Погрузившись в свои мысли, Дэвид не слышал треска приближающегося мопеда, пока он не остановился, громко фыркнув, на дорожке у коттеджа. Взрыв смеха и веселые голоса заставили его вздрогнуть. По тропинке в сопровождении юноши спускалась Мифф. Они остановились на мгновение, полускрытые ветками цветущей акации. Мифф подняла голову, юноша наклонился к пей. Они обняли друг друга и поцеловались, и она, со звонким смехом высвободившись из его объятий, побежала к коттеджу.
Дэвид поднялся с земли, раздосадованный тем, что его одиночество было нарушено дочерью, пусть даже самой любимой, не говоря уже о ее спутнике, которого она поцеловала за деревьями с таким радостным самозабвением.
— Ау! — крикнула она. — Кто-нибудь есть дома?
И, увидев Дэвида, бросилась к нему:
— Ах, ты здесь, папа! А я начала беспокоиться, достаточно ли у тебя еды. И решила лучше самой приехать и посмотреть!
Поцеловав отца и взяв его под руку, она перевела взгляд на молодого человека, который следовал за нею.
— Ты ведь знаком с Биллом, правда? Он приехал провести со мной уик-энд, если, конечно, мы тебе не помешаем.
— Ну, разумеется. — Дэвид протянул руку. Пожатие Билла сказало о нем больше, чем это сделала Мифф. Дэвиду понравилась внешность юноши: его прямой взгляд, широкий разворот плеч, непринужденная осанка, — вся его крепкая, стройная, невысокая фигура.
Билл Берри. Дэвид вспомнил это имя. Мифф довольно часто упоминала его. Ну да, конечно, он работает вместе с ней в союзе портовиков. Вполне вероятно, что он встречался с этим парнем и раньше. Мифф приглашала домой своих приятелей и сама, случалось, уходила куда-нибудь с ними, но ее отношения с мужчинами всегда были дружескими и простыми, она никогда не позволяла себе того легкого флирта, который так увлекал Гвен. Поэтому любовная сценка, которую Дэвид увидел случайно сквозь зелень акаций, оказалась для него неожиданностью. По-видимому, молодых людей объединяло взаимное чувство и все между ними было уже решено. Они были явно счастливы и в полном согласии друг с другом.
Они сели на коврик рядом с Дэвидом, а он начал собирать разложенные вокруг книги.
— «Поэзия и философия»! — воскликнула Мифф. — Что ж, ты не плохо проводишь время, — добавила она, желая поддразнить отца.
Затем она рассказала ему домашние новости: Нийл обручился с хорошенькой медсестрой. Клер получила вторую премию за свои розы на местной выставке, Гвен собирается поехать в Сидней на каникулы, пестрая кошка Герти принесла шесть черных котят, Герти и Клер каждый день яростно спорят по поводу того, что с ними делать.
— Ой, папа, — весело воскликнула Мифф, — посмотри на свои руки!
— Да уж! Чистотой не блещут! — Дэвид вытянул свои тонкие смуглые руки. Они были грязные и исцарапанные. — А я и не заметил! — сокрушенно сказал он.
— Тебе остается только отрастить бороду и ты станешь настоящим жителем зарослей, — заявила Мифф. — Волосы торчком, рубаха распахнута, нос облупился.
— Знай я, что вы приедете, обязательно привел бы себя в порядок, — оправдывался Дэвид.
— Ты мне нравишься таким, как есть. — Мифф протянула руку и взъерошила ему волосы.
Солнечный свет, пронизывающий листву деревьев, померк. Из глубины зарослей, где уже сгущались вечерние тени, доносились затихающие голоса птиц, с гор потянуло прохладой. Дэвид предложил возвратиться в дом. Подобрав с земли коврик и книги, они стали спускаться к коттеджу.
После того как было съедено жареное мясо и печеный картофель, приготовленные Мифф, и распиты за здоровье всех присутствующих две бутылки пива, которые Билл извлек из своего рюкзака, Дэвид придвинул к огню большое кресло бабушки Миффанви. Мифф опустилась на циновку рядом с отцом, а Билл сел напротив нее на низкой скамеечке.
Пламя очага зажгло огоньки в глазах Мифф, залило румянцем ее лицо и, отражаясь в стекле книжных полок, искрами вспыхивало в ее волосах. Дэвид подумал, что никогда еще Мифф не выглядела так молодо и так не походила на свою бабушку, как сейчас. В ее взгляде, устремленном на молодого человека, было какое-то неуловимое кокетство, и тайное веселье, и невинное желание. Ее рассыпавшиеся по плечам волосы, темные, как сумрак, наполнявший комнату, округлая грудь под красным джемпером, стройные ноги в коричневых вельветовых брюках, казалось, принадлежали другому существу, а не той сдержанной и серьезной девушке, которую он знал. Дэвид понимал, что это пробуждение женственности вызвано чудесной и таинственной силой овладевшего ею чувства.
— Мы собираемся пожениться, папа, — сказала Мифф. — И хотим, чтобы ты об этом знал.
Дэвид улыбнулся молодому человеку.
— Заметьте, она не спрашивает моего согласия.
— Мы надеемся, что вы все же не будете возражать, — сказал Билл. — Я люблю Мифф. И никогда не думал, что она может тоже полюбить меня.
— Я и сама никогда не думала, что полюблю кого-нибудь так, как полюбила Билла, — призналась Мифф. — У нас столько общего, — мысли, взгляды и стремление быть вместе.
Дэвид ласково взглянул на дочь.
— Должен ли я сказать: «Благословляю вас, дети мои»?
Мифф потерлась головкой о его плечо.
— Я знала, что ты так скажешь.
— Вы можете положиться на меня, — серьезно сказал Билл. — Я буду заботиться о Мифф так, как должен заботиться мужчина, хотя жить ей со мной будет нелегко. Трудностей будет немало. Я не хотел, чтобы Мифф делила их со мной, но…
— Ему не удалось от меня отбиться, — улыбнулась Мифф, — когда я поняла, что должна всегда быть и работать с ним рядом, что бы с нами ни случилось.
— Что ж, этим сказано все. — Дэвид задумчиво закурил трубку. Словно сговорившись, они в молчании смотрели на огонь, обуреваемые чувствами, которые трудно выразить словами. Дэвид верил в благоразумие и. чистоту своей старшей дочери, но он понимал, что она влюблена до самозабвения в этого весьма заурядного молодого человека, что нахлынувшие на нее чувства изумляют и радуют ее, и она стремится еще больше пленить и привязать к себе Билла. Любовь может стать причиной самых неожиданных и самых возвышенных человеческих поступков, это несомненно. И как странно, что чувство любви никогда по-настоящему не волновало его души и не причиняло ему страданий.
В юности, побуждаемый проснувшимся инстинктом пола, он, естественно, искал любовных приключений; позже встретился с девушкой, которая ему понравилась; танцевал с ней и ездил на пляж и через какое-то время сделал предложение, что не явилось для нее неожиданностью; стал отцом и главой семьи. Но все это он совершал как-то автоматически, следуя установленному порядку вещей, сложившемуся под влиянием общества и окружающей обстановки.
В его жизни были и случайные связи, как, например, с Изабель, оставившие восхитительное воспоминание, но не было настоящей, всепоглощающей страсти. Это отнюдь не означало, что он не любил Клер и своих детей. Он любил их. И это чувство стало со временем неотъемлемой частью его жизни, необходимой ему, как пища. Пища души. Благодаря им он включился во всеобщий поток жизни. И все же ему почему-то казалось, что любовь с ее прелестью и очарованием прошла мимо него, — та любовь, которая завладела сейчас Мифф и ее избранником.
— Как тебе здесь живется, папа? — спросила Мифф.
— Как мне живется? — Он не мог противиться желанию подразнить ее. — Знаешь, мне, пожалуй, пришлась но душе первобытная жизнь на природе.
— Нет, нет! — вскричала Мифф. — Вечно бродяжничать в зарослях, допустить, чтоб мозг притупился в бездействии. Это невозможно. И особенно сейчас, когда так много нужно сделать и когда ты сам в силах сделать многое!
— Вот в том-то и дело! — Взгляд Дэвида снопа устремился на огонь. — Так много сделать! Но что может сделать один человек, чтобы действительно принести людям пользу? Вот это я хотел бы знать. И знать наверное.
Он жаждал услышать, что скажут ему Мифф и Билл; выслушать их точку зрения, изложенную ясно и свежо, обсудить с ними свои убеждения и планы.
— Мы считаем, что в одиночку многого не добьешься, — сказал Билл. — Но когда человек действует вместе с другими, — для него нет ничего недостижимого.
— В единении — сила, — усмехнулся Дэвид. — Да, это известно. Но единение во имя чего?
— Во имя мира на всей земле! — воскликнула Мифф. — Ты и сам к этому стремишься, папа! Ведь правда?
— Да. Но как заставить других людей стремиться к тому же? Тысячи мужчин и женщин не думают об этом и не желают думать. Одно разоружение еще ничего не решает. Смысл человеческой комедии в том, что созидание и уничтожение идут рука об руку. «Человек — разрушитель. Человек — созидатель».
— Он разрушает, чтобы строить, — сказал Билл.
— Строить и перестраивать, — подхватила Мифф. — Мы трудимся, как муравьи. Поколение за поколением мы будем продолжать строить. И если все, что мы построим, предадут уничтожению, мы будем строить снова и снова, как муравьи, миллионы муравьев, и на наших телах встанут опоры моста в будущее.
