— Как же это — такой взрослый, а еще женщины не знал, — поддразнивала его Хелен.
Он ничего не отвечал, она начала его оскорблять, и лицо ее исказила злоба. Наконец она встала, пошатываясь:
— Да пошел ты… Чтоб ты сдох!
Он сказал, что так и поступит.
Фарр брел по темным улицам. У тяжелых деревянных дверей католической церкви он остановился. Потянув за створку, он заглянул внутрь, увидел чашу со святой водой. А что будет, подумал он, если я подойду и отхлебну оттуда? Из церкви вышла девушка в коричневом пальто и лиловой косынке, и Фарр спросил у нее, когда можно исповедоваться.
Она испуганно на него взглянула и ответила:
— В субботу.
Он поблагодарил ее и ушел. Сегодня только понедельник.
Она побежала за ним следом, сказала, что, если он хочет, она может договориться со священником.
Он сказал: нет, не надо, он не католик.
Хоть пальто у него и длинное было, но ноги мерзли. И ступни тоже. Он шел, словно таща на себе тяжеленный груз. Груз лежал и на душе. Хорошее настроение ушло, и ему было так тяжко, как не бывало никогда. И холод не был бы помехой, если бы ушла эта гнетущая тяжесть. Мозг его словно окаменел. А тяжесть только усиливалась. Просто невероятно! Сколько же можно? Все давит и давит. Еще чуть-чуть, и он рухнет на тротуар, и никто его с места не сможет сдвинуть. Его так и оставят лежать здесь, с головой, впечатанной в асфальт.
На следующей улице по бокам каменной лестницы у входа в какое-то мрачное грязное здание горело два зеленых фонаря. Это был полицейский участок. Фарр стоял через дорогу от него, но никто в участок не входил, никто оттуда не выходил. Холод был пронизывающий. Он подул на пальцы, оглянулся посмотреть, не идет ли кто за ним следом, и вошел.
Там было замечательно тепло. За столом сидел сержант и что-то писал. Он был лысый, с носом картошкой, он то и дело почесывал его мизинцем. Указательный и средний пальцы были в чернилах — у него ручка текла. Сержант посмотрел на Фарра удивленно, но ему было все равно, как на него смотрят.
— Что у вас? — спросил сержант.
Язык у Фарра стал тяжелым, как та самая гиря. Не в силах вымолвить ни слова, он опустил голову.
— Снимите шляпу.
Фарр послушался.
— Выкладывайте, — велел сержант и почесал нос.
Фарр сказал, что пришел признаться в преступлении.
— В каком? — спросил сержант.
Губы у Фарра кривились.
— Я убил человека.
— И кого же?
— Отца.
Сержант, до того взиравший на Фарра с недоверием, встрепенулся:
— Да, это не шутки.
Он записал имя Фарра в регистрационную книгу, промокнул чернила и велел ему подождать на скамье у стены.
— Нужно сначала найти следователя, который вами займется, но сейчас никого нет. И угораздило же вас прийти как раз в ужин.
Фарр надел шляпу, сел на скамью. Некоторое время спустя вошел грузный мужчина с бумажным пакетом и картонкой с кофе.
— Эй, Вулф, — окликнул его сержант.
Вулф неспешно повернулся. У него были широкая сутулая спина, густые усы. И черная широкополая шляпа.
Сержант ручкой указал на Фарра:
— Признание в убийстве.
Вулф приподнял брови:
— А Бернс где, Ньюмен где?
— Ужинают. Кроме тебя, здесь сейчас никого.
Следователь с тоской посмотрел на Фарра.
— Идемте, — сказал он.
Фарр встал и пошел за ним. Следователь, грузно переваливаясь, поднимался по лестнице. На полпути он остановился, чуть слышно вздохнул и пошел еще медленнее.
— Подержите-ка. — Это он уже наверху сказал.
Фарр взял пакет с едой и кофе. Горячий стакан грел замерзшую руку. Вулф отпер дверь, забрал у Фарра свой ужин, и они вошли в кабинет. Где-то неподалеку церковный колокол пробил семь раз.
Вулф привычными движениями обыскал Фарра. Потом уселся за стол, открыл пакет, достал еду. Там были три сэндвича с мясом и сыром и бумажная тарелка с капустным салатом, который он ел пластиковой вилочкой, явно его раздражавшей. Вспомнив про кофе, он снял с картонки крышку. Когда он переливал дымящийся кофе в белую чашку без ручки, рука его дрожала.
Ел он, не снимая шляпы. Фарр свою положил на колени. Ему было приятно сидеть в теплой комнате, смотреть, как кто-то ест.
— Первый раз за день присел, — сказал Вулф. — С утра на ногах.
Фарр кивнул.
— То одно, то другое…
— Понимаю.
Поглощая пищу, Вулф не сводил глаз с Фарра.
— Снимите пальто. Здесь жарко.
— Нет, спасибо. — Он уже жалел, что пришел.
С ужином следователь расправился быстро. Смотав обертки и остатки еды в шарик, он швырнул их в корзину для бумаг. Потом встал, вымыл руки в раковине. Вернувшись за стол, закурил сигару, сделал две-три затяжки, бросил сигару в пепельницу и сказал:
— Так в чем вы хотите признаться?
Фарр пытался заставить себя говорить, но не мог вымолвить ни слова.
Вулфа это начало раздражать.
— Вроде говорили про убийство.
Фарр тяжело вздохнул.
— Мать убили? — сочувственно спросил Вулф.
— Нет, отца.
— О-хо-хо…
Фарр уставился в пол.
Следователь открыл черный блокнот, нашел огрызок карандаша.
— Как зовут? — спросил он.
— Меня? — уточнил Фарр.
— Вас, кого же еще?
— Я думал — отца.
— Сначала — вас.
— Эдвард Фарр.
— А его?
— Герман Д. Фарр.
— Возраст жертвы?
Фарр попытался вспомнить.
— Не знаю.
— Не знаете, сколько лет вашему отцу?
— Нет.
— А вам сколько?
— Двадцать девять, будет тридцать.
— То есть свой возраст вы знаете?
Фарр не ответил.
Вулф что-то записал.
— Он чем занимался?
— Он обойщик.
— А вы?
— Ничем, — смутился Фарр.
— Безработный?
— Да.
— Специальность у вас есть?
— Да практически нету.
— Мастер на все руки? — Вулф стряхнул пепел с сигары и снова затянулся. — Где живете?
— Вторая Южная, восемьдесят.
— Отец там же?
— Да.
— Значит, тело там?
Фарр рассеянно кивнул.
Следователь сунул блокнот в карман.
— Чем вы его убили?
Фарр помолчал, облизнул пересохшие губы и сказал:
— Тупым предметом.
— Вот оно как! И каким тупым предметом?
— Каменной гирькой.
— Что вы с ней сделали?
— Спрятал.
— Где?
— В подвале нашего дома.
Вулф аккуратно затушил сигару и наклонился вперед:
— А теперь расскажите, почему человек идет на убийство отца?
Фарр встревоженно приподнялся со стула.
— Сядьте, — велел следователь.
Фарр сел.
— Я вас спросил, почему вы его убили.
Фарр до крови прикусил губу.
— Ну, давайте! — сказал Вулф. — Надо установить мотив преступления.
— Я не знаю.
— А кто должен знать — я, что ли?
Фарр судорожно подыскивал подходящий ответ. Потому что жизнь его была пустой, а так в ней хоть что-то было?
— Я спросил вас, зачем вы это сделали, — сурово сказал Вулф.
— Я был вынужден… — Фарр встал.
— Как это «вынужден»?
— Я не любил его. Он погубил мою жизнь.
— Да разве за это убивают?
— Да! — заорал Фарр. — За это и за все остальное.
— Какое такое остальное?
— Оставьте меня в покое. Вы что, не видите, я несчастный человек!
Вулф откинулся на спинку кресла:
— Что вы говорите!
— Да что вы всё издеваетесь! — в сердцах крикнул Фарр. — Имейте снисхождение к чужим страданиям!
— Не учите меня, как мне работать.
— Постарайтесь помнить, что человек — не зверь. — Фарр — его била дрожь — снова сел.
— Так вы человек? — спросил Вулф ехидно.
— Нет, мне не удалось стать человеком.
— Значит, вы зверь?
— В той степени, в какой я не человек.
Они уставились друг на друга. Вулф кончиками пальцев поглаживал усы. Затем вдруг открыл ящик стола, достал фотографию:
— Вам знакома эта женщина?
Фарр взглянул на морщинистое лицо какой-то старухи:
— Нет.
— Ее изнасиловали и убили на верхнем этаже дома неподалеку от вашего.
Фарр зажал уши руками.
Следователь убрал фотографию в ящик. И достал следующую:
— А вот мальчик лет шести-семи. Его зверски зарезали в пустой квартире на Восьмой Южной. Вы его когда-нибудь видели?
Он сунул снимок Фарру под нос.
Фарр взглянул на невинное детское личико и разрыдался.
Вулф убрал фотографию. Взял потухшую сигару, посмотрел на нее, бросил обратно в пепельницу.
— Ну, пошли, — сказал он и устало поднялся со стула.
В подвале таилось нечто ужасное. Фарр спускался по ступеням, с трудом преодолевая страх.
Вулф навел луч фонаря на переплетенья труб под потолком:
— За какой?
Фарр показал.
Следователь смахнул паутину, пошарил по трубе рукой. Нащупав надорванную оплетку, он вытащил гирю.
