Ознакомительная версия.
Шурик вернулся через неделю. Я теперь уже осмысленно рассмотрел его. На вояку или чекиста он не был похож совершенно, а это, учитывая специфику места нашей встречи и майора на входе, могло означать только одно: Шурик работал на правительство, что называется, «напрямую».
Я, конечно, слышал раньше о существовании некоего закрытого государственного агентства, которое не было похоже ни на одну из существующих в стране спецслужб. Военных туда не брали, туда вообще не брали никого, кто хоть каким-то боком мог относиться к нашим силовым ведомствам. В агентстве была своя система подбора персонала и его обучения. Вот и все, что я когда-то слышал краем уха под пиво с креветками от одного моего сослуживца, и рассказывал он это на манер сказки в стиле «жили-были». Поэтому всерьез я тогда его рассказ не воспринял: чего под пиво не расскажешь. Сейчас, глядя на смахивающего на архитектора или режиссера Шурика, я решил «вскрыть» его лобовым вопросом:
– Ну хорошо, допустим, вы есть на самом деле и то, что мне рассказал мой хмельной приятель, правда. Но как объяснить наличие майора на входе?
Он и бровью не повел. Прекрасная реакция!
– А что майор? Майор в порядке. Это я его придумал, в смысле, чтобы охранник был в военной форме. Снимает многие вопросы у нежданных гостей.
– А на самом деле он?..
Шурик рассмеялся:
– Ну, уж точно не майор. У нас со званиями вообще неразбериха. Хотя если подумать, так сказать, более пристально, то и неразберихи никакой нету, и все оттого, что у нас вообще нет никаких званий.
– Забавно… Так, значит, вы все-таки существуете.
Шурик развел руками:
– Если можно прийти к такому выводу, лишь глядя на меня, то да, существуем. Смог же я достать вас из каменного мешка? А это не каждому под силу, во всяком случае, лишь тому, кто «в теме», не так ли?
Я понял, что сейчас-то все и выяснится. Настало время задать главный вопрос, тот, который положено задавать в нужное время и при благоприятном стечении всех обстоятельств. От того, когда именно будет задан главный вопрос, зависит то, какой ответ вы на него получите.
– Шурик, как вы думаете – не настало ли время поговорить обо мне? Я не хочу спрашивать вас о том, с какой стати я просидел три с половиной года в полной изоляции без предъявления обвинений. Это уже история, а история меня не интересует. Меня интересует настоящее, мое настоящее. Свобода, пусть и такая, с лжемайором на входе, развращает разум и характер. Вновь хочется жить собственными интересами, вновь становишься небезразличен себе, и собственное будущее вызывает неподдельное любопытство.
– Это хорошо, что вы такой любопытный, – Шурик сделался очень серьезным. – Доктор у нас замечательный, правда? Излечит кого угодно, а ваш случай далеко не самый тяжелый. Он ставил на ноги сертифицированных шизофреников. Теперь, когда ваш рассудок более-менее прояснился, я могу говорить с вами начистоту. Вас решили выпустить для одного дела и отпустят совсем, если вы его исполните.
– Расскажете поподробнее?
– Расскажу по дороге.
– Мы должны куда-то ехать? Далеко?
– Далеко. Очень далеко. И не ехать, а лететь…
– Филадельфию, да и вообще весь штат Пенсильвания основал Уильям Пенн – квакер в смешной круглой шляпе, точь-в-точь как на мне. Квакеры – безобидный и жизнерадостный народ, никому никогда не навредивший, не обидевший ни словом, ни делом. Наоборот: несколько сот тысяч квакеров принесли Земле больше пользы, чем многочисленные религиозные агрессоры и экстремисты, вспоминающие о своей вере лишь по праздникам. Квакерам не нужно причащаться, исповедоваться и стучать лбом в половицы – их кодекс жизни честь и совесть. Кто знает, может быть, квакеры и есть последние истинные христиане, пронесшие сквозь два тысячелетия неизмененное учение Иисуса Христа, который и сам был первым квакером. У них нет церквей, где пахнет ладаном и висят иконы, место их собраний называется «дом встреч», – Шурик рассуждал вслух и при этом сдержанно жестикулировал. В Америке он весь как-то преобразился: стал еще более подтянутым, походка приобрела легкую заграничную ломкость. Его вполне можно было принять за молодого профессора или владельца большого книжного магазина. Квакерство Шурика было его личным делом, но похоже, что он искренне верил в то, что говорил, а искренность присуща не самым плохим людям.
Мы остановились в пригородном «латинском» отеле, одном из тех, чьи хозяева, выходцы из Пуэрто-Рико или Колумбии, не спрашивают документы и кредитные карточки: достаточно просто заплатить вперед наличными и дать пару долларов сверху. Утром я впервые в жизни услышал о квакерах и месте их собраний – «доме встреч». Именно в такой дом мы с Шуриком заглянули спустя месяц, после того как я впервые увидел свет, выйдя из своей темницы под Москвой. В «доме встреч» царили тишина и аскеза: квадратный зал, где проходят собрания, был пуст, длинные лавки беспорядочно сдвинуты, и лишь сухопарая тетка истеричного вида сидела в углу за столом и вчитывалась в какие-то листки. Она по одному брала их в руки, подносила к глазам, затем возвращала на стол и что-то отмечала карандашом, энергично подчеркивая целые абзацы.
– Привет, Дова, – Шурик протянул ей руку, и она ответила цепким рукопожатием теннисистки.
– Это Дова, – пояснил Шурик, – она мой друг. Очень добрая и милая женщина.
– Это не сразу бросается в глаза, – я стоял у Шурика за спиной и говорил очень тихо, по-русски, но тетка все равно услышала и тоже по-русски, со смешным картавым акцентом ответила:
– Годы не лучшие друзья женщины. Считайте, что я не обиделась.
– Извините, – я чувствовал себя очень неловко. Хамить женщине в лицо так же скверно, как и делать это за глаза: мелко и недостойно. Да и вообще высказывать свои суждения о других, незнакомых людях – дело неблагодарное. Звучит по-толстовски банально? Пусть, ведь Толстой силен не этим.
– Ну, вот и познакомились, – Шурик выглядел сосредоточенным. – Дова, как чувствует себя банк «Ваковия» в связи с финансовым кризисом и другими дарами глобализации?
– Банк «Ваковия», – в тон ему ответила тетка, – несмотря на кризис, чувствует себя не настолько плохо, чтобы не иметь в запасе на черный день миллиард-другой. И броневики все так же возят старые добрые наличные и ценные бумаги по отделениям банка, разбросанным по всему Восточному побережью.
– Когда?.. – Шурик нервничал: он сунул руки в брюки, перекатывался с пятки на носок и дергал головой.
– Либо завтра, либо через месяц. Как правило, они завозят наличные для банкоматов раз в месяц, чаще невыгодно, – пояснила Дова.
– Тогда времени у нас нет. Не ждать же месяц. Тем более, что-то может поменяться, а у нас с коллегой, – он кивнул в мою сторону, – документики не то чтобы очень настоящие. У тебя все для нас готово, милая?
– Не скажу нет, – у этой тетки явно было все в порядке с чувством юмора и с хладнокровием. Она вела себя так, словно рассуждала о самых безоблачных вещах. Квакерша, одним словом…
Шурик кивнул ей, повернулся на пятках, оставив на паркете два черных полукружия, и сделал мне знак следовать за ним:
– Пошли, покажу тебе город, заодно сориентируемся на местности. До встречи, Дова.
* * *
Филадельфия прекрасна. Брюс Великий[14] не зря посвятил ей песню – такую же прекрасную, как и сама Фила.[15] Есть города, которые особенно хороши осенью, я так и называю их – «осенние» города. Филадельфия – она как раз из них. И пусть сентябрь только первыми своими днями добавил в воздух осеннего золота, пусть лишь календарю известно, что время года сменилось, – все же настало время расцвета Филы. Все ее краски, поблекшие от зноя, обновились, площади и бульвары были хрупки и чисты, а со стены картинной галереи с высоты бесконечной лестницы дерзко смотрела на город мексиканка Фрида Кало, чьи картины, перекликающиеся красками с Филой, привезли сюда на показ. Мы гуляли по этим прекрасным улицам, пили кофе, курили сигареты и сидели на бортике круглого фонтана Логана. Со стороны мы напоминали двух геев зрелого возраста, тем более что непрестанно фотографировали друг дружку, позировали перед объективом, жеманно хихикали и тому подобное. На самом деле мы снимали маршрут, по которому завтра в пять часов утра поедет нужный нам броневик. Без его содержимого у нас ничего не получится. От афиши гордой Фриды мы дошли до центра Конституции и засели в кафе «Старбакс» неподалеку. Это было уже девятое кафе, которое мы посетили в течение трехчасовой прогулки, и двенадцатая или тринадцатая порция кофе. Я взмолился:
– Не могу больше пить кофе. Со мной сейчас случится кофейная кома.
– Пей-пей, – ответил Шурик, который был, по-видимому, кофеманом и после каждой чашки выглядел воспрянувшим духом. – Чай тут паскудный, а кофе замечательный. Дома такого отчего-то нет.
– У нас вода того… Жесткая, – я с отвращением глотнул из своего картонного стаканчика. – Действительно вкусно. Черт знает, чего они туда напихали, но оторваться невозможно.
Ознакомительная версия.
