Если Ана работала с утра, Сантьяго, проснувшись часов в двенадцать, долго читал в кровати, потом грел себе уже приготовленный завтрак, уходил в газету или шел что-нибудь купить. Ана возвращалась к трем, они обедали, в пять он уходил на службу до двух часов ночи. Ана листала журналы, слушала радио, играла в карты с немкой-соседкой: та жила одна, в погожие дни загорала в купальнике и рассказывала о себе нечто совершенно несусветное: то она была агентом Интерпола, то политэмигранткой, то выполняла в Перу таинственные задания каких-то европейских концернов. По субботам, Савалита, у тебя был выходной, проходивший по уже установившемуся канону: они просыпались поздно, обедали дома, шли в кино на дневной сеанс, потом гуляли в парке Некочеа или по проспекту Пардо (о чем мы говорили, думает он, о чем говорим?), стараясь выбирать самые малолюдные места, чтоб не встретиться с Чиспасом, с Тете или с родителями, вечером ужинали в каком-нибудь дешевом ресторанчике («Холмик», думает он, а в конце месяца — в «Гамбринусе»), а потом опять шли в кино — на какую-нибудь премьеру, если хватало денег. Поначалу они старались, чтоб выходило поровну: днем — мексиканская мелодрама, вечером — вестерн или детектив. А сейчас — только мексиканские, думает он. Ты стал уставать, но в кино ходил, чтобы не ссориться с Аной или потому что тебе вдруг сделалось безразлично что смотреть? В одну из суббот съездили в Ику, повидаться с ее родителями. В гости не ходили и к себе не приглашали, друзей у них не было.
Ты больше не бывал с Карлитосом в «Негро-негро», Савалита, не смотрел за бесплатно шоу в ночных клубах, не ходил в бордели. Его и не приглашали и не настаивали, а однажды стали шутить: ты остепенился, Савалита, ты обуржуазился. Была ли счастлива Ана? Счастлива ли она сейчас, ты счастлива, Анита? И он слышит голос в темноте после того, как они разомкнули объятия: конечно счастлива, ты не пьешь, не шляешься по бабам, конечно я счастлива, милый. Однажды Карлитос явился в редакцию пьяный — сильней, чем всегда, присел на краешек стола Сантьяго и стал глядеть на него с молчаливым укором: только на этой могильной плите, Савалита, вы с ним виделись и разговаривали. Через несколько дней Сантьяго позвал его на обед. И Китаянку возьми, сказал он, думая, что скажет, что сделает Ана: нет, с Китаянкой они в ссоре. Он пришел один, и обед тянулся напряженно и тягостно, Карлитосу было явно не по себе, Ана поглядывала на него недоверчиво, и разговор замирал, не успев завязаться. Больше Карлитос у них не бывал. Клянусь, что навещу тебя, думает он.
Мир тесен, Савалита, но Лима велика, а Мирафлорес бесконечен: шесть или восемь месяцев они жили в одном квартале с родителями, с братом и сестрой и ни разу не встретились. Однажды вечером, когда он в редакции дописывал какую-то заметку, его тронули за плечо: а-а, конопатый, привет. Они пошли на Кольмену выпить кофе.
— В субботу у нас с Тете свадьба, — сказал Попейе. — Я затем и пришел.
— Знаю, читал в газете, — сказал Сантьяго. — Поздравляю, конопатый.
— Тете хочет, чтобы ты был ее свидетелем на регистрации, — сказал Попейе. — Ты ведь не откажешься, правда? Вы с Аной должны быть на свадьбе.
— Разве не помнишь, какая сцена разыгралась тогда у нас дома? — сказал Сантьяго. — Тебе разве неизвестно, что я с того дня ни с кем не вижусь?
— Да все уже давно улажено, мы уговорили сеньору Соилу. — Красноватое лицо Попейе осветилось оптимистической братской улыбкой. — Она тоже хочет, чтобы вы пришли. Ну, про отца я уж не говорю. Все хотят вас видеть и помириться наконец. Вот посмотришь, они будут вокруг Аны на цыпочках ходить.
Они ее простили, Савалита. Дня не проходило, чтобы дон Фермин не спросил, где же Сантьяго, отчего он у нас не бывает, отчего он обиделся на нас, чтобы не упрекнул мать, а иногда по ночам приезжает на проспект Такны и сидит в машине напротив редакции, поджидая тебя. Должно быть, много разговоров и споров, и много слез пролила мама, пока не свыклась с мыслью о том, что ты женат и на ком женат. Видишь, Анита, они тебя простили: давайте простим ей, что окрутила нашего мальчика, простим ей низкое происхождение и цвет кожи: пусть приходит, ничего.
— Сделай это ради Тете и, главное, ради отца, — настаивал Попейе. — Ты же знаешь, как он тебя любит. И он и Чиспас. Поверь мне, старина. Он только сегодня сказал мне: пусть академик бросит выпендриваться и приходит.
— Я с радостью буду свидетелем Тете. — Видишь, Анита, и Чиспас тебя простил: спасибо, Чиспас. — Только скажи заранее, где и что подписать.
— И надеюсь, вы с Аной будете у нас бывать, — сказал Попейе. — На нас-то тебе обижаться не приходится, мы ведь тебе ничего плохого не сделали, верно? И Ана нам очень понравилась.
— Тем не менее на свадьбу мы не придем, конопатый, — сказал Сантьяго. — Я вовсе не сержусь ни на стариков, ни на Чиспаса. Но еще одной такой сцены мне не надо.
— Ну-ну-ну, не лезь в бутылку, — сказал Попейе. — У доны Соилы, как и у каждого, есть свои предрассудки, но ведь она — добрейшей души человек. Ты очень огорчишь и обидишь Тете, если не придешь.
Попейе уже ушел из фирмы, куда поступил по окончании университета, и вместе с тремя приятелями открыл собственное дело, да ничего, помаленьку, грех жаловаться, уже появились заказчики. Но сильней всего он занят не архитектурой и даже не невестой — тут он игриво толкнул тебя в бок, Савалита, — а политикой. Все время сжирает, верно ведь?
— Политика? — заморгал Сантьяго. — Ты, конопатый, встрял в политику?
— «Белаунде[70] — для всех и каждого!» — засмеялся Попейе, показывая на значок у себя в петлице. — Ты не знал? Я даже попал в региональный комитет «Народного действия». Что ж ты, газет не читаешь?
— Про политику не читаю, — сказал Сантьяго. — Ничего не знал.
— Профессор Белаунде преподавал у нас на архитектурном, — сказал Попейе. — На следующих выборах он пройдет обязательно. Потрясающий человек.
— А что говорит твой отец? — сказал Сантьяго. — Ведь он по-прежнему представляет в сенате одристов?
— У нас в семье — демократия, — засмеялся Попейе. — Иногда мы, конечно, с ним спорим, но остаемся друзьями. Так ты не симпатизируешь Белаунде? Нас ведь ругают леваками, ты по одному этому должен был бы поддержать его. Или ты все еще коммунист?
— Уже нет, — сказал Сантьяго. — Я — никто и ничего не желаю знать о политике. Она мне вот где, твоя политика.
— Очень зря, — пожурил его Попейе. — Если все будут думать как ты, перемены в стране никогда не наступят.
Когда же вечером он рассказывал об этом Ане, она слушала его очень внимательно, и глаза ее горели любопытством: ну, разумеется, Анита, они ни на какую свадьбу не пойдут. Нет, она-то, конечно, не пойдет, а вот он должен быть: ведь это твоя родная сестра, милый. А потом еще скажут, что это она его не пустила, и еще пуще ее возненавидят, нет, ему непременно надо пойти. Наутро — Сантьяго еще лежал в постели — на пороге неожиданно появилась Тете: волосы накручены на бигуди и покрыты шелковой косынкой, стройная, в брючках, и очень радостная. Казалось, Савалита, что она бывает здесь ежедневно: она хохотала, глядя, как ты зажигаешь газ, чтобы согреть завтрак, она внимательнейшим образом обследовала обе комнатки, сунула нос в книги и даже дернула цепочку слива, проверяя, как действует унитаз. Все ей очень понравилось: тут у вас все домики как игрушечки, такие одинаковые, разноцветные, такие чистенькие, такие хорошенькие.
— Пожалуйста, не устраивай тут беспорядка, — сказал Сантьяго. — Попадет от твоей невестки мне. Сядь, поразговаривай со мной.
Тете присела на маленький шкаф с книгами, но продолжала с жадностью осматриваться по сторонам. Ты любишь Попейе? Ну, конечно, что за идиотские вопросы, неужели бы она пошла за него замуж, если бы не любила? Поживут немного у родителей конопатого, пока не достроят дом, где те купили им квартиру. Медовый месяц? Сначала в Мексику, потом — в США.
— Пришли открыточек, — сказал Сантьяго. — Всю жизнь мечтал путешествовать и дальше Ики никуда не ездил.
— Ты даже не поздравил маму с днем рождения, а она так плакала, что мы чуть не утонули в слезах, — сказала Тете. — Но все же надеюсь, в воскресенье вы с Аной будете у нас.
— Придется тебе удовольствоваться тем, что я буду твоим свидетелем, — сказал Сантьяго. — Ни в церковь, ни домой мы не придем.
— Да брось ты свои глупости, академик, — со смехом сказала Тете. — Я уговорю Ану, и ты останешься в дураках, ха-ха-ха! И сделаю так, что она придет на мой журфикс, вот увидишь.
И действительно, к вечеру Тете появилась у них снова, и Сантьяго, уходя в «Кронику», видел, что они болтают как самые закадычные подруги. Когда же он вернулся, сияющая Ана рассказала ему, что они провели вместе весь вечер, что Тете ужасно симпатичная и что она ее уговорила. Но ведь правда же, милый, будет лучше, если они помирятся с его родителями? Разве не так?
