Ознакомительная версия.
После щелчка мешок стих.
Из калитки кто-то выбежал, но Борзик уже рванул задним ходом и, скрежеща шинами, заскочил в один из темных проулков, начал взбираться на гору.
Анзор был зажат между Зурой и Илико. Зура молчал, только один раз резко, коротко и сильно ударил кулаком по мешку, когда Анзор вздумал материться.
— Плохие слова не говорить! — пояснил он. — Не то рот заткну, задушу.
Мешок замолк. Борзик и Ладо тоже молчали, как было велено, тем более, что Зура в машине еще раз приложил палец к губам, после чего до Ладо начало доходить, что тот не хочет, чтобы жертва видела и слышала его и Борзика.
Запястья Анзору замотали шнуром от его же магнитофона, ладони оказались сложены, будто он молится. Когда из-под мешка донеслось:
— Снимите, дышать не могу, задыхаюсь, — Илико с размаху дал локтем по бумаге — и из-под мешка по серой майке поползла струйка крови.
На лысой горе Мокле ничего не было, кроме двух грубо сбитых скамеек и мусорной урны, полной доверху.
Борзик заглушил мотор. Илико выволок Анзора, подтащил его к скамейке и ударил сзади ботинком под колени, отчего ноги у Анзора подкосились и он рухнул на колени, ударившись мешком-головой о скамейку и вскрикнув. Не дав ему подняться и не выпуская из рук шнура, Илико сел на скамейку. Анзор в молитвенной позе застыл на коленях, покачивая мешком и что-то бормоча.
— Молчать! — приказал Зура. — Как ты думаешь, зачем мы тебя сюда привели?
— Не знаю, — забубнило из мешка.
— О тебе говорят, что ты — жадный негодяй и подонок, любишь людей обманывать и кидать. Это правда?
— Кто такое говорит? А вы кто, судьи? — донеслось из мешка.
— Да, мы судьи, это ты хорошо сказал, — серьезно ответил Зура. — Ну-ка, вспомни, скольким людям ты делал зло? Ты чатлах[109], природный барыга! Тебе разве неизвестно, что такое честь, совесть, дружба?
— В районе спросите, все меня уважают... — вякнуло из мешка.
— Спросили. Никто тебя не уважает. Ты думаешь, если ты можешь натравить на людей свору езидов, тебе за это уважать будут?.. Нет. И езидов перестреляем, как собак, и тебя порешим, грецкая морда! — и ударил его ногой по спине, а Илико добавил кулаком по мешку.
Анзор со стоном свалился набок, но Илико силой, за майку и шнур, поднял его на колени.
В этот момент послышалось урчанье мотора, показались фары. Кто-то ехал!
«Менты!» — панически подумал Ладо. Борзик тоже тревожно ойкнул.
А Зура скинул куртку, сдернул с плеча короткоствольный «Узи», твердым шагом пошел навстречу машине и дулом автомата стал показывать, чтобы уезжали. Машина тут же дала задний ход, развернулась и пропала.
Зура вернулся назад, накинул автомат на плечо, жестом успокоил встревожено глядевшего на него Илико (тот тоже при появлении фар полез в карман спецовки).
— Педики какие-нибудь... или минетчицу привезли... Кто сюда ночью приедет, тот милицию вызывать не будет... Эй, ты жив?
— Да, — зашуршало из мешка.
— Сегодня тебе дается предупреждение... Пока оставляем в живых, но накажем.
— Кого я обидел, что я сделал? — начал ворчать мешок.
Тут Зура прыжком обхватил ногами шею Анзора и стал тянуть его голову в мешке к скамейке, Анзор забился, заголосил, а Илико, выхватив из газырей длинный, граненый гвоздь и молоток, прорвал гвоздем в мешке прореху, поймал ухо Анзора, вытащил ухо из мешка и, воткнув в него гвоздь, с размаха молотком, двумя ударами, прибил ухо к скамейке.
Анзор выл из мешка:
— Фашисты! Что делаете?
Илико спрятал молоток, секунду-другую смотрел на стонущего Анзора, который дергал узлом рук, привалившись мешком к скамейке и пытаясь между стонами кричать:
— Помогите! На помощь!
— Будешь кричать, когда мы уйдем, — ткнул его носком ботинка Зура. — Думай о тех, кого ты обижал и обманывал. .. Срежь-ка ему трусы, пусть его ебут те, кто сюда придет зари катать или морфий колоть!
Илико вытащил секатор и перекусил резинку семейных синих трусов, спавших с тощего зада. Анзор выл:
— Убью! Ах-ах! На помощь! Помогите!
— Убьешь или помогите? — с насмешкой переспросил Зура.
Анзор замолк, потом тихо сказал:
— Отпустите, не позорьте. Руки развяжите... Больше не буду, мамой клянусь... Отпустите...
— Мамой? Знаем мы твою маму... Нет, тебе черт отпустит, если захочет, а мы свое сделали! Пошли!
Под вскрики и стоны все двинулись к машине. А Зура, подняв урну, высыпал из нее на Анзора мусор и громко сказал напоследок:
— Вот так стой раком до утра или до вечера, пока тебя заристы не найдут, и думай, как надо себя с хорошими людьми вести. — Потом добавил тише, чтобы слышал только Анзор (другие были возле машины): — Свою жизнь можешь выкупить за пятнадцать тысяч долларов, соберешь до воскресенья. А в воскресенье к тебе придут... Не соберешь — пеняй на себя! А то обнаглели тут очень... Если сбежишь — убьем всех близких и спалим твою собачью конуру. И твою, и таких же, как ты, недоносков... Расплодились как вши, на нашей шее... Ничего, пришло наше время! Понял, ублюдок?
Анзор стонал под мешком, привалившись к скамейке и дергая связанными руками. Зура плюнул ему на спину и пошел к машине. Сев сзади, рядом с Ладо, хлопнул Борзика по плечу:
— Поехали, братишка!
Все продолжали молчать. Ладо обернулся: в лунном свете было видно, как около скамейки на коленях недвижно стоит человек в обвислой майке, без трусов, с мешком вместо головы, весь обсыпанный мусором.
— Он не умрет так? — спросил Борзик. — Потеря крови и все такое?
— В ушах крови нет. Там только грязь, — ответил Зура.
Илико согласно закивал и, вытащив новый гвоздь, стал его вертеть и поглаживать, что-то мыча. Тут до Ладо дошло, что Илико, возможно, немой!.. Он никогда от него не слышал ни слова!.. Но сейчас не до этого. Ладо был подавлен увиденным. А Зура, как после хорошей работы, весело говорил:
— Зачем ему вас видеть? И нас вряд ли узнает, видел пару секунд со сна... Пусть постоит, подумает... Зло можно победить только злом.
— Зло на зло дает добро, что ли? — не удержался Ладо.
— А как же?.. Вот он сейчас постоит так сутки и подумает, надо ли людей наебывать, или, может, с ними лучше быть честным. Чем человеку хуже — тем он лучше... А чем человеку лучше — тем он наглее, злее... Значит, человеку надо сделать плохо, чтобы он стал лучше. Что делать, если по-другому он не понимает?.. Христиане недаром ищут страданий. Наказывать надо, но убивать нельзя, грех, — заключил Зура, возвращая Ладо его нож.
«Эге, — подумал Ладо, искоса поглядывая на медный профиль Илико. — Эти молодые бородачи будут пострашней наших старых бандитов и ментов!» — а Зуре вяло возразил:
— Какой-то жестокий гуманизм.
— Накажи одного, чтоб другие не страдали — разве не справедливо? — ответил на это Зура. — Справедливости захотел от людей... Да, многое надо менять... Вот, например, наследование надо отменить: пусть все живут на равных. А то рождается какой-то принц Чарлик с ушами, как у свиньи, и лицом, как у козы, а ему тут же миллионы и почести. За что? Почему? Каждый пусть выбирается сам. В природе этого нет. Сильные львята выживают, слабые — дохнут. Деньги, что остаются от богачей, брать в казну, а не давать детям и внукам — они-то при чем?
Ладо постепенно приходил в себя, радуясь, что все закончилось, хотя вид прибитого ухом к скамейке не исчезал из памяти. Тлело беспокойство, что Анзор может умереть. И не было удовлетворения, а только опустошенность и неприятный мутный осадок, и злость на себя, манекена... Вот Зура знает, чего хочет, и делает это. А Ладо не знает, что ему надо, и поэтому другие делают с ним, что хотят — что Анзор, что Зура...
Рассветало. Борзик предложил поехать на Пески[110], поесть хаши, но они ведь не с похмелья, а кому на трезвую голову полезут в глотку, в пять часов утра, говяжьи потроха и копыта?
Сбросив Зуру с Илико на Бахтрионской, поехали дальше. Борзик по дороге рассказывал, как сел брюхом на камень и чуть не угробил машину, когда ездил в Казах за опиумом. Ладо слушал Борзика, понимая слова отдельно, но в целое слепить их не мог — мозг словно отключился. Борзик будто понял его состояние, спросил:
— Как думаешь, Анзор не подохнет там?
— А что делать? Не поедешь же туда с клещами его освобождать?
— Правильно... — перебил Борзик свою минутную слабость. — Пусть, сука, постоит, подумает. Нас с тобой никто не видел и не слышал, машина чужая... Да и вряд ли номера кто-нибудь успел заметить... Зура прав — надо таких жлобов учить! Он тебе пощечину дал?
— Не он, другой, — опять очень нехотя ответил Ладо.
— Ну, какая разница?.. И того, другого, также наказать! Кидняки, беспредел... Что, перестройка такая? — вспомнил он модное слово. — Это в ломке человек не понимает, что творит, а здесь...
— Сейчас и есть ломка.
— Брось! Анзор от рождения мерзкая крыса! Ну, я поехал. А ты молчи, никому не болтай!
Ознакомительная версия.
