— Лично я в это не верю. Я нашел и другие акростихи у Курта. Но пока предпочитаю ими не заниматься. Вначале мне нужно сравнить их с текстами Юлия, зашифрованными с помощью зеркала, на манер Леонардо да Винчи. Я расшифровал несколько страниц — это довольно трудное упражнение. Но эти странности показывают, что Юлий был совсем не тот человек, каким хотел казаться. Эти зашифрованные тексты — самое жуткое, самое дьявольское, что мне приходилось читать о ревности. Судя по ним, Юлия снедала зависть. И так было с самого детства. Эти зашифрованные слова ужасны! И почти непереводимы на «нормальную» каллиграфию. Юлий! Такой интересный человек, которым я так восхищался в Гранаде! Кажется, он был равнодушен ко всему, что не имело отношения к его мизантропии! Но это вовсе не доказывает, что он был ангелом-мстителем. Возможно, он и хотел, чтобы вся семья отправилась на тот свет, поскольку этому старому холостяку не было чего терять и он не был привязан ни к чему и ни к кому. Однако некоторые высказывания Карла на его счет не дают мне покоя и сегодня. Он говорил об этом, когда мы прогуливались в цветущих садах Генералифе и во Дворе львов. «Я знаю, что ночью вы были в цыганском квартале, где Юлий, напиваясь, прожигает свою жизнь. Не бойтесь, — сказал он, когда мы сидели на краю бассейна во Дворе львов, — и не смущайтесь, я не завидую Юлию. А вот Юлий, напротив, завидует мне». В тот момент из-за его настойчивости я как раз думал обратное. Кому обычно завидует бессмертный человек? Тому, кто имеет то, чего нет у него, и тому, у кого нет того, что есть у него. Юлий подкупил меня своим поведением, и я поверил, что он действительно ничего не желает в этой жизни, что он равнодушен, как Диоген, поскольку потерял то, что называют сдержанностью, — то есть всякий стыд. Казалось, он выше стыда. Нечего скрывать, нечего желать… «кроме смерти», которую он считал высшей точкой покоя. Покой! Разве в то время я мог подозревать, какой смысл он вкладывал в это слово? Эти небольшие отрывки, которые мне удалось расшифровать, ясно показывают, что означает «покой», к которому он так стремился.
Немного позднее к ним наконец присоединяется Поэт-Криминолог и Следователь рассказывает ему о странных открытиях, сделанных Литературоведом, после чего вся троица отправляется ужинать в Морской клуб.
— И что же всё это нам дает? — спрашивает Поэт-Криминолог после того, как все заказали обильный ужин из даров моря.
— Вы собираетесь работать за едой? — удивляется Литературовед.
— А почему бы и нет? Речь же идет не об историях, каких полно в книгах Карла Найя и от которых я засыпаю, а о настоящем расследовании его тайной жизни и жизни членов его семьи. То, что все видели, — это одно, а то, как они жили на самом деле, — это другое. Жизнь любого «великого человека» независимо от того, на самом ли деле он великий или его таковым считают, наполнена страхом. В человеческом обществе царит обычный биологический порядок: женитьба, рождение детей, возможность властвовать над как можно большим количеством других людей. Однако у некоторых индивидов, как опухоль, разрастаются тщеславие, гордость, постоянно неудовлетворенные желания, что выделяет их из общей массы. Эти индивиды пользуются теми же, обычными средствами, методами, что и другие люди, но никто не знает, как им удается становиться незаурядными личностями. Одни, уловив дух времени, проявляют себя великолепными стратегами и быстро приобретают славу «великих». Другие, как Юлий, возводят эшафот под свою жизнь… или, скорее, делают из своей жизни эшафот.
— Совершенно верно! — восклицает Литературовед. — Всю свою жизнь Юлий подставлял шею под лезвие гильотины, и оно то и дело опускалось на нее. Из этих повторяющихся неудач и ранений он умудрился извлечь таинственный яд — ужасный и в то же время прекрасный нектар. Да, проза Юлия прекрасна, красива, как «красивы», по вашим словам, бывают некоторые преступления. Она великолепна еще и потому, что является выдумкой чистейшей воды, словно загадочный кусок будущего слишком рано попал в настоящее. Насколько меня никогда не привлекал путь, которым шел Карл, настолько меня завораживал «антипуть», который выбрал Юлий. Точно так же меня завораживают «антипути» Розы, Курта и Франца, особенно когда понимаешь, какие тонкие нити связывают их с настоящим «величием» Юлия.
— Давайте перейдем к делу! — просит Следователь. — Нас интересует не эстетическая траектория их творений, а связь между произведениями и загадкой «Урана».
— Послушайте, — говорит Криминолог, — но если есть загадка, то она должна выглядеть как постскриптум в конце их произведений и жизней. И я благодарю Бога, что наш друг Литературовед среди рукописей Юлия нашел зашифрованные тексты, подтверждающие его тайную болезнь — зависть. Теперь нужно узнать, чему завидовал Юлий. Может, успехам Карла?
— Только не им, — возражает Литературовед.
— Тогда любовному или семейному счастью Карла?
— Тоже нет.
— Огромным гонорарам?
— Тем более нет! Юлию нужно было почти ничего или крайне мало.
— Тогда чему? Может, он завидовал зависти, которую вызывал у Карла? Завидовал, что не испытывает зависти?
— Вы просто неистощимы на парадоксы! — восклицает Следователь.
— Вовсе нет, — отрицает Поэт-Криминолог. — Люди всегда завидуют другим, — и, обращаясь к Литературоведу, добавляет: — Вспомните новеллу Генри Джеймса[4] «Зверь в джунглях». В чем заключался секрет «зверя»? Конечно же, в Зависти, но не в обычной, на первый взгляд, зависти. Всю свою жизнь зверь провел в джунглях, думая, что живет, чувствует, не подозревая о своем безразличии до тех пор, пока его женщина, подруга, сообщница внезапно не умерла.
— Согласен, — говорит Литературовед, — более красивой метафоры не существует.
— И вот этот «зверь», являющийся человеком, не способный ни любить, ни отвечать на любовь, стоит перед могилой своей подруги в полнейшей растерянности и не понимает, чего ему не хватает. Не кого-то, а чего-то. Он не в состоянии понять, что его внимательная подруга была настолько деликатна, что он никогда не догадывался о ее любви к нему. И вдруг он замечает на соседней могиле…
— Плачущего незнакомца?
— Да! И «зверь» внезапно понимает, что завидует неприкрытой печали незнакомца. Завидует его рыданиям! Зависть и ревность часто путают. Можно не ревновать, а завидовать сильному чувству — признаку полноценной жизни. Как вы считаете, завидовал ли Карл в глубине души неудачам Юлия? Хотел ли он оказаться на его месте и испытать то, что чувствовал Юлий в глубочайшем одиночестве, о котором все говорили с уважением и неловкостью? Для Карла Юлий был «зверем». Или, наоборот, для Юлия Карл был «зверем»? И что все-таки в жизни Карла вызывало зависть Юлия, как он признался в этом в своих зашифрованных бумагах?
— В Гранаде Юлий однажды удивил меня странным признанием по поводу не своих литературных неудач, — наоборот, он не считал себя неудачником в литературе и в глубине души был уверен в высоком качестве своих произведений, — а неудачной жизни. «Я не хочу прийти к какому-то концу, — заявил он. — Я не хочу достичь какой-то цели, я не хочу целей. Для меня достижение цели равносильно смерти. Я хочу жить и испытывать неудачи. Неудачи необходимы мне даже больше, чем это вино». Поскольку я невольно улыбнулся, он продолжил: «Это не поза. Неудачи необходимы мне больше, чем воздух. Я не хочу, чтобы меня восхваляли или не восхваляли. Я хочу быть ничем! Не хочу быть заключенным в какую-то форму».
— Если присовокупить к его зашифрованным сочинениям еще и эти ужасные слова, то мы могли бы с полным основанием обвинить его в том, что он спровоцировал трагедию на «Уране».
— Не уверен… — продолжает Литературовед. — Он сказал еще: «Я не хочу иметь какой-то статус в обществе. Я чувствую постоянную ностальгию по своему детству. Я хочу остаться подростком».
— Убрать лестницу… Разве это нельзя назвать «шуткой» подростка? Юлию нравится нагонять страх. Он убирает лестницу и смеется, глядя на родственников, барахтающихся в воде и не воспринимающих всерьез «веселую шутку» своего дядюшки. Он и сам не воспринимает ее всерьез. Но в какой-то момент, увидев, как задыхается его брат и, постепенно теряя последние силы, приходит в ужас, как поддерживают его на воде другие, он ощущает такую радость, такое умиротворение, что ему хочется, чтобы муки Карла продолжались бесконечно. Однако остальные тоже выдыхаются, к тому же старый Карл ужасно тяжелый…
— И вы думаете, что, увидев, как его брат…
— Да, увидев, как «великий Карл» теряет последние силы, захлебывается, задыхается, Юлий не может удержаться от того, чтобы не совершить непоправимое.
— А затем он что, бросается к остальным в воду?
— Да, причем с радостью! С радостью подростка. И со смехом.
