Ознакомительная версия.
– И зачем я только поехал к тебе! А? Надо было в центре где-нибудь встречаться... Зачем я попёрся на твой... «С-сокол»...
– Сам же и предложил. Сам же и опоздал... Чего теперь?
– Вот именно... Чего теперь?
– Да ничего... В другой раз поедешь...
– Другого раза не будет. Она больше не позовёт... обидится...
– Ну не позовёт и ладно... Не очень-то и хотелось... Сейчас-то чего? Не ночевать же здесь.
Мы поплелись обратно. На Красноказарменной, возле МЭИ, Макс остановился, похлопал себя по карманам, достал из пальто сигареты и закурил.
– Напиться, что ли? – брякнул он, с удовольствием выдыхая перед собой облако серого дыма.
– У тебя никак голова прошла?.. А потом, Макс, тебя блины дома ждут...
Макс грустно усмехнулся в ответ.
– Хочешь, поедем ко мне на блины, – как-то вяло предложил он.
– Нет уж. Спасибо, дружище.
Он снова усмехнулся. Помолчали.
– Слушай, а чего это тебя понесло в объезд? – спросил я, вспомнив почему-то предложенную Максом «другую дорогу».
Макс скривился и пожал плечами.
«Если бы кто-нибудь наблюдал за нами со стороны, – думал я, когда мы спускались в метро, – то, наверное, решил, что мы приезжали сюда ради пробежки. А если бы за нами наблюдал человек с фантазией, он выдумал бы историю о двух чудаках, которые каждый день, принарядившись, приезжают в Лефортово, чтобы промчаться на всех парах по улице Красноказарменной. После чего “усталые, но довольные” возвращаются домой».
Да, я был уверен, что мы возвращаемся домой. Но как я ошибся! Поистине, это был день сюрпризов.
Усевшись на свободное место в вагоне, Макс немедленно согнулся в три погибели: упёрся локтями в коленки, уронил лицо на ладони и замер. Вид у него был невесёлый. Я просто смотреть спокойно не мог на эту скрюченную фигуру и, не выдержав, толкнул его в плечо.
– Макс! Ты что, с похорон едешь?.. Вот беда-то – на детский праздник не попали!..
Две девицы напротив с интересом наблюдали за нами, то и дело обмениваясь словечками и хихикая. Обе они были одеты во всё чёрное, шеи и руки их были обвешены какими-то железными побрякушками. Девицы смотрели на нас зазывно. Но нам было не до них.
– Какой мы шанс упустили! – не разгибаясь, Макс повернул ко мне голову. – Какой шанс!..
– Да какой шанс-то! – закричал я, но, опомнившись, понизил тон. – Какой шанс?.. Даже если там на самом деле были масоны, зачем они тебе? Ты что, всерьёз собираешься вступать в масонскую ложу? Зачем?.. Зачем тебе быть масоном?
Макс как-то странно, так что я слегка испугался, посмотрел на меня и спросил грустно:
– А чего ещё делать-то?
Признаться, я не нашёлся, что ответить. И только, чтобы не повисала пауза, проворчал себе под нос:
– Тебя туда всё равно не примут...
Поезд остановился. Девицы в чёрном встали и, стрельнув напоследок в нашу сторону глазами, вышли. Их места тотчас заняла сухонькая, седенькая, с замотанными в пучок тонюсенькими косицами суетливая старушонка, только что первой ворвавшаяся в вагон. Заняв собою одно место, она немедленно заняла другое сумкой. Это была довольно громоздкая хозяйственная кожаная кошёлка с двумя подковообразными ручками. Такая точно кошёлка из кожи болотного цвета была у моей бабушки. Бабушка ходила с ней по магазинам, а когда возвращалась, из сумки обычно выглядывали батон белого хлеба, горлышко стеклянной бутылки, покрытое зелёной фольгой, рыбий нос, букет зелёного лука и прочая снедь. Почему-то бабушка нипочём не хотела расставаться с этой кошёлкой. И сколько мы ни смеялись, сколько ни дарили ей новых, модных, как нам казалось, хозяйственных сумок, бабушка не сдавалась. И каждый раз кефир, батон и зелёный лук попадали к нам в дом исключительно в этой неуклюжей кошёлке, которую мой двоюродный брат прозвал «ридикюль Крупской». Глядя на старушку в метро, я вспомнил это прозвище. «Ридикюль Крупской», – подумал я. Мне стало смешно. Я повернулся к Максу, чтобы показать ему ридикюль Крупской, но Макс одним своим видом отбил у меня охоту веселиться. Разглядывая пассажиров, я как-то забыл про его «горе» и теперь, когда я снова наткнулся на эту бестолковую скорбь, я взъелся на Макса.
– У тебя, Макс, по-моему, крыша едет, – толкнул я его. – Ну ты ещё поплачь, поплачь!.. Тоже мне... вольный каменщик...
Макс молча выслушал и только тяжко вздохнул в ответ. Я тотчас пожалел, что сорвался на этом полоумном и даже несколько устыдился своих слов. И чтобы хоть как-то утешить Макса, я сказал уже примирительно:
– Ну чего ты, правда, Макс?.. Ну чего тебя, в пионеры, что ли, не приняли?.. Ну чего ты киснешь?.. Помнишь, ты говорил, что у тебя какая-то богемная тусовка есть?
– Меня туда тоже не принимают, – тихо сказал он, не отрывая глаз от ног vis-а-vis.
– Почему? – спросил я более из сострадания, чем из любопытства.
– Потому что я должен привести с собой интересного человека. Ну, не просто интересного, а какого-то выдающегося. Без этого туда не пустят... Я вот думал, кого бы...
– Ты чего? – я с ужасом уставился на Макса и даже чуть отодвинулся от него, потому что он вдруг перевёл глаза от ног старушки с ридикюлем на меня. Я и не подозревал у Макса такого взгляда. Он смотрел на меня как на добычу. Обыкновенно так смотрят вампиры в кино на потенциальных жертв. В этом взгляде азарт, жестокость, сладострастие, жажда крови и предвкушение удовольствия переплетаются в один адский букет.
– Выйдем, – хрипло прошептал Макс.
– Никуда я с тобой не пойду. Ты чего?
– Выйдем... пожалуйста, – он схватил меня за локоть и потянул. Страшный взгляд потух. Теперь он смотрел на меня просительно, и я понемногу успокоился – передо мной был прежний Макс. Но на всякий случай я решил сопротивляться.
– Да зачем нам здесь выходить?
– Ну я тебя прошу... ну пожалуйста... Я тебе сейчас всё объясню... Это что у нас? «Марксистская»?.. Мы сейчас на «Таганку» перейдём, и я тебе всё объясню.
Поезд остановился. Макс схватил меня за рукав куртки и вытащил из вагона.
– Что опять? Куда ты меня тащишь? – сыпал я вопросами. – При чём тут «Таганка»? Почему ты здесь не можешь объяснить?
– Сейчас всё объясню, – шептал Макс, – сейчас... сейчас...
Наконец мы пришли. Макс остановился, похлопал ладонью белый мраморный пилон, и как-то недоверчиво заглядывая мне в глаза, спросил:
– Ты мне друг?
– Ну точно! Крыша съехала у хлопца!.. – я отвернулся от него и сделал вид, что разглядываю ближайшее к нам голубое стрельчатое панно с барельефным профилем солдата в круглой шапке.
– Не, ну скажи! – настаивал Макс.
– Во-первых, об этом тебя надо спросить. А во-вторых, говори прямо, чего тебе надо.
Макс помолчал немного, точно собираясь с мыслями, погладил белый пилон и робко, заискивая, сказал:
– Пойдём со мной... на одну тусовку.
– На какую?
– На ту самую... на богемную.
– Ты хочешь, чтобы тебя не одного, а вместе со мной выгнали? – усмехнулся я.
– Нас не выгонят.
– Ты же говорил, что нужен выдающийся человек?
– Он у нас есть.
– Да-а?! И где же он? – я вытащил из карманов руки и стал крутить головой, изображая изо всех сил, что хочу отыскать выдающегося человека, только что бывшего здесь и вот затерявшегося где-то у меня под ногами.
– Это ты.
– Что-о-о?!!
Два этих коротких слова привели меня в бешенство. Клянусь, было мгновение, когда я хотел треснуть Макса по лбу. Но вместо этого я расхохотался. Проходившая мимо девочка-подросток шарахнулась от меня в сторону и потом долго ещё оглядывалась.
– Ну и за кого же ты меня выдашь? – хохотал я. – За гиганта мысли? За отца русской демократии?
– Ну... вроде того, – Макс был спокоен: очевидно, эта бредовая идея уже успела прочно овладеть им.
– Что это значит: «вроде того»?
– С тебя же никто не станет спрашивать диплома или там... удостоверения. Так?
– Ну, допустим.
– Мы скажем, что ты – молодой и подающий надежды философ, автор новейшей философской... доктрины.
Помню, что в ту именно минуту я испытал на себе, что такое потерять дар речи.
– Как ты себе это представляешь? – спросил я, опомнившись. – Если спросят, что за доктрина такая, что я скажу?
– Это не важно...
– Это тебе не важно, потому что я окажусь в дураках и я же получу пинка под зад!
– Ну ты же увлекаешься философией... доклады всё какие-то пишешь... А потом пойми, не важно, что именно ты будишь говорить. Главное, не молчать...
– Хорошо... Скажи мне, что за люди там соберутся.
– Разные люди... Известные... Ну какая разница, какие люди?
– Да? А если там философы?
– Чудак! Да пойми ты, дело не в том, что именно ты скажешь, а в том, слышали они это или нет. Главное – новизна, оригинальность и эпатаж. Хорошо, конечно, если б ты смог их шокировать!.. Но даже если и не получится – ничего... Можно смело говорить любую чушь, знай тверди: «Это моё мнение... Это моё убеждение. Даже если оно ошибочно, оно имеет право на существование, как и всякое прочее». Понимаешь?
Ознакомительная версия.
