Мухаммед Юсуф Аль-Куайид - Это происходит в Египте в наши дни

— Есть доказательства?

— Несколько дней назад я вычел у него половину дневного заработка. Он заскрежетал зубами и полным ненависти голосом воскликнул: «Где ты, Адхам?!» А на следующий день говорил Гульбану: «Почему тебя зовут Гульбаном, а меня ад-Дабишем? В наши дни нужно называться Адхамом аш-Шаркави и Абу Зейдом аль-Хиляли, они брали у богатых и отдавали бедным. А если не могли забрать, сжигали имение».

— Наверное, я вас утомил, — предупредительно вымолвил офицер.

Свидетель рассмеялся:

— Я еще ничего не сказал. Самое главное впереди.

Взглянув на писаря, добавил:

— У меня просьба к господину писарю: то, что я сейчас скажу, следует записать и как можно скорее довести до сведения самых высоких властей. Это касается нас, затрагивает интересы правительства и всех порядочных людей. Причина всего случившегося одна — алчность. Бедняки алчут. Тот, кто ничем не владеет, смотрит на принадлежащее другим так, словно имеет на него право. Но ведь богатство этого мира преходяще. Богатство бедняков в их терпении, смирении и честном труде. И тогда им воздастся в иной жизни. А тот, кто зарится на добро своего брата, единоверца, соотечественника, последний из людей. Разве смерть делает различие между имущим и неимущим? Неимущему будет легче в Судный день.

Свидетель снова рассмеялся, трясясь жирным телом. Офицер подтвердил:

— Все зло от бедняков. Это прописная истина криминалистики.

— Погодите, господин офицер. История ад-Дабиша так не окончится. Его арест — вопрос жизни и смерти. Его необходимо допросить и выяснить, кто стоит за ним. Если мы промолчим, то первая очередь — моя. Потом — председателя деревни, секретаря АСС, омды, ваша и так далее. Мы должны раздавить яйцо прежде, чем из него вылупится цыпленок. Неизвестно, что в нем, курица или петух. Я предостерегаю. Предостерегаю правительство, при котором почувствовал себя спокойным и которое готов защищать своей кровью.

Прощание было трогательным донельзя. Офицер так расчувствовался, что, забыв всякую твердость, кинулся в объятия толстяка и от души его расцеловал. В глазах у обоих стояли слезы умиления. Офицер непременно хотел проводить свидетеля до выхода, вновь и вновь извинялся, что побеспокоил его, обещал наказать того, кто, не разобравшись, послал ему повестку с вызовом. Толстяк успокаивал офицера, заверял его, что он патриот и бывший партийный активист, что ради Египта он готов на все. Они долго жали друг другу руки, и глаза их сияли. Офицер даже назвал феодала батюшкой, а тот его — сынком. Вошедший как раз в эту минуту председатель совета удивленно заметил, что, надо полагать, чистота и свежесть деревенского воздуха очень способствуют быстрому сближению людей.

Офицер приказал солдату снова вызвать Судфу. Она вошла одна, дети остались на улице. От слез глаза ее потемнели и казались еще больше. Пытаясь разрядить обстановку, писарь пошутил, что, мол, слезы для глаз что кохль. Офицер резко спросил:

— Ты признаешься или нет?

— В чем? — спокойно ответила женщина.

— В том, что подкладывала живот. Доказательство — вот оно! — Он указал на ком тряпья в углу.

— Какая разница, признаюсь я или нет?

Не спросив разрешения у господина офицера, писарь выпалил:

— Признание — главное доказательство. Так считает закон.

— Если не признаешься здесь, придется признаться в другом месте, — пригрозил офицер.

— Ну что ж, по крайней мере, увижу ад-Дабиша, успокоюсь за него. Ад-Дабиш у вас. Он мужчина, спросите его. А свидетели, которых вы понавели, говорят только то, что вам нужно. Двадцать пять человек, и все твердят одно и то же. Разве вам недостаточно? А живот, вон он, валяется позади тебя. Что ты от меня еще хочешь?

Я скажу. Открою двери, впущу в дом всех, кто пожелает. Пусть видят то, что они и так знают. Позор вам!

Гульбан, стоявший за дверью, услышал ее крик, вошел, не спросясь.

— Не бойся, Судфа. Расскажи все от начала до конца. Хуже не будет. Если они тебя захотят утопить, все пойдут на дно.

Офицер возмутился неожиданным вторжением Гульбана, решил про себя, что накажет солдата, стоящего у дверей следственной комнаты. Хотел было арестовать Гульбана, но в последний момент заколебался. А вдруг Гульбан тоже умрет? Тогда будет не одно дело, а два. Приказал солдату вывести нарушителя. Сам выглянул в дверь, бросил взгляд на ожидающих своей очереди свидетелей. Все это были соседи ад-Дабиша — бакалейщик, цирюльник, жестянщик, портной, сапожник. Офицер понял, что ничего нового он от них не услышит, и велел всем расходиться; когда потребуется, их вызовут. Послал солдата за полицейскими, которым поручен розыск ад-Дабиша Араиса. Пусть явятся к нему немедленно.

В дверь заглянул санитар, попросил разрешения войти, сказав, что председатель деревни прислал его для дачи показаний. Писарь запротестовал. Ведь санитар, сказал он, уже участвовал в коллективном свидетельстве. Запрещается дважды давать показания по одному и тому же делу. Офицер заметил, что закон в данном случае можно толковать по-разному.

— Если повторное свидетельство одного лица может помочь установлению истины, то к чему ограничивать число показаний.

И стал диктовать писарю начало протокола:

— В ходе следствия представилось необходимым вторично заслушать показания санитара больницы на предмет уточнения некоторых оставшихся не выясненными обстоятельств.

— Давай, брат, рассказывай, — бросил писарь санитару.

— В день раздачи помощи я стоял у дверей больницы. В середине дня появился ад-Дабиш. Он сказал мне, что пришел с поля в обеденный перерыв. У жены его еще утром начались родовые схватки, и она может родить с минуты на минуту. Поэтому он хочет, чтобы я пропустил его без очереди. Я спросил, где жена. Он тут же привел ее и показал господину доктору. Было видно, что она дохаживает последние дни, еще час, другой — и родит. Женщина с ног до головы была закутана в черное покрывало, и по этому поводу я пошутил, что бедняки тоже хотят соблюдать господские приличия. Доктор, едва взглянув на нее, определил, что здесь дело пахнет двойней, а то и тройней, и когда кто-то из стоявших рядом усомнился в его словах, предложил заключить пари на полдюжины пива. Он сказал, что ничем не рискует, потому что она родит не сегодня-завтра.

— А нападение?

— Когда доктор вернулся из деревни со всем украденным, мы стали поздравлять его. Тут же следом прибежал ад-Дабиш, а с ним еще десять человек. Я узнал среди них Гульбана. В руках у них были палки, ножи и топоры. А ад-Дабиш держал маленький револьвер.

— И все это из-за продуктов?

— Конечно, нет. Если бы дело было только в продуктах, он мог бы забрать, сколько хочет, и все тут. У ад-Дабиша и его приятелей была другая цель — они хотели устроить побоище, перебить человек сто. Представляете, если бы это произошло накануне визита, какие были бы последствия?! Доктор вел себя героически. Ад-Дабиш подбежал к нему, стал ругать, ударил. Но доктор сохранил спокойствие и тем самым не дал ад-Дабишу затеять свалку.

Последним, кого заслушал офицер, был посыльный, отвозивший ад-Дабиша в Тауфикийю.

— В воскресенье после полудня меня вызвал председатель деревенского совета и поручил срочное дело: отвезти ад-Дабиша Араиса в Тауфикийю и сдать начальнику полицейского участка. Он дал мне письмо к начальнику участка и приказал и ад-Дабиша, и письмо вручить только ему лично, желательно без присутствия других лиц. После нападения на господина доктора ад-Дабиша заперли в помещении склада медикаментов при больнице. Когда машина «скорой помощи» подъехала к двери склада и мы вошли туда, ад-Дабиш лежал ничком на полу среди разбросанных лекарств. Он не пошевелился. Мы подняли его и поставили на ноги. Он решил, что его освобождают, и двинулся было в сторону деревни. Но его схватили и затолкали в машину. Рядом с водителем мог поместиться только один человек. Я решил, что не стоит мне садиться вперед и оставлять его одного сзади. Я за него отвечаю, и, если он сбежит, меня посадят вместо него, поскольку дело политическое и затрагивает высшие интересы государства, как сказал мне председатель совета. Я сел на койку, в кузов машины, а его посадил на другую, напротив себя. Конечно, было бы приятнее сидеть рядом с водителем, оттуда все видно. Когда машина тронулась, ад-Дабиш обернулся и стал смотреть в маленькое круглое окошечко в борту машины. Через него он мог видеть дома, поля, людей. Мне показалось даже, что он щурит глаза, чтобы лучше все рассмотреть. Когда мы выехали за деревню, водитель набавил скорость. Ад-Дабиш устал смотреть в окно и растянулся на койке. Подложил руки под голову и сказал мне.