– Кро, где ты? Кро, ответь мне! – молила она.
Площадь снова вздрогнула от подземных толчков, и снова все посыпалось с треском и грохотом.
Статуя закачалась, разломилась на части и рухнула вниз.
Кея с криком спикировала вниз, но за грохотом падающих камней ее криков никто не услышал.
Мы взмыли почти вертикально вверх. Вокруг нас кружило множество птиц. Ястребы, голуби, жаворонки, дятлы, дрозды, скворцы, щеглы, воробьи, коростели, зимородки, трясогузки и чибисы – испуганные, отчаявшиеся, растерянные.
Никто ни на кого не охотился, потому что куда важнее было просто выжить, спасти хотя бы свою собственную жизнь. Раз за разом я неподвижно зависал на трепещущих крылышках, чтобы повнимательнее присмотреться к нервным движениям земной поверхности, к рушащимся в пропасть домам, к ошалевшим от страха зверям.
Высоко в воздухе нам не грозила опасность, но ниже над землей бушевали резкие порывы ветра и тучи пыли из падающих домов – там могло засосать в пропасть, затянуть в воздушную воронку, отшвырнуть волной вонючих испарений.
Змеи пытались выползти из-под камней. Ласки, еноты, норки, барсуки, ежи, зайцы удирали под грохот рассыпающихся стен. Охваченные паникой волки, лисы, собаки с воем и повизгиваниями бежали вперед – куда глаза глядят.
Я понял, почему крысы, хомяки и полевки уже в течение нескольких дней покидали город. Мне стало ясно, почему нас так часто будили шуршания и шорохи их ночных передвижений. Ми и Кея горестно летали над превратившимся в груду камней зданием, которое совсем недавно было нашим домом.
Голуби и горлинки тихо, почти беззвучно кружили рядом с ними.
Земля тряслась, вздрагивала, засасывала и выплевывала обратно, хватала и убивала.
Раздавленные, растерзанные олени, полузасыпанные обломками и пылью, метались в последней тщетной попытке спастись.
Розовая голубка упрямо хлопала крыльями, повиснув в воздухе прямо над тем местом, где совсем недавно было ее гнездо. Она не улетала, не кружила... просто висела, глядя в одну точку – туда, где еще несколько минут назад был ее дом.
Раздался оглушительный грохот, и над городом вспыхнуло зарево. К небу взлетели снопы искр, тучи пыли и камней. Это взорвались наполненные вонючей жидкостью подземные резервуары.
Голубка резко взмахнула крыльями, и я взмыл в небо вслед за ней. Она помчалась на восток, не останавливаясь и не оглядываясь назад.
Город подпрыгивал, качался, проваливался вниз и снова вздымался вверх, рушился сам и давил все живое. Из глубин земли доносились скрип, хруст, скрежет. Как будто шипело сразу множество змей и сотни стервятников одновременно скребли клювами по известковым скалам.
Голубка уже превратилась в маленькую золотистую точку среди туч на горизонте. Несколько голубей полетели следом за ней.
Земля застыла, успокоилась, окаменела. И я услышал голоса, которых не слышал раньше, когда все вокруг гудело, скрипело и грохотало: вой умирающих волков, визг лисиц, мяуканье раздавленных рысей, крики галок, чириканье воробьев, отчаянные трели соловьев и жаворонков, пронзительный крысиный писк, рев лосей и оленей, предсмертные хрипы кабанов, – все эти звуки одновременно достигли моих ушей, ошеломили и потрясли меня. Я понял, что той, привычной жизни больше нет, что она рухнула вместе с городом бескрылых, вместе с окруженной колоннами площадью, вместе с огромным куполом, под которым я вылупился из яйца. Она исчезла вместе с белыми статуями, откуда я еще совсем недавно наблюдал за восходом солнца.
Я летел вперед, глядя на бушующее вдалеке пламя. Пыль постепенно оседала, укутывая все вокруг серым покрывалом. Я чувствовал, как пепел оседает на крыльях, забивается в глаза, в клюв. Мне хотелось искупаться, смыть с себя этот назойливый, обременительный, мешающий лететь балласт.
Появилось неприятное ощущение тяжести в легких. Я закашлялся, подавился. Может, подняться повыше? Может, там воздух почище? Но нет, пыль добралась и сюда.
Ветер несет в нашу сторону горячий смрад от полыхающих резервуаров.
Дождь. Тяжелая капля ударила меня по крылу. Капли вбирали в себя пыль и ближе к земле становились тяжелыми, как камни.
– Берегись! Тяжелый дождь! – услышал я крик летящей позади Кеи.
Я слегка приподнял маховые перья вверх, одновременно изогнув их назад, и устремился к чудом уцелевшей в этом погроме башне. Вскоре мы вместе с Кеей уселись рядом с другими птицами.
Под башней лежали разбитые, расколотые, растрескавшиеся колокола.
– Летим отсюда! – кричит возбужденная Кея. Она никак не может успокоиться.
Дождь похож на сплошную стену густой черной грязи.
– Подождем, пока не прекратится ливень, -говорю я.
Кея сжалась в комочек, теснее прижавшись ко мне. Я клювом глажу перышки на ее шее. Она наклоняет взъерошенную головку, зрачки расширяются от счастья.
Измученные, уставшие, мы с трудом отгоняем охватывающую нас сонливость.
Я жив, и Кея тоже жива. И больше не имеет значения ни гибель города, ни потеря гнезда, ни смерть близких, ни грязный дождь, ни испытанный ужас.
По земле прокатилась волна смерти, но мы возвращаемся, и вместе с нами возвращается жизнь.
Землетрясение так поразило и напугало нас, что даже те птицы, которые до сих пор никуда не улетали с насиженных мест, начали готовиться к перелету.
На месте нашего дома осталась лишь окруженная стенами яма. Устояли только растрескавшиеся, покрытые щелями стены и расшатанные, едва держащиеся на месте карнизы.
Много птиц погибло. Выжили те, кто успел взлететь, – самые осторожные, те, кто внимательно прислушивался к глухому гулу земли.
Если бы я не обратил внимания на подземные голоса и не вылетел из гнезда, не дожидаясь рассвета, то был бы уже мертв – как старый Кро, который не заметил изменений в окружающем мире, сосредоточив свое внимание на болезненных спазмах собственного сердца и желудка.
Ржаво-серая весна заполнила всю землю, сливаясь на горизонте с седыми облаками.
Я летел на восток, ведя за собой широко растянувшуюся стаю галок, ворон, грачей. Я чувствовал позади взмахи разрезающих воздух крыльев, вытянутые в полете шеи, уставшие от длительного перелета полузакрытые глаза.
Я – вожак. Они слушаются моих команд, внимают моим предостережениям, выполняют приказы, верят в силу моих крыльев, в зоркость моих глаз, в ту уверенность, с которой я выбираю путь.
Под нами простирается залитая половодьем, затопленная паводковыми водами, превратившаяся в сплошную топь земля. Мы пролетаем над серыми развалинами городов, над залитыми водой и грязью дорогами, над разъеденными ржавчиной конструкциями, которые были зачем-то возведены бескрылыми.
С этой высоты мир кажется тихим, спокойным, мертвым.
Ястребы и соколы улетают подальше, опасаясь наших клювов и криков. Даже орел, завидев нашу черную стаю, взмывает ввысь, под облака.
Косяки журавлей, гусей, уток тянутся на север, к берегам холодного моря, или на восток, к большим озерам и болотам.
Кея и Ми летят рядом, чуть позади меня, задевают меня кончиками крыльев, а когда я зову их, сразу же отвечают. Города зарастают молодой древесной порослью, зелень пробивается на серых, покрытых твердым панцирем площадях, раздвигает корнями в стороны растрескавшийся асфальт.
Я опускаюсь пониже, направляясь к домам, которые стоят на невысоких холмиках, окруженных цепочкой озер. Рядом течет река. Недавно прошел дождь, из земли кругом выползают дождевые черви, и эти маленькие розовые пятнышки заметны издалека на фоне прелой прошлогодней травы.
– Садимся! – командую я.
– Садимся!
Я снижаюсь дугой в поисках места, откуда удобнее всего наблюдать за окрестностями. В лужах на берегу плещутся маленькие рыбешки, которым неровности дна помешали вовремя отплыть вместе с отступившей волной.
Мертвый заяц, загрызенный волками. Клочья пожухлой травы. Крысиные норы в прибрежном валу. Бобровые плотины на озерах. Грачи, вороны, галки бросаются в мелкую лужу, хватая в клювы выпрыгивающих из воды рыбешек.
Черная птичья стая падает на землю, разгребает, хватает, рвет. Птицы переворачивают клювами камни, приподнимают ветки, копаются в траве в судорожных поисках чего-нибудь съедобного.
Неосторожных мышат, которые опрометчиво выползли на поверхность из влажной глубины норы, тут же разрывают на куски. Ласку, искавшую пропитание на открытом пространстве, мгновенно заклевали и съели.
– Мы хотим есть! Мы голодны! – трясут крыльями галки.
Они копают размокшую землю в поисках насекомых, дождевых червей, майских жуков, мышей-полевок, вырывают друг у друга добычу, подпрыгивают, толкаются, клюются, угрожающе топорщат перья, бьют друг друга когтями и клювами. Я бросаюсь разнимать дерущихся, издаю предостерегающие крики, как будто нам грозит опасность. Птицы смотрят на меня голодными серо-голубыми глазами, продолжая разгребать подгнившую траву. Они набрасываются на случайно вспугнутых жаб, еще не до конца проснувшихся от зимней спячки.
