– Скажи, мой добрый друг, как мне очистить мои земли от этого бедствия? – спросил, должно быть, Король и тотчас же, в воинственном порыве (карты мечей всегда были под рукой, чтобы напомнить, что верховная власть принадлежит ему), он предложил: «Я мог бы с легкостью вывести свою армию, искусную в науке окружения и наступления, беспощадную в битве, огнем и мечом вырубить под корень всю эту дьявольщину, не оставляя ни травинки, ни листа, ни живой души…»
– Ваше величество, это было бы ошибкой, – прерывает его гробокопатель; ночами на кладбище он, должно быть, наблюдал множество невообразимых вещей. – Когда первый луч восходящего солнца застанет шабаш, все ведьмы и вампиры, инкубы и суккубы по воздействием света превращаются в сов, в летучих мышей и в иных представителей царства рукокрылых. В таком состоянии, как я уже имел возможность заметить, они утрачивают свою обычную неуязвимость. Воспользовавшись этим, мы схватим и колдунью.
– Я полагаюсь на тебя, добрый человек. Итак, за работу!
Все шло согласно плану гробокопателя: по крайней мере, так мы заключили по виду королевских рук, покоящихся на таинственном Аркане Колесо, которое могло обозначать весь кругооборот зооморфических чудовищ или же ловушку, сооруженную из подручных материалов (колдунья попалась в нее в образе омерзительной, увенчанной короной летучей мыши, сопровождаемой двумя лемурами, ее суккубами, вращающимися в вечном круговороте без надежды на выход), но также и пусковую установку, куда Король заключил в капсулу весь этот потусторонний сброд, чтобы запустить бесповоротно на орбиту, вытолкнуть за пределы притяжения Земли, забросить на безлюдную поверхность Пуны, столь долго правившей капризами оборотней, поколениями кровососущих, месячными и тем не менее претендующей на то, чтобы оставаться незапятнанной, чистой, непорочной. Рассказчик изучал озабоченным взором виньетку, скрепляющую Пару Монет, как будто исследовал взаимное расположение орбит Земли и Луны, предполагая, что Селена, упав с божественных небес, низведет себя до уровня земного мусорного бака.
Толчок. Ночь осветилась вспышками молний, высоко над лесом, над освещенным городом, который в мгновенье исчез в темноте, как будто гром ударил в королевский замок, разрушив самую высокую Башню, подпирающую небосвод над метрополисом, или же внезапное изменение напряжения в перегруженных цепях Великой Электростанции погрузило мир в темноту.
«Короткий круг, длинная ночь» – эта пословица плохих гадателей пришла на ум гробокопателю и всем нам, представляющим себя (в образе Первого Аркана, известного как Фокусник) инженерами, отчаянно разбирающими великий Механический Разум, чтобы обнаружить ошибку в переплетениях проводов, нагромождении мотков, катушек, электродов и иного хлама.
Одни и те же карты в этой истории читались и перечитывались с новыми значениями; руки рассказчика конвульсивно дрогнули и вновь указали нам на Башню и Повешенного, как будто приглашая узнать в размытых фотографиях вечерней газеты, переданных по фототелеграфу, снимки с места ужасного события: женщина, падающая с безумной высоты вдоль фасада небоскреба. В первой из этих карт падение подчеркивалось вытянутыми руками, юбкой, обнажившей ноги, одновременностью двойного вращения; на второй карте – взгляд вблизи на тело, которое, прежде чем разбиться о землю, зацепилось ногами за электрический провод, что вызвало короткое замыкание.
Итак, мы были в состоянии мысленно воссоздать ужасное событие задыхающимся голосом Шута: «Королева! Королева! Она неудержимо падает! Пылая! Знаете ли вы, как выглядит метеор? Она вот-вот раскроет свои крылья! Нет! Она выпускает когти! Вниз! Вниз головой! Она попала в провода и висит там! Под высоким напряжением! Она погибла! Царственная оболочка нашей любимой королевы! Она качается там, мертвая…»
Поднялась суматоха. «Королева умерла! Наша любимая властительница! Она выпрыгнула с балкона! Король убил ее! Мы должны отомстить за нее!» Люди спешили со всех сторон, пешие и конные, вооруженные мечами, палицами, шитами, выставив кубки отравленной крови как приманку. «Вампиры сделали это! Король – вампир! Мы должны поймать его!»
Две повести об искании и потере
Посетители трактира толкают друг друга вокруг стола, теперь покрытого картами, пытаясь выжать свои истории из рукопашной свалки карт таро, и чем более повести становятся смешанными и разъединенными, тем лучше разбросанные карты находят свое место в упорядоченной мозаике. Является ли этот узор результатом случайного совпадения, или же один из нас терпеливо складывает его?
Есть среди нас, например, пожилой человек, сохраняющий задумчивое спокойствие посреди общей суматохи, и каждый раз перед тем, как положить карту, он исследует ее, как будто вовлеченный в операцию, чей успешный исход неясен, или как комбинацию обычных элементов, из которой, однако, может получиться удивительный результат. Аккуратная профессорская седая бородка, серьезный, но тревожный взгляд были теми чертами, что роднили его с Королем Монет. Этот портрет, наряду с картами Кубков и золотых Монет, положенных вокруг него, могли определить его как алхимика, который провел жизнь, исследуя комбинации элементов и их превращения. В алембике или же фиале, протянутом Пажом Кубков, его ассистентом или помощником, он исследовал вскипание жидкостей, густых, как урина, клубящихся, окрашенных индиго или киноварью реагентов, из сочетаний которых должны быть извлечены молекулы короля металлов – золота. Но ожидания напрасны; то, что остается на дне сосуда – лишь свинец.
Каждому известно, или, по крайней мере, должно быть известно, что если алхимик ищет секрет золота из желания обогатиться, его эксперименты обречены; он должен, напротив, освободиться от всяческого эгоизма, всяческих личных устремлений, перевоплотиться в силу, что движется в сердцевине вещей, и за первым действительным превращением, превращением самого себя, последуют другие. Посвятив свои лучшие годы этому Великому Труду, наш сосед, обнаружив теперь колоду карт таро в своих руках, желает воссоздать эквивалент Великого Труда, составляя карты в квадрат, в котором сверху вниз, слева направо и наоборот могут быть прочитаны все истории, включая и его собственную. Но когда казалось, что он разгадал повести других, он понял, что его собственная история потеряна.
Но он не единственный, кто в последовательности карт ищет возможности выразить внутренние изменения. Есть еще один, который с изумительной беззаботностью юности узнает себя в изображении наихрабрейшего из воинов в колоде – Рыцаря Мечей, и он прибегает к отточеннейшим картам Мечей и острейшим Палицам, чтобы достичь своей цели. Но он вынужден идти обходным путем (как указывает змееподобный знак Пары Монет), бросая вызов (Пара Мечей) инфернальным силам (Дьявол), вызванным Волшебником Мерлином (Мат) в лесу Броселианд (Семерка Палиц), если желает, наконец, чтобы ему позволено было сесть за Круглым Столом (Десятка Кубков) Короля Артура (Король Мечей) на том месте, которого еще ни один рыцарь не был удостоен.
Если присмотреться внимательно, оба, и алхимик, и странствующий рыцарь, должно быть, стремятся к Тузу Кубков, содержащему для одного флогистон, или философский камень, или же эликсир долгой жизни, для другого – талисман, хранимый Королем-Рыболовом, таинственную чашу, о которой поэт не имел времени – или желания – рассказать нам; и с тех пор реки чернил были вылиты в догадках о Граале, происхождение которого все еще оспаривается римской и кельтской церквами. (Возможно, трубадур Карла Великого именно этого и добивался: поддерживать борьбу между Папой и Друидом-Отшельником).
Итак, задача, которую двое наших компаньонов поставили перед собой, составляя карты вокруг Туза Кубков, касалась одновременно и Великого Труда Алхимии, и Поисков Грааля. В одних и тех же картах оба могли открыть для себя один – Науку, другой – Приключение: Солнце, звезда золота или же невинности юного витязя; Колесо, вечное движение или же мелькание леса; Страшный Суд, смерть и воскресение (металлов и души) или же небесный призыв.
В том виде, как обстояли дела, обе истории постоянно рисковали наехать одна на другую, если взаимосвязь их не будет выяснена достаточно отчетливо. Алхимик – человек, который, дабы достичь превращений сущностей, пытается сделать свою душу столь неизменной и чистой, как золото; но здесь присутствует момент Доктора Фауста, извращающего правила алхимика, делающего душу предметом торга, надеясь, таким образом, что природа не станет поддаваться порче и более не нужно будет искать золото, поскольку все элементы станут одинаково драгоценны: мир – золото, а золото – мир. Но равным образом странствующий рыцарь – тот. кто подчиняет свои действия абсолютному и непоколебимому нравственному закону, так, чтобы естественный закон и впредь мог сохраняться на земле с абсолютной свободой. Но представим себе Персеваля-Парциваля-Парсифаля, который обращает в противоположность законы Круглого Стола; рыцарские доблести более не потребуют от него усилий, а станут совершаться сами собой, подобно дару природы, и, совершая свои подвиги с изумительной легкостью, он, вероятно, достигнет подчинения природы своей воле, достигнет постижения мира как предмета, станет чародеем и чудотворцем, исцелит раны Короля-Рыболова, вдохнет жизнь в пустыню.
