Ознакомительная версия.
– Это тебя Бог наказал, что говоришь много,– накинулась в очередной раз на старика жена , Лизавета: она, как заметили сельчане, ревновала Егора к той славе, что досталась ему одному, хотелось ее, той славы, хотя бы чуток, и ей. Однако, не фарт.
Егор молчал, только втянул – до конца, насколько смог–голову в плечи – не любил он слушать хулу на себя от жены, а спрятаться от нее не спрячешься, достанет своим ворчанием где угодно, она такая.
А Лизавета сыпала, не жалея слов:
– Кто тебя, осёл старый, просил прогнозировать про нашего председателя? А его и выперли. Теперь он дуется: это все дед твой своим языком напакостил... Отрезать бы язык ему. Вырвать. Нет, говорит, если грамотный такой, если уж и впрямь знал про меня, так пришел бы и рассказал, предупредил бы. Недалеко живу. Или в кабинет. Я бы, может, подготовился, вел себя более осторожно... осмотрелся бы по сторонам. А то как колом по спине. Внезапно. Средь белого дня. На людном месте. А?
– Так что, я к нему, к председателю, должен был переться, что ли?– шевельнулся на табуретке Егор.–Я? Мне надо то кресло или ему? За всеми не находишься. Я и так истоптался. Их, таких, кто не сегодня так завтра полетит с должностей, по моим скромным прикидкам, и в масштабе колхоза, и в масштабе государства, – ого сколько! За всеми не уследишь.
– Ты хоть государство не задевай, развратник!
–У меня что—«мерседесы» те есть , чтобы за всеми ими шастать, голову задрав? Или мне кто презентовал их? У меня даже телефона нету. А был бы!...
– Дай еще тебе телефон! – облизала губы Лизавета. –Вот тебе!
Она показала Егору то, что, по ее меркам, старик и заслужил,– фигу.
А днём Егор, надев чистую сорочку, потопал в направлении фельдшерско - акушерского пункта – решил показаться Матузку: что, интересно, скажет тот про его хворь? Учили же человека – пускай и лечит. Нечего. Может, пропишет таблетки какие, а может, и серьёзное что выявит и направит тогда дальше – сперва в участковую, а там, возможно, и в районную или даже в областную больницу.
Матузок был в своей маленькой, но уютной, чисто убранной ординаторской один. Сидел, отрешенный, казалось, от мира сего, за столом и торопливо что-то строчил ручкой на бумаге, время от времени поправляя очки, которые не держатся на ушах и скользят, словно полозья саней по льду, по его облупившемуся от загара носу.
– Заболел чего-то, кажись,– топтался в пороге Егор.
– Садитесь,– мельком взглянув на пациента, показал глазами на табурет Матузок.– Подождите немного. Занят. Запутался в цифрах. Говорила же учительница, Ольга Кондратьевна: учи, Матузок, арифметику, пригодится. Помни, Матузок: положишь перед собой – сзади возьмешь. Не слушался. Напрасно.– А потом, победно бросив ручку перед собой, поднял глаза на Егора.—Ну, что там у вас, дед?
– Если бы знал что.
– Держи градусник.
Потом, опять покопавшись в бумагах, попросил градусник назад. Посмотрел, сдвинул брови:
– Выпишу таблеток. Попей. Только сперва помогите и вы мне. Слушаете?
–А что мне еще делать остается, как не тебя слушать?
–Прогноз ваш нужен, дед, – Матузок положил руку на плечо пациенту.–Срочный.
–Больше синоптиком не нанимаюсь, – тихо и с нескрываемой грустью выдохнул Егор.–Извини.
Матузок насторожился:
– Почему же так?
– Почему, почему? Теперь все люди грамотные, могут мозгами поворошить и сами. Зачем мне за всех, братка, микитить? Зачем за всех отвечать?
Фельдшер повел подбородком и некоторое время молчал. Думал. А потом по-дружески мягко прислонил свою голову к голове Егора, прошептал:
– А и правда ! Правда, дед. Это так. Но! Но ошибаетесь все же в одном: все мы не можем одинаково думать. Не получится. И когда вот мне думать? О себе, о своих личных проблемах? Голова забита всякой всячиной... Я думаю, где и каким способом достать лекарства... и для тебя , да-да... Как привезти на ФАП на зиму топливо. У директора школы хватает своего думанья... У председателя сельсовета – своего... Эх, да что там!..
–Так...–хотел запротестовать Егор, но Матузок не дал ему вставить слова.
– Так что, дед, не «такайте» , а делайте людям и впредь приятное – работайте, служите синоптиком. Если получается у вас. Если верят земляки...
– Так болею...– малость, кажется, растерялся Егор.
– Вылечу, дедушка!– повеселел Матузок, заулыбался.–Поставлю на ноги. Так и быть. Не будете болеть. Обещаю.
– Это когда, наверное, правильный прогноз выдам,– с хитрецой сверкнул глазами Егор,– тогда не буду болеть. А ошибусь, поди, так и захвораю –наказывает, видать, Бог, как думаешь?
– А было разве, чтобы какой ваш прогноз лопнул, как мыльный пузырь, не сбылся?
– Вроде бы нет.
– Тогда не волнуйтесь и послушайте, что мне надо точно знать, чтобы потом не ошибиться, чтобы раз и навсегда...
– Слушаю, – веселее стало и Егору, ведь и правда же, наплетет лишь бы чего Лизавета.– Слушаю, Павел.
Матузок же, к удивлению старика, молчал. Он даже отвернулся от него, покачиваясь с пятки на носок, смотрел через оконное стекло на улицу, закрыв его своей широкой спиной. Синоптик напомнил о себе:
– К-хе... к-хе... Ага, значит... Ну, так что там у тебя, Павел? Жениться никак решил?
Матузок повернул к Егору счастливое лицо:
– А вы, дед, как догадались? Хотя ... правильно... да-да... Кто же еще догадается, если не вы?
– Этот прогноз шибко легкий – тебе уж, брат, лет много. Пора. Пора, Павел.
– Было не было! Попробую сам разобраться до конца...Правда, а зачем у самого голова? Каждый сам на себя в первую очередь должен надеяться. И только. Не получится, начну колебаться, тогда и позову вас, дед, на подмогу. Идет?
– Гляди,– кратко ответил Егор, крепко зажав в кулаке таблетки, насыпанные фельдшером.– Гляди. Если что – выручу. Как и ты вот меня. Ага. Ну, бывай. – Он помолчал, потоптался в пороге, как и перед тем, когда вошел, а потом поднял все же глаза на фельдшера.—Но... Ага, значит... Было не было... Не хорошо мне, синоптику, об этом... не мужицкое дело будто... Но ты сам гляди, парень, не ошибись... Может, ты мою бабу лучше бы послушал? Лизавету? Жениться ведь надо раз и навсегда... а люди они, Космоченки, не очень чтобы... злые... вреднюги, одним словом. Это пока ты не вошел в их дом, то улыбаются, поклоны отбивают тебе... Я с чего делаю свой прогноз? Перед этим с Космоченковой Танькой сын дачника женихался... Мягко стлали, ох и мягко! А на второй день – свадьбу же у нас делали –городским по сто граммов даже утром не дали поправить здоровье... те вынуждены были в лавку бежать... Веришь? Нету, говорят, все подмели дочиста. И надо же такое придумать? Хоть поровну на свадьбу сбрасывались... от невесты и жениха... А потом Космоченки той водкой огород сеяли-копали-убирали несколько лет... Люди же все видят. И более скажу: они зятьев своих совсем за людей не считают... Лишь бы вытолкнуть девок... Чтобы могли по закону детей приносить, а не в подоле... Потому у них все зятья были не наши – чужие... Свои парни не дураки – не брали... Я тебе, фельдшер, признаюсь, так и быть: это люди наши попросили сказать тебе про Космоченков... Уговорили меня. Уломали. Мать их так!.. Это не мой прогноз. Жалеют тебя... Ведь ты хороший, видно же... На «вы» с каждым... А хороших жалко... Не хотел я браться за этот грязный прогноз... нелегко было мне... Веришь? Еле решился... Но что правда, то правда: если не послушаешься моих земляков, будешь ты и пьяницей, и лентяем, и еще много кем. Но – будешь. Извини, если что не так... А захочешь убежать – не убежишь: приворожат, это они умеют... прости за прогноз... Поскольку это был бабский прогноз... женского рода... на сплетни похожий... Однако же попросили... при случае... поэтому, видать, и прихворнул... как специально, чтобы с тобой встретиться... Сказал вот тебе сегодня... и всё, баста: больше прогнозов давать не стану. Ну их! Ни за какие пряники. Неблагодарное это, гляжу, дело... Все равно как в луже выкачался ... в чем был. Тьфу!.. Мать их!..
Домой Егор топал все же в хорошем настроении. Будто и голова уже не болела. Будто и дышалось полегче. Он забыл о таблетках, что были в крепко сжатом кулаке, а когда расслабил его, те скользнули на землю – под самые ноги.
А фельдшер так ничего и не сказал Егору. Только ещё долго и как-то отрешенно, могло показаться со стороны, смотрел и смотрел ему вслед– даже когда уже не было видать Синоптика на деревенской улице.
Едва проснувшись, Рэба глянул на мать, которая топталась у печи, и с угрозой в голосе потребовал:
– Похмеляй, иначе сожгу хату!
– Поджигай, будешь в сараюшке жить, если ещё и его огонь помилует, – безразлично ответила мать, задвигая ухватом в печь чугунок. –Мне уже и жить... Может и не перелетаю. Поджигай, поджигай, сынок, хату. Спички дать?
Рэба рычал, словно раненый медведь, подпрыгивал, пиная ногами все, что попадалось на пути, рассыпал маты, словно просеивал между пальцами комки сухой земли:– Похмеляй, сказал!
Ознакомительная версия.
