, что она это понимает.
— Мне нужно уехать, — сказал он. — У меня нет выбора.
Она по-прежнему молчала.
Он сидел в другом конце комнаты, но теперь встал и подошел к ее креслу. В ней была какая-то неуязвимость. За окном позади виднелась улица, ряд стоящих машин, а дальше шумел город.
— Ты останешься здесь? — сказал он.
— Нет.
— Куда ты переедешь?
— Понятия не имею.
Она сидела, выпрямившись, откинув голову, стиснув руки на коленях. Ее взгляд стал рассеянным, словно она уже вырвалась из этой комнаты.
— Что же, — сказала она, — попрощаемся.
Он помог ей встать, и они поцеловали друг друга в щеку, небрежно, словно при обычных встречах.
— Как-то странно, — сказала она. — Я говорю про город. Не знаю, уеду ли я из него когда-нибудь. В старину люди с рождения и до старости жили на одном месте. Когда мы убедимся, что всюду примерно одно и то же, когда мы обнаружим, что люди всюду очень похожи на нас, когда мы поймем, что мир гораздо меньше, чем нам казалось, вернемся ли мы все обратно, как ты думаешь? Прежде я презирала Морин за то, что она остается здесь. В определенном смысле это бесплодно, но обязательно ли должно быть так? Ведь, наверное, возможность обновления приходит независимо от того, где ты живешь.
— Нет, — сказал он.
— У тебя это прозвучало так категорично! Но ведь куда бы ты ни уехал, твоя бесприютность остается с тобой — сознание, что у тебя нет своего места, что ты никому не принадлежишь и что, где бы ты ни был, окружающее не обретает истинной реальности.
— А почему бы ему не обрести реальность?
— Но ведь только мертвые, только прошлое создают реальность.
— Нет, — сказал он еще раз. — Мертвые только препятствуют ей.
— Но чего ты, собственно, ищешь там? — спросила она. — Разве все не кончается так, как началось? Разве я не кончу тем, что буду работать у отца? Как бы ни старалась этого избежать? Возможно даже, — добавила она, — я стану хозяйкой аптеки.
— И для удобства выйдешь замуж за фармацевта?
