— Простите, господин Эрхард, но я пытаюсь объяснить суть метода именно… хм… журналисту.
— Потом. Все потом. Объяснения, журналисты. Потом. Сейчас, друзья, могу наконец… Да что там — могу! Должен! Обязан! И счастлив, черт возьми, сообщить вам, верные сподвижники мои, главное…. Мы нашли то, что искали! Это свершилось! Случилось то, что должно было случиться. Рано или поздно. Нашими усилиями или стараниями наших коллег в другое время, а быть может, и в другие времена. Случилось, и все тут! Жаль, что последнюю бутылку шампанского мы раздавили на день рождения Джилл…
— Благодарю, профессор.
— О, простите меня, дорогая девочка! Тысяча извинений от старого маразматика, …
Доктор Эрхард снял очки, подслеповато захлопал глазами И громко, по-детски счастливо рассмеялся.
Молчание полковника Славича
Газета была известная.
И постоянно хвалилась огромными тиражами, вроде бы даже самыми большими на всей Украине.
Информацию по этому поводу — понятное дело — проверить было невозможно.
Что же до содержания — никто, даже самые горячие поклонники, не рискнул бы назвать издание респектабельным, солидным и просто приличным.
Однако ж читали.
Свежий выпуск лежал сейчас на столе полковника Славича.
Заголовок первой полосы набран гигантскими багровыми буквами. Компьютерные художники расстарались — слова зловеще сочились рубиновыми каплями, истекая будто бы свежей кровью.
«ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ!» — кричали буквы, и ниже — «ВАМПИРЫ УЖЕ В ПУТИЛЕ».
Возле стола сидел суетливый полный человек с редкой неряшливой бородкой.
Звался он Сергеем Гурским и был, если верить редакционному удостоверению, специальным корреспондентом той самой скандальной, но читаемой газетенки.
Лет пану Гурскому было около сорока. Впрочем, это очевидное обстоятельство он подчеркнуто игнорировал: на голове спецкора красовался яркий бандан — дешевый сатиновый платок, небрежным узлом стянутый на затылке.
Одежда гостя, очевидно, претендовала на демократизм и артистическую небрежность, но казалась изрядно поношенной и не слишком чистой.
Просторная клетчатая «ковбойка» с мятым, засаленным воротничком.
Безразмерные джинсы неопределенного цвета и фасона покрыты множеством пятен неизвестного происхождения.
На грязных босых ногах — стоптанные кроссовки.
Ответив на рукопожатие Гурского, Богдан украдкой брезгливо отер ладонь носовым платком — рука журналиста оказалась рыхлой, липкой, под ногтями к тому же отчетливо обозначилась черная «траурная» каемка.
«Остановился вроде бы в приличной гостинице… вода горячая уж точно имеется!» — раздраженно подумал Богдан, но тут же осадил себя пресловутым «по одежке встречают…».
Судить, впрочем, можно было не только по одежке.
Перед приходом журналиста полковник пролистал газету
И разговор сразу же не заладился.
— Это кто придумал? — не слишком любезно пойнтере совался Богдан, ткнув пальцем в кровоточащий заголовок
— Я, разумеется. Собственно, я постоянно веду эту тему.
— Какую тему?
— Паранормальных явлений. И вампиризма, в частности. Генерал Михаиле посте выхода «Карпатского Дракулы» — был у меня такой нашумевший материал, если помните, — между прочим, обиделся. «Старик, — говорит, — ты, мать твою… испортил мне охоту. Иду с ружьем — оглядываюсь, понимаешь, то куст шевелится, то ветки хрустят…» А я ему…
— Какой генерал?
— Министр ваш — Михаил Данилович. Я его зову «генерал Михаиле» — вышел однажды такой смешной случай…
— У вас, как я понял, просьба ко мне, господин Гурский
— Просьба? Ну-у, насколько я знаю, Сергей распорядился…
— Какой, простите, Сергей?
— Начальник областного розыска, сиречь — криминальной полиции. Хороший, между прочим, у вас начальник, полковник. Поверьте на слово, я генералов насмотрелся в разных, что называется, видах… Ты ж понимаешь! А Сергей — мужик. Гак вчера поужинали! Я утром голову от подушки оторвать не мог, а он звонит ни свет ни заря — огурец! Двигай, старик, команда пошла — примут, помогут, окажут, как говорится…
— Мне звонил лейтенант из нашей пресс-службы, просил, по возможности, встретиться с вами по поводу путиловского дела.
Понятно, что не сам генерал! Не королевское, как говорится, дело… Помните, кстати, откуда это? Чудный анекдот, хотя с бородой. Короче, женился один король…
— Через сорок минут, господин Гурский, я встречаюсь районными инспекторами, теперь, впрочем, уже через тридцать. Давайте сразу к делу.
— А от вас, полковник, всего-то требуется — папочку мне на полчасика предоставить. По протоколам пробегусь, выберу фото «повкуснее» — кстати, команду дайте своим ребятам, чтобы с негативов потом скоренько распечатали. И с упырем, само собой, надо будет перетереть. Вот и все пела! А прогремите, пан полковник, ни много ни мало — на всю державу! Края ваши, откровенно говоря… Мрачный народец, и легенды соответствующие — есть из чего сварганить замечательную кашу. На крови убиенного, так сказать, младенца. Читающая публика «скушает» и добавки попросит, можете не сомневаться. Вот была у меня история… Гурский, казалось, мог говорить безостановочно. Богдан прикрыл глаза.
Вчера в Путиле хоронили погибшего мальчика.
Странное дело!
Местные сыщики только пожимали плечами.
Но удивлялись скорее вопросам областного начальника, нежели тому, что ближайшие соседи Степана Грача — несколько гуцульских семей — взялись за организацию похорон.
Тело ребенка забрали из морга и предали земле на местном кладбище, соблюдя при этом старинные обычаи.
Людей собралось неожиданно много.
Помалкивали, насупившись, мужчины в овчинных «горбатках»[11] и узких гуцульских шароварах.
Плакали смуглые женщины в вышитых плахтах[12] поверх плотных шерстяных юбок. Часто вытирали слезы кончиками пестрых платков.
И надрывно ревели трембиты[13], устремленные в прозрачную синеву небес.
Удивлялся Богдан:
— Что за дело людям до маленького беспризорника? Затруднялись с ответом путиловские коллеги:
— Да как сказать… Принято так. Не нами заведено,
В это самое время щуплый, болезненного вида человек с бледной, в желтизну, сухой и тонкой кожей остервенело бился головой о бетонную стену крохотной одиночной камеры следственного изолятора.
Страшную экзекуцию над собой он вершил в гробовом молчании.
Тонкие белые губы были плотно сжаты — ни крика, ни даже стона не раздалось в сумрачном пространстве.
Когда, интуитивно заподозрив неладное, контролеры распахнули дверь одиночки, все было кончено.
На шершавой, не знавшей штукатурки стене расползалось липкое кровавое пятно.
Рана на голове узника была страшной.
Ничего этого репортер Гурский так и не узнал.
— Ну, вот что! — Полковник Славич, стряхнув минутное оцепенение, прервал тираду журналиста на полуслове. — Никакой информации по делу Степана Грача вы не получите. Как говорится — в интересах следствия.
— Но позвольте…
— По крайней мере в данный момент.
— Вы соображаете, полковник…
— Вибачте, пан Гурский. До побачення![14].
Следующий номер газеты вышел с заголовком «МОЛЧАНИЕ ПОЛКОВНИКА».
Коротко сообщив о происшествии в Путиле, специальный корреспондент Гурский задавался риторическим вопросом:
"Да и что, собственно, мог сказать мне полковник Славич?
Разве только расписаться в собственном бессилии, признав, что случаи жутких вампирских расправ в этих мрачных карпатских краях дело почти привычное.
Свежая, горячая кровь льется здесь уже который век, и легенды — одна страшнее другой — передаются из поколения в поколение.
Вот одна из них.
Ехала однажды по дороге, ведущей в Путилу, знатная дама в богатой карете.
И повстречалась ей старуха из местных.
Попросила старуха милостыню, но госпожа ей отказала — слишком уж страшной показалась старуха.
Остановилась барыня на ночлег в Путиле, и больше никто ее живой не видел.
Пропала знатная дама.
А в окрестных горах как из-под земли выросла той ночью огромная черная скала.
Каменная глыба эта по сей день нависает над дорогой, очертаниями своими напоминая женский силуэт.
Говорят, что страшным вампиром была старуха и, пробравшись ночью в дом, выпила всю кровь молодой барыни, а тело обратила в камень.
Такая легенда…
Многоточие уместно в финале этой жуткой истории.
Собственно, я и предполагал закончить именно так. Многоточием.
Однако жизнь повернула иначе. Материал уже готовился к печати, когда неожиданно открылось еще одно обстоятельство.
Страшное и необъяснимое.
Повинуясь внезапному порыву, я позвонил в следственный изолятор Черновцов, осведомился о состоянии здоровья и вообще о дальнейшей судьбе Степана Грача.
