Ознакомительная версия.
Тут Илюха с Инфантом закивали головами, соглашаясь. Потому что кто ж про легкость не согласится. Правда, Инфант тут же полез к нам за разъяснением двух незнакомых слов. Мол, кто такие «зеница» и «харизма». Он вообще нас часто как толковый словарь использовал, этот Инфант. Б.Бородова как первый том, меня — как второй. И мы отзывались иногда, ну что поделаешь, если в детстве ему не повстречались многие разные слова. Главное, что жажда познания в нем сохранилась и даже с каждым годом все усиливалась и усиливалась. Да и познавать ему было легко, так как многое для него оказывалось впервой.
Хотя если говорить про «зеницу» откровенно, то с ней даже мы, я и Б.Бородов, как толковые словари сплоховали.
— Ну так вот, — продолжил я. — Значит, оборачиваюсь и вижу перед собой незнакомую девушку, невысокую, хрупкую даже, очень такую ладненькую. И она мне тут же говорит, смеясь прямо в меня своими развеселыми глазами.
«Я бы тоже, — говорит, — хотела у вас в группе в теннис поиграть. Потому что все говорят, здорово у вас там. Вы так умело под коленки всех бьете. Вроде бы все привыкли уже и ожидают даже, но каждый раз все равно неожиданно для многих получается. Некоторые говорят, что у них даже дыхание разом сбивается. Если бы, говорят, вы их за живот не придерживали, они и упасть могли бы».
Ну что сказать, конечно, приятно мне стало, что не зря я время свое людям добровольно посвящаю. Ценят меня люди.
«Ну да, методика у нас отработанная, — соглашаюсь я, размягчаясь прямо на глазах. — Так вы тоже приходите, рады будем вас видеть. Два раза в неделю. Ну-ка, покажите мне ваши „под коленки“. Мне надо прикинуть, как под них подстраиваться удачнее».
Она кокетливо крутанулась на носочках на все триста шестьдесят градусов. Ну что сказать, под такие «под коленки» можно было пристроиться запросто. Более того, хотелось пристроиться, даже не терпелось.
«Да не знаю, получится ли у меня, не будет ли мне хвостик мешать», — отвечает она, а сама смеется своими глазами, просто заливается. И улыбкой лукавой, озорной тоже хохочет.
«Какой хвостик?» — не понимаю я.
«Ну как какой? Мой», — продолжает смеяться девушка.
«Да не нужен вам никакой хвостик, — успокаиваю я ее. — В теннис ракетками, по идее, играют, а не хвостиками. Но если у вас ракетки нет, то вы так приходите, потому что мы сейчас основную стойку разучиваем всей группой. Очень сложная стойка, не у всех получается с первого раза. Хотя попадаются, конечно, способные».
«Да нет, я не про ракетку, я вообще не про теннис. Я про хвостик», — навязчиво упирается девушка.
Я, конечно, ничего не понимаю, о чем ей и сообщаю. Впрочем, вполне деликатно, чтобы не повредить и без того, как мне кажется, болезненное девушкино воображение.
«Понимаете, — обращается она ко мне действительно доверительно. Действительно, как к доктору какому-нибудь семейному, личному. — Понимаете, хвостик у меня имеется. С детства он у меня растет. Небольшой, конечно, даже маленький, можно сказать. Вообще-то он мне не мешает совсем, даже наоборот… Но если что-нибудь уж слишком тесное, обтягивающее надену, шорты, например, или юбку узкую, тем более если короткую, то он выделяется немного. Не сильно, конечно, только контуры обрисовываются, но все равно неудобно, особенно если он вздрагивать вдруг вздумает. Глядишь, подумает еще кто-нибудь не то. Ну вы-то как мужчина должны понимать, как неловко себя можно почувствовать, когда через одежду выделяется».
Тут я пожал деликатно плечами, потому что как мужчина я неловкости от выделения через одежду контуров никогда не чувствовал. Но то ж я — грубый, поросший закостеневшей коростой мужик, а то хрупкая, наверняка тонкой душевной конструкции девушка. В принципе я мог ее понять. Практически всю мог. Всю — кроме хвостика.
«И где же он у вас?» — осторожно так, чтобы не растревожить ее, поинтересовался я.
«Да как же? — не поняла теперь она. — Где и у всех. Где хвостикам полагается быть — сзади, ну, ниже спины».
А сама смеется, и губками своими подвижными, и не менее подвижными глазками.
«Чего, правда?» — наконец доходит до меня.
«Ага», — подтверждает девушка, которая, как выяснилось потом, и оказалась Жекой.
— Ты чего, серьезно? Так это Жека была?! — удивился Инфант полной грудью. — Ни фига себе, какой неожиданный поворот! Никогда бы не подумал.
Я посмотрел на него. Посторонний наблюдатель, Плюха, например, мог бы запросто разглядеть в моем взгляде безмерное удивление и даже зависть. Вот надо же, столько по жизни пройти, вынести детство, отрочество как-никак пережить, а все равно остаться с таким чистым, ничем не потревоженным разумом… Может быть, действительно не надо ни телевизора смотреть, ни новостей слушать, ни книжек остросюжетных читать, особенно детективы. Может, тогда живой, реальный мир значительно чаще удивлять и радовать будет?
Я решил подумать об этом поглубже, но как-нибудь потом, позже. А сейчас пора было завершать историю про наше с Жекой знакомство.
— И знаете, — стал завершать я, — как-то я сразу поверил ей, хотя человеческих хвостиков никогда раньше не видел и даже не подозревал о их существовании.
«А можно будет посмотреть как-нибудь?» — спросил я, понимая, конечно, что перехожу грань первого знакомства. Хотя по тому, как она смеялась заразительно, не похоже было, что я заступил за грань уж очень непозволительно.
«Ну, может быть, как-нибудь, — ответила она, не скрывая своего веселья. И тут же перешла к делу: — Так как, можно, я в спортивных штанах на тренировку приду, в свободных, не сильно обтягивающих?»
«А вилять вы им умеете?» — задал я, все еще ошарашенный, самый главный вопрос.
«Умею, умею, — пообещала она мне в ответ. И тут же про свое: — Так можно в штанах?»
И я разрешил. А что мне еще было делать? Я, конечно, в вопросах дисциплины тренер принципиальный, но не до такой же абсурдной степени.
Тут я обвел взглядом аудиторию, которая просто замерла не дыша. Ни кашля, ни шороха, ни вздоха, которые обычно случаются в аудиториях. Лишь заметное сглатывание в горлах, которое им так и не удалось заглушить окончательно.
— Короче, у нее действительно оказался хвостик. Действительно небольшой, сантиметров четыре-пять, аккуратненький такой, и ничего на нем не растет. Вообще ничего, не единой волосинки. И она действительно умеет им вилять, особенно от радости, когда настроение хорошее и когда одежда не сдерживает. Ей на самом деле неудобно в плотной одежде. И вообще, с ним играться можно, особенно если руку подставлять, когда она им виляет. Щекотно очень и весело. И ей тоже весело, он вообще ей самой нравится, и любит она им помахивать, особенно по утрам вместо зарядки.
«Помашешь немного во все стороны, — говорила она мне откровенно, — и потом на целый день тонус поднимается».
Он вообще шел ей, хвостик этот. Да и сейчас, наверное, идет, я ведь про сейчас в таких деталях больше не знаю. Хотя куда ему деться, не оторвешь ведь. Да и зачем, если он только добавляет жизнерадостности в ее и так выразительной образ. Ну вы знаете ведь Жеку?
И они снова молча закивали головой: мол, знаем Жеку, может, не до таких мельчайших подробностей, но как товарища знаем хорошо. А потом Илюха оборвал паузу вопросом:
— А откуда он у нее взялся, хвостик этот? Не пришила ведь.
— С рождения, — доложил я. — Такой, знаешь, рудимент. Или атавизм, не знаю, что правильнее. Дополнительный тридцать четвертый или пятый позвонок, или какой там по номеру полагается? То есть ни у кого нет, а вот у нее с самого раннего детства образовался. Ну, в детстве, как она рассказывала, он совсем маленьким был, а с возрастом подрос немного вместе с остальным телом. Я даже медицинскую энциклопедию по этому поводу просматривал. Там так и написано, что редко такое излишество встречается. Хотя и неоднократно зарегистрировано наукой.
— Ни фига себе, как случается, — снова удивились Илюха с Инфантом и посмотрели на Жеку новыми глазами, когда она сначала позвонила в дверь, а потом прошла в комнату.
Ну разве можно смотреть на человека по-прежнему, особенно после того, как узнаешь, что у человека этого имеется хвостик под свободной и не стягивающей одеждой. Меняет хвостик общее представление о человеке, как ни старайся ты относиться к нему по-прежнему объективно.
Глава 6
ЗА ДВОЕ СУТОК И ДВАДЦАТЬ ЧАСОВ ДО КУЛЬМИНАЦИИ
— Что вы тут сидите так неприкаянно? — спросила Женька и грохнула на журнальный столик полторы бутылки сухого вина. Одну целую, а другую наполовину отпитую. И они обе, даже та, что отпитая, оказались весьма кстати, потому что в Инфантовой квартире иногда появлялись загвоздки с бутылками. А все оттого, что мы слишком часто заходили к нему в гости и он не успевал своевременно пополнять запасы.
— Откуда, дровишки, Жека? В смысле, сушняк откуда? — поинтересовался я. — Уже не отец ли рубит?
Отец как раз, слышишь, ничего не рубит. Хотя я, как видите, отвожу, — ответила она своей некрасовской строчкой на мою некрасовскую строчку. А потом пояснила: — Да этот, малохольный, с которым у меня конфуз вышел, их нарубил. Думал, наверное, что я как выпью, так сразу неразборчивой стану. Ну, знаете, такой про женщин стереотип бытует. А у меня как раз все наоборот, я как вина пригублю, так во мне все чувства и восприятия чутче и обостреннее делаются. И если мне кто-то на трезвое восприятие не пришелся, то на подвыпившее у меня вообще никакого шанса нет. Заранее знаю, не получится у меня, и все тут.
Ознакомительная версия.
