– Эх, дружиннички, – скривился Платон. – Больше прицепиться не к кому было? Никуда я с вами не пойду. Нарядились в форму и ходят важные. Клоуны, блин!
– Твою мать! – проскрежетал Андрей, отстёгивая дубинку. – Ты доигрался.
Лицо Коржакова исказилось и приобрело выражение, памятное Савве ещё со школы, с того самого раза, когда Андрею попытался сопротивляться Миша Гущин. Но в этот раз Васильев отмалчиваться в сторонке не собирался. Когда Коржаков взмахнул дубинкой, Савва остановил его руку:
– Что ж ты делаешь?! – и крикнул парню: – Беги отсюда!
Тот бросился наутёк. Андрей рванул за ним, но Савва ухватил друга за шиворот, и Коржаков, развернувшись, рухнул лицом в снег. Когда он поднялся, парня и след простыл.
– Савка! – взвился Андрей. – Какого хера?!
– Такого! – кричал в ответ Савва. – Тебе тех мужиков не хватило? Ещё кому-нибудь вломить захотелось? Руки чешутся?
– И что?!
– Так ищи настоящих преступников, а не бросайся на первого встречного!
– Это ж атеист! Их вообще «мочить» надо!
– Тогда можешь и меня прям тут «замочить» как эволюциониста!
Андрей в сердцах пнул сугроб:
– Б.., Савка, весь вечер коту под хвост! Твою ж мать!
– Всё, – отрезал Васильев, срывая красную повязку. – Забирай, я домой пошёл.
– Да иди ты хоть к чёрту! Чтоб я ещё раз с тобой дежурить пошёл? Неженка малахольная!
Савва молча засунул руки в карманы и, не оборачиваясь, зашагал к остановке.
Март 2043 года. Россия, Воронеж
Пролетали дни. С той ночи совместного их с Андреем дежурства Савва ни разу не разговаривал с другом. Да и Коржаков не стремился снова «наводить мосты». Оба лишь бросали при встрече друг другу «привет». Витя тоже старался избегать общения с Саввой, стыдясь за своё поведение, но не желая опускаться до извинений. Прощения попросил за двоих Тимофей в первый же день занятий второго полугодья. Улыбаясь, они с Саввой пожали друг другу руки, однако прежним их общение уже не стало. Сысоев сторонился Васильева и хотя старался завуалировать своё к нему отношение, делал это настолько неумело, что Савва быстро смекнул что к чему и больше не ставил одногруппника в неудобное положение.
После баскетбольных тренировок, когда Андрей уносился домой как ураган, Савва стал чаще разговаривать с Данилой. Бывало, что, увлёкшись дискуссией, они проходили пешком несколько остановок и только потом разъезжались по домам. Обсуждали по большей части баскетбол и последние успехи ЦСКА в Евролиге, восторгались «проходами» центровых и трёхочковыми бросками защитников, спорили о правомерности назначения штрафов и о том, что судьи будто специально не замечают фолы противников.
Однажды после занятий приятели сидели в кафе неподалёку от университета и потягивали горячий зелёный чай с жасмином.
– Троф спрашивал как у тебя дела, – заметил Гусельников. – Не заходил ты давно к нему.
– Повода не было.
– Уже во всём разобрался? – усмехнулся Данила.
– Да. Ты хочешь это обсудить? – Савва поставил чашку на стол и откинулся на спинку кресла.
– Да ну! – махнул рукой Гусельников. – Здесь? Слишком народу много. Ты вот что: если захочешь поговорить, приходи к нам на собрание.
– К вам?
– Да. Ты ж ведь понял. На левом берегу, в Масловке, у моего знакомого свой дом. Мы там часто собираемся. Я тебе черкну адресок потом.
– Черкни. Но ничего не обещаю. Я пока что нахожусь в полной гармонии с собой, – улыбнулся Савва, – и никакие баталии в мои планы не входят.
– Ну, моё дело предложить, – согласился Данила. – Кстати, готовишься морально к игре с педагогами? А то всего две недели осталось — не расслабляйся.
– Ты думаешь, нас вообще выпустят на паркет?
– Если б мы сейчас с тобой учились на последних курсах, я был бы более, чем уверен. А в нашем положении – это дело случая. Но даже если мячик покидаем всего несколько минут, покажем высший класс! У нас же отлично сыгранная тройка. Я настроен крайне оптимистично.
Несколько секунд друзья молча пили чай.
– Савка, – снова начал Данила, – смотрю, ты всё без машины да без машины. Папаня что ль конфисковал?
– Да не, лень замучила. А вообще-то у нас вторая есть. Минивэн. Мы его обычно для дачи используем, но когда я на «Рено» катался, отец на нём на работу ездил.
– Живёте! – присвистнул Гусельников. – Где ж у тебя папаня работает, что целых две машины в гараже?!
– В «Молвесте» начальником отдела региональных продаж.
– Молочко, значит, продаёт со сметанкой? Понятно. А у моего вот не сложилось с работой... Перед Откатом в начале 20-х отец работал программистом в крупной конторе. Женился, потом я родился. И тут грянуло: фирмы разоряются, людей увольняют, цены бешеные на всё. Хаос, в общем. Я, конечно, не помню, но родители рассказывали, что было жутко. Вся экономика к чертям собачьим. Вместе с высокими технологиями и прочими радостями. Вот тут-то патриарх расейский и понял, что упускать момент нельзя. Такой пиар развели! Народ и потянулся табунами. А они знай гайки подкручивают потихоньку. До того докрутили, что на неправославных работников не только косо смотреть стали, но и старались вообще от них избавиться. Мой отец как раз под раздачу и попал. Парадокс: пережил Откат без увольнения как особо ценный работник, а как ситуация начала выправляться – так пинком под зад! И почему? Отказался от крещения, когда директор выдвинул такое требование. Всего-то! А уволили хитро, чтоб не придраться – по сокращению штатов. Больше года отец мыкался без работы. Я это отлично помню: мне десять лет тогда было. С хлеба на воду еле перебивались. Отец зимой в летних туфлях ходил... А у меня – ни игрушек, ни друзей. Потом-то отец работу нашёл – на Мостозаводе техником по оборудованию. Хоть небольшие, но деньги. В моей же жизни ничего особенно не изменилось. Одежда разве чуть получше стала...
– Понимаю, – вздохнул Савва. – У нас в классе тоже был свой атеист.
– Тогда ты представляешь, через что я прошёл. А в то время внешность у меня была совсем иная, – ухмыльнулся Гусельников. – Ещё пару лет назад я был хилый и тощий. Представь себе! Любой одноклассник мог безнаказанно меня оскорбить или побить. Но я поставил себе цель и за полгода совершенно изменился. А к одиннадцатому классу уже никто и думать не смел подойти ко мне со злым умыслом. К тому же я неплохо играл в баскетбол и в итоге даже заслужил некоторое уважение православных товарищей, – Данила улыбнулся и откинулся на спинку кресла.
– Ну, в универе-то тебе полегче, – ответил Савва. – Здесь люди уже взрослые, никто как в школе не будет третировать.
– Это да... Хотя, я вижу, с тобой общаться не рвутся особо. Не поделили что-то?
– Врeменные разногласия, – отмахнулся Васильев. – Некоторых иногда очень трудно заставить хоть немного мозгами пошевелить.
– Ну-ну. Смотри, чтобы эти разногласия не переросли во что-то большее. А то тебе всю жизнь с такими как я общаться придётся.
– А я и не против. Если с людьми невозможно нормально разговаривать, то зачем и начинать?
– Оно, конечно, правильно, если не думать о последствиях... Ты не чувствуешь запах озона в воздухе?
– Ждёшь грозы?
– Жду, – кивнул Данила. – Жду, когда же православные власти снова возьмутся за гаечный ключ...
В университетской столовой было не очень людно, и Катя сразу обратила внимание на сидящего за дальним столом Савву. Купив чай с сочником, она подошла к однокурснику:
– Пустишь за свой столик?
– Привет. Садись, конечно.
– Андрей недавно рассказывал о твоём фиаско в роли дружинника.
– Это с его точки зрения было фиаско, – фыркнул Васильев. – О чём он говорил?
– О том, как ты вступился за кощунствующего атеиста и помог ему убежать.
– Понятно. О задержании мужичка, ломавшего спортплощадку, Андрей, конечно, умолчал?
– Видимо, – повела бровью Пантелеева. – По-крайней мере, я ничего об этом не знаю. Расскажешь?
– Может, потом как-нибудь. А Коржаков – мастер делать из мухи слона. Особенно, когда надо оправдать себя любимого. Я тут сплетни разводить не буду, а только в той ситуации с атеистом он повёл себя как обыкновенный гопник. Надо было кому-то поставить его на место.
– И этот кто-то – ты? Благородный рыцарь? – с улыбкой прищурилась Катя.
– Да какой там!.. – отмахнулся Савва. – Просто не люблю косность и двуличность. Когда у человека всё чётко разделено на чёрное и белое и для реакции на каждую типовую ситуацию есть программа действий, которая не меняется в зависимости от новых условий. Понимаешь, о чём я?
– Думаю, да. Андрей — робот?
– Почти. И, боюсь, мышление его так просто не изменить. Он абсолютно не способен воспринимать полутона.
– То есть вы с ним поэтому не общаетесь? Ты где-то вне его определений чёрного и белого?
– Наверное, так, – согласился Савва. – Вот смотри. Ты же не атеистка, но и не фанатичная верующая, так? Вот и я тоже. И если мне показывают логически и фактически выверенную схему эволюционного процесса, почему я должен не доверять ей, а всё списывать на козни дьявола?! Где здесь смысл?
