Птичка как будто почувствовав опасность полетела невысоко над полем. Оптический прицел медленно пополз за ней.
Вот влево … она уже не там … у дороги … теперь в кустах … а это что?
Его внимание привлёк дом вдалеке. За ним – другой … Рядом с ним была видна легковая машина, сарай. И десяток солдат.
– Это они расстреляли нас?
Что они за это получат? По медали? Отпуска? Денежную награду?
А десять тел будут зарыты тут, возле дороги.
И эта сука птичка будет срать на их могилы.
От ненависти его лоб стал ещё более потным.
Но то что происходило в прицеле винтовки снова отвлекло его от раздумий.
Какой-то солдат отделился от всех и направился за дом, в небольшую будку. Кажется сортир.
– Что? По малой нужде?
Он вспомнил как любил шутить про солдатский сортир и как его товарищи смеялись. А теперь они мертвы.
– Несправедливо. – Подумал Степаненко – Я ещё раз рассмешу Вас, друзья.
Солдат вошёл в сортир. Прошла минута, две …
– Что-то долго ты не выходишь из туалета – сказал он вполголоса – Наверное очко тебе расширить надо.
И прицелившись в дверь туалета на уровне сидящего на корточках – выстрелил. Сухой треск резанул по ушам и тут же утих.
Он снова прильнул к прицелу – из толчка никто не выходил.
– Наверное срется хорошо теперь! – Повернулся к лежащему трупу ефрейтора сказал он.
Тёплый ветер шевелил светлые волосы ефрейтора а возле его застывших губ уже роилось несколько мух.
– Не смеёшься? Ну ничего .. я тебя рассмешу по настоящему – И снова прильнул к оптическому прицелу. Расстояние до деревни было далёкое и звука выстрела никто не слышал. Теперь его внимание привлёк слабый огонёк видневшийся в приоткрытой форточке окна.
Кажется что там курили.
– Дышать будет нечем – назидательно сказал Степаненко – надо бы шире приоткрыть. – И пальнул прямо в форточку. Огонёк сигареты тут же исчез в тёмном проёме комнаты.
– Теперь порядок! – И оптический прицел медленно заскользил по деревне выискивая новые объекты для шуток.
Вот машина отъезжает. Уже почти скрылась вдалеке, в клубах придорожной пыли.
– Что же тебе никто счастливой дороги не пожелал то? – И пальнул ей вслед, на уровне водилы.
Машина вдруг потеряла скорость и начала съезжать в кювет.
– Смешно? – Снова повернулся к сержанту. Но лишь больше мух собралось у его неподвижного рта.
Лишь синее губы у него стали.
Снайперская винтовка блестела на солнце – как будто теплее стала в руках … живее… веселее … как будто просила – давай! Давай веселиться дальше солдат! Я люблю это!
– Давай – ответил тот. И снова прильнул к прицелу.
Только теперь в деревне заметили что их обстреливают. Но не могли понять откуда. Солдаты бегали растерянно махая руками. Откуда-то выскочил офицер и что-то кричал им.
Какой-то солдат выскочил из сарая я небольшим ящиком и надев наушники себе на уши начал что-то кричать в него.
– Чего же так кричать? Уши не мыл, что ли? Сейчас прочистим тебе уши – и прицелившись в правый наушник пустил четвертую пулю. Тело солдата вдруг стало сразу короче и он стал оседать на землю.
В это время офицер бежал по направлению к сараю и вытаскивал на ходу пистолет из кобуры.
– Ты что, в школе кросс не сдавал? Разве так надо бегать?
И прицелившись ему в задницу нажал курок.
Офицер подлетев в воздухе – приземлился прямо в раскрытую дверь сарая.
– Вот так бегать надо!
Где-то сзади него раздался шум. Топот сапог.
– Сдавайся сволочь! Ты окружён!
Только теперь он стал понимать – это не игра. И не сон, жуткий и страшный.
– Зачем я здесь? – Мелькнула отчаянная мысль. – Я хочу домой, к маме .. – И перевернулся на спину.
Перед ним стояла дюжина солдат с автоматами направленных прямо на него. И офицер с орлом на фуражке.
Вот она и привлекла его внимание.
– Птичка – улыбнулся Степаненко и пальнул в неё последний патрон ….
Точка.
В этом рассказе…
Я не хочу больше вспоминать Степаненко. Ни очереди автоматных очередей которые разворотили его тело. И как умирающего офицера тащили на плащ палатке. Как на его могилу положили фуражку – с прострелянным орлом. Под звуки полкового оркестра, венков, слез. Как поднимали над его могилой – полковое знамя.
И как там, возле трупа Степаненко – незарытого и брошенного в поле, осталась ржаветь лишь его снайперская винтовка.
Одинокая и развороченная как и он, пулями тоже.
Я просто хочу чтобы подобные воспоминания с того света – не приходили ко мне больше.
Чтобы цензор перестал доводить мои произведения до абсурда – красивого, но абсурда. Без высоких идеалов, без вечного и прекрасного по сути.
Чтобы океан душевного покоя захлестнул меня. Всецело и полностью. Навсегда и вовеки.
Я хочу покоя.
Лишь покоя. И ничего – кроме покоя. В этом грёбаном мире.
Зачем ты поместил гроб в свой автопортрет? – Спросишь ты меня.
Ну что же, попробую объяснить тебе дружок.
Оглянись вокруг себя. Что видишь ты?
Маму, папу? Любимую девушку? Кучу красок, цветов, запахов?
– Допустим – ответишь ты. И добавишь строго – Только на фиг мне гроб в автопортрете?
– Обожди выкидывать его – отвечу я мудро. – Успокойся.
Подумай сам. Когда ты был молод – фантазия дарила тебе звезды, небо, море и яхты. И самых прекрасных женщин в мире.
А теперь ты старый. И фантазия подарила тебе гроб.
Скажи спасибо ей за это.
– Но что мне с ним делать? – Спросишь ты подозрительно поглядывая на меня.
– Давай-ка заглянем во внутрь! – Отвечу я – а там решим что к чему ….
И пока ты нервно куришь сигарету в стороне – я выдёргиваю гвозди чтобы открыть крышку гроба.
Готово!
Торжественный момент.
Я медленно подымаю крышку пахнущую свежей сосной (не могли на дуб раскошелиться, жмоты).
Она открываться с громким, долгим и слегка противным скрипом. Готово!
Смотри!
Смори же во внутрь приятель!
Но что с тобой? Почему ты закрываешь глаза?
Страшно?
Даже очень.
Я понимаю … ведь ты всегда видел себя лишь в зеркале.
Красивым. Причёсанным. Умытым. Иногда заплаканным. Или смеющимся.
А потом – ты начал стареть. Волосы твои становились седыми. Морщинки у губ появились. Глаза стали выглядеть усталыми.
Да фиг с тобой … смотри сюда … крышка гроба почти открыта.
– Стой! Обожди! – Не выдерживаешь ты – Этот мир имеет правила. И негоже живому смотреть на самого себя в гробу.
Ты говоришь это зажмурив глаза. Но я знаю – ты откроешь их. Ты всегда был любопытным.
Давай дружище.
Посмотри.
И вот – твои веки медленно открываются.
Минуту изумлённо смотришь, затем выдавливаешь: – Во блин! Какой я бледный!
И отшатываешься назад от гроба.
Помню, когда я смотрел на трупы других людей – всегда хотел побыстрее смыться – туда где солнце, цветы и птицы. Где широкие улицы, смеющиеся люди и огромное небо над головой.
А теперь – я сам в гробу.
И смываться мне больше некуда.
Твои губы вдруг расплываются в кривой усмешке.
– Что тут смешного? – Говорю я строго – Это же твой автопортрет.
– Да нет – отвечаешь ты – не обижайся …. просто это всё что остаётся у меня теперь.
А-а-а – понимающе протягиваю и начинаю внимательно осматривать свой труп.
Одет в чёрный костюм (рукава короткие на пиджаке. Где они нашли его? В секонд-хенде?). Рубашка белая (хорошо что моя собственная, одевал только по праздникам).
Руки скрещены на животе.
Мирно и покойно.
Не шевелятся как раньше.
Сколько я писал ими, работал, сколько раз вынимал занозы из них. Сколько раз смазывал кремом чтобы отдохнули, не болели.
Я любил каждую волосинку на них, каждую извилину.
И вот они теперь – белые и холодные. Такие беспомощные … как вата …
Жалко их …
Поднимаю взгляд – и вижу свои губы.
Сколько раз я целовался ими! Сколько облизывал их языком (даже мама ругалась).
Признаюсь что тайком – я верил что они красивые (иногда даже любовался собой в зеркало). А теперь они – как чужие.
Тонкие, белые, крепко сжатые.
И совсем не красивые.
Мне так жаль …
Смотрим теперь дальше.
Если разжать мои губы – я увижу свой кошмар, под названием "мои зубы" …. как же Вы мучили меня!
Не давали спать по ночам! Доводили до слез!
Мама говорила что когда родила меня – в магазинах не было молока. Поэтому она покупала мороженное, топила его в кастрюле и давала мне как молоко.
Я вырос здоровым. Только зубы стали плохие.
Может взглянуть на них в последний раз? Они заслужили это.
Я пальцами разжимаю свои плотно сжатые губы (хорошо что не зашили их нитками) – но что это???? Кажется у меня во рту двух зубов не хватает.
Неужели я все-таки решился их вырвать????
Молодец!
Уважаю!
А то десять лет не мог решиться!
И чувствую что настроение моё улучшается.
Смотрю на труп внимательнее – ты все-таки был смелым парнем.
