Ознакомительная версия.
Самое ужасное, что Ирка все время хотела заманить меня к себе - поиграть и пообедать, чтобы ей было не так одиноко. Я боялась, что в конце концов она настоит на своем: я уже перебрала все предлоги и болезни и не знала, что бы еще придумать. Но случилось неожиданное и ужасное. Сразу после зимних каникул Ирка перестала приходить в школу. Сначала я подумала, что она простудилась, но когда ее не было целую неделю, я попросила Сабину съездить со мной на Пушкинскую и выяснить, куда делась Ирка.
Сабина придумала какой-то хитрый вопрос, который она задаст няне Даше, когда та откроет дверь, и пошла вверх по лестнице. А я осталась ждать ее в парке на той самой скамейке, на которой я ждала маму Валю, когда она еще была моей тетей по фамилии Палей. Сабина вернулась очень быстро и поманила меня издали: «Пошли отсюда скорей!» У меня сердце сжалось, сама не знаю, почему, и я припустила за Сабиной, которая быстрым шагом, почти бегом, уходила в глубину парка. Дойдя до фонтана, она села на покрытую снегом скамейку, и я увидела, как она запыхалась, прямо чуть не задохнулась.
«Куда мы идем?» - спросила я.
«Разве ты не знаешь, что через парк можно дойти почти до самого нашего дома? Впрочем, откуда тебе знать? Ты ведь ни разу тут не ходила».
«Сабина, при чем тут парк? Что ты узнала про Ирку?»
«Линочка, ты уже большая девочка, ты можешь выслушать меня без фокусов? Чтобы никаких молчанок и онемевших рук?».
Я похолодела до самого желудка: «Я постараюсь, но скажи мне правду - что случилось с Иркой?»
«Дверь квартиры семьи Краско опечатана».
«Что значит – опечатана?»
«Это значит, что на нее наклеена желтая лента, на которой висит большая красная печать».
«А где Ирка, Митенька и няня Даша? Их запечатали внутри?»
«Я не знаю, где они. Но вряд ли внутри».
И тут до меня дошло - с Иркиными родителями случилось то же ужасное, что и с моими. Они пропали навсегда, и никто их больше не увидит. Может, Ирку с Митенькой увезла какая-нибудь тетя Валя, а может, и нет. Что же с ней тогда будет? И мне стало стыдно, что я не пошла к Ирке в гости, хоть она меня так зазывала. Скамейка подо мной была ледяная, но я не могла с нее встать, я как бы к ней примерзла. Я начала дрожать, то ли от холода, то ли от жалости к Ирке, и тогда Сабина обняла меня и тесно прижала к себе: «Тише, тише, доченька, успокойся. Тебе пора привыкать к этой жизни».
Она так и сказала «доченька», и я вдруг поняла, что рядом с ней я могу не так сильно тосковать о своей пропавшей маме. И мне стало легче и теплей. Мы поднялись с ледяной скамейки и, держась за руки, медленно пошли домой по ледяной дорожке. Я шла и думала, кому теперь достанется мой красный велосипед?
6.
Ирка исчезла и больше не появилась. Никто ничего о ней не знал, и в школе ее не упоминали, будто она никогда там не училась. Правда, в газетах написали, что секретарь нашего аткома Андрей Краско оказался враг народа и немецкий шпион. Я, конечно, сама газет не читала, но мне рассказала об этом Сабина. Я только удивилась, как Иркин папа мог быть немецкий шпион, если Ирка ни слова не знала по-немецки - она ведь ничего не поняла, когда я попросила Сабину меня с ней не отпускать. Без Ирки мне в школе стало одиноко, я даже не понимала раньше, как хорошо, когда у тебя есть подруга. Но зато теперь я уже не боюсь ни няню Дашу, ни шофера Колю - они тоже куда-то пропали, может быть, катаются вместе на моем велосипеде.
У нас в квартире приятная новость - Рената уезжает в Москву насовсем. Весной она ездила в Москву два раза, играла там на пианино, которое она называет рояль, и, наконец, кто-то пригласил ее работать в московской мелормонии - я не уверена, что это правильное название, но что-то похожее. Я не очень поняла, кем она будет там работать, похоже, она будет играть на пианино, которое она называет рояль, когда кто-то другой, более важный, будет играть на скрипке.
Сабина говорит, что она немножко радуется и немножко огорчается, а мне кажется, что она больше радуется, чем огорчается, потому что она устала от бесконечных Ренатиных скандалов и истерик. А я просто рада – Рената почему-то страшно меня не взлюбила и вечно упрекала Сабину за ее заботы обо мне. По-настоящему огорчается только Ева, которой не с кем будет теперь играть дуэтом. Но Рената обещает и Еву забрать в Москву, когда она немного подрастет.
Наступило лето. Павел Наумович опять устроил Еву в летний пионерский лагерь, и мы с Сабиной остались одни. Мама Валя никогда даже и не пыталась отправить меня в какой-нибудь летний лагерь - она очень боялась, что при проверке моих документов могут обнаружить мою настоящую фамилию. Но мы с Сабиной не скучали - мы часами гуляли в парке, разговаривали по-немецки и обсуждали книги, которые она приносила мне из библиотеки для взрослых. «Ты уже переросла эти детские глупости», - объявила она, принеся мне первую книгу для взрослых: «Оливера Твиста» английского писателя Диккенса.
В тот день с утра накрапывал мелкий дождик, и мы не пошли гулять. Сабине что-то нездоровилось, и она прилегла отдохнуть, а я утонула в приключениях забавного мальчишки Оливера Твиста. Вдруг я услышала, как кто-то осторожно скребется в нашу дверь - именно не стучит, а так тихо-тихо царапается. Я рассердилась, что мне мешают читать, и не пошла проверять, кто там скребется, - может, мне просто послышалось? Но царапанье повторилось опять и опять, так что я рассердилась еще больше – зачем царапать дверь, если есть звонок?
«Линочка, - крикнула из своей комнаты Сабина, - пойди посмотри, кто там скребется!» Делать было нечего, я аккуратно заложила страницу закладкой и пошла отворять дверь. На площадке стояли двое незнакомых - взрослый мужчина и взрослый мальчик. Мужчина был обыкновенный, разве что слишком вежливый, но мальчик был особенный, рыжий, как морковка. Я никогда ни у кого не видела таких рыжих волос, даже у рыжего в цирке, куда Сабина однажды водила нас с Евой. Я так уставилась на этого рыжего, что застряла в дверях и загородила им дорогу.
«Сабина Николаевна у себя?» - спросил вежливый очень вежливо, но я не успела ответить, что она спит, как она выскочила из комнаты и крикнула шепотом: «Эмиль, ты? Зачем ты пришел? Ведь мы же договаривались!» Эмиль не дал ей договорить, а вежливым плечом втолкнул ее в комнату : «Если я пришел, значит, есть причина».
И дверь захлопнулась, оставив меня в коридоре с рыжим. Он оказался очень нахальный: «Раз меня с тобой оставили, ты должна меня развлекать», - объявил он и без спросу вперся в нашу комнату. Первое, что он увидел, была моя книжка. «Ты что, читаешь Оливера Твиста? Это ж надо, какая интеллигентность!» Я не знала, что значит интеллигентность, но поняла, что он хотел меня обидеть. И сказала по-немецки из Рейнеке Лиса, медленно и гордо, как иногда говорит Рената, когда сердится: «Незваный гость должен вести себя скромно в чужом доме!»
Мальчишка от восторга повалился на мамивалину кровать и взвыл от смеха: «Да ты настоящее чудо природы! Как тебя зовут?» Чтобы он не вообразил о себе слишком, я вместо ответа спросила: «А тебя?» Он не стал развозить слюни, а сразу сказал: «Меня зовут Эвальд Эмильевич Шпильрайн. Шикарное имя, правда?» Я вспомнила, что на какой-то книжке Сабины видела надпись «Сабина Шпильрайн», и простила Эвальду его нахальство. «Меня зовут Лина», - я почувствовала, что Сталина нам будет ни к чему.
«А не найдется ли у тебя корочки хлеба для бедного странника, милая Лина? - пропел рыжий нахал. - Мы с папашей так долго тащились в этом грязном поезде без крошки во рту». Я заглянула в кастрюльку, оставленную мне на обед, там на горке гречневой каши лежали две котлеты. «Надеюсь, вы не откажетесь разделить со мной трапезу?» - ответила я из Рейнеке Лиса. «Не надейся, не откажусь», - хоть он и понял мой немецкий, но ответил по-русски. Небось у него немецкий был похуже моего, как и у Евы.
Мы быстро очистили кастрюльку, не тратя времени на тарелки. Так что мне пришлось поторопиться, запихивая кашу в рот, а не то этот рыжий нахал съел бы все сам. «Не слишком сытно для бедного странника после долгой дороги, - пожаловался он. - А что, больше ничего нет?» «У меня нет, но можно попросить у Сабины».
«Это у тетки, что ли? Кому лучше туда к ним сунуться – тебе или мне?» Я не собиралась нарываться на неприятности: «Конечно тебе, раз ты ее племянник» «А ты ей кто, собственно?» «Я никто, просто соседка» «Ах, так ты и есть знаменитая Сталина?» «Я и не знала, что я знаменитая». «Тогда лучше тебе, ведь ты ее главная любимица» «Ни за что! - отрубила я. – Это ты хочешь есть, а не я».
Эвальд Эмильевич вздохнул и подошел к Сабининой двери, - было заметно, что он не уверен, стоит ли ему туда впереться или нет. Но, как видно, есть ему хотелось здорово, потому что он, наконец, решился и приоткрыл дверь. Однако ничего попросить ему не удалось: из комнаты донеслись странные звуки, похожие на собачий лай. Мы оба застыли в ужасе, и вдруг до меня дошло - это рыдала Сабина. Я как раз недавно узнала, что рыдать значит громко плакать в полный голос, хотя этот страшный лай не был похож на голос Сабины.
Ознакомительная версия.
