— На помощь! — вполголоса, словно репетируя интонацию, взывает Клещ. — На помощь!
На террасу выходит Варци-олеандр с маской из ароматических трав на лице.
— Что вы там напеваете, синьор Эдгардо?
— Синьора, у фотографа взломали дверь…
У Варци собственная система сигнализации: она визжит примерно тридцать секунд.
Поднимается очаровательный переполох. Выскакивают Сандри, вооруженные в общей сложности шестью пистолетами. Ло Пепе оккупировал лифт, взлетел и очутился на пятом этаже в полной небоеспособности. По лестнице галопом мчатся наверх остальные силы правопорядка, отбивая себе лодыжки автоматами. Наконец врываются в разгромленную квартиру. На столике — единственном нетронутом предмете обстановки — выложена на всеобщее обозрение иностранная валюта и компрометирующие фотографии влиятельных жителей города в сладострастных анальных, оральных, содомических, акробатических и еще невесть каких позах.
Полиция подозревает сеть шантажа. В настоящее время следствие располагает несколькими записными книжками с адресами. Объявлен розыск фотографа Летучей Мыши, а также лиц, его посещавших. Следы Ливиано Лонги обнаружить не удалось. Жильцы дома на виа Бессико, уже подвергшиеся суровым испытаниям в день убийства, требуют от полиции надежной охраны. Как, спрашивается, злоумышленник мог проникнуть (Тормозила внес редакционную поправку: слишком сильный глагол)… беспрепятственно попасть в квартиру и перевернуть все вверх дном? В данной связи мы цитируем заявление депутата Сороки, который сосредоточил внимание на двух моментах…
Карло Хамелеон стучит на машинке, пишет, курит, опять стучит.
С террасы «Бессико» видна Башня номер Три, и наоборот. Сегодня ночью отличная видимость. В эту ночь, вероятно, многое станет явным.
Спускается ночь, город приветствует ее светящимися словами. Длинные, мигающие, струящиеся слова приглашают посмотреть фильм, закусить, развлечься; дрожа, вспыхивают запятые фонарей, восклицательные знаки светофоров, многоточия автомобильных фар. Бледные неоновые лампы подсвечивают манекенов обоего пола, стайки обуви в витринах-аквариумах, надгробья банков. Лучи, красные, желтые, индиго, фиолетовые, разбегаются и сливаются на стенах и тротуарах. Из отражений в стеклах возникают иллюзии: актеры с афиши представляются сидящими в баре, прохожие с содроганием обнаруживают себя среди застывших манекенов. Окна небоскребов напоминают падающие звезды, а настоящие звезды, кажется, можно погасить, повернув выключатель. Большая настольная лампа на тумбочке Всевышнего, думает Лучо, понимая, что раз такие мысли приходят в голову, значит, ему явно не по себе.
Несколько дней спустя после своего семидесятилетия он бредет по центру города и тащит за руль Велу. С виа Бессико его выпроводили два тупых, но вежливых полицейских. Сейчас он тащится в шумной толпе Полуночников: у одного в руках мороженое, другой вооружен газовой зажигалкой, третий собирается вооружиться, засунув руку в карман. Из бара доносятся мелодии песенного конкурса, истошные вопли солистов и ансамблей; на улице то и дело взрываются автомобильные сирены. Лучо Ящерица в поисках тишины зажимает ладонями уши и погружается в бездну океанических вибраций. А китайцы сейчас накручивают педали, отправляясь на работу, дружно, словно кузнечики, звякают велосипедными звонками. Лучо открывает глаза, отнимает ладони от ушей и задерживает плотоядный взгляд на Ночной Бабочке в пятнистом платье; язык его в полном согласии со взглядом облизывает губы.
— Старый червяк, — осуждает его Вела.
— Ты хотела сказать «пошляк», — поправляет Лучо.
— Да одно и то же.
Лучо прислоняет старую боевую лошадь к стене, прислушивается к мерной поступи Полуночников.
Quàdrupedànte putrèm sonitu quatit ringula càmpum.
— Это стихи Вергилия Марона, аллитерация, имитирующая стук копыт.
— А он молодой? — любопытствует Вела.
— Родился в семидесятом году.
— Бедняга! И двадцати нет! Купи себе мороженое и выбрось это из головы, — советует Вела.
Лучо решает воспользоваться добрым советом и, приготовив пятьсот лир, входит под вывеску «Ice cream». И сразу понимает, что за такую сумму тебе и лизнуть не дадут. В мозгу мгновенно складывается рифма:
Как незаметно время пробежало,
Мороженое и то подорожало.
За стойкой черно-белый Пьерино Пингвин выдает вафельные конусы с расписанными рукой мастера шариками. Перед ним скользит длинная вереница страждущих душ, и каждая, получив произведение искусства, чувствует себя очищенной и умиротворенной. У одного в руках Лимонный Эверест, у другого — Малиновый Матисс, у третьего — россыпь шоколадного гуано, у мальчика — Фруктовый Гоген, у девочки — сливочно-шоколадный Клее, а совсем малютка сжимает пальчиками невероятное небесно-голубое мороженое.
— Цвет Беато Анджелико, — комментирует Лучо.
— Нет, мультяшек Пуффо, — уточняет Вела.
Лучо вдруг замечает в углу мальчишку лет одиннадцати, завистливо наблюдающего за очередью, мусолящего в руке монетки, которых явно недостаточно для порции мороженого. Лучо медленно продвигается — точнее, его продвигают — к стойке, при этом он мысленно составляет взбитый полифонический букет и сглатывает слюну.
Волчонок сглатывает в унисон.
Клиент впереди попросил банальное ореховое. Неэстетично! Немногим изобретательнее оказался мальчишка, стоявший за ним, — сливочно-ореховое. Лучо решил, что его вкусу соответствует мороженое примерно по такому рецепту: черника, ананас, угорь, крем, китайцы, гоголь-моголь, бактерии, банан и завершающее начало.
— Вам за сколько? — выводит его из задумчивости Пьерино Пингвин.
— За две тысячи.
— Какое?
— Сливочно-лимонное крем-брюле.
Отчеканив эту поэтическую строку, Лучо затылком ощущает отчаянные флюиды Волчонка. Учитель оборачивается. Их взгляды встретились.
— Ты — младший брат Томмазо?
— Попали в точку сразу.
Никогда еще рифмы не способствовали возникновению столь мгновенной и трогательной симпатии. То ли еще будет!
— А что ты в стороне стоишь?
— Без денег здесь получишь шиш!
— Я угощу, иди, малыш!
— Мы что здесь, за мороженым стоим или стихи сочиняем? — рявкает нетерпеливый покупатель за спиной Лучо.
— Ты какое любишь? — спрашивает Лучо.
— Если он хочет мороженого, пусть становится в очередь, — требует нетерпеливый.
— Да бросьте, он же ребенок, — вступается сердобольная Полуночница.
— Дети тоже стоят в очереди, вон, оглянитесь!
Атмосфера накаляется. Пингвин молча слушает перепалку.
— Слушай, дед, забирай свое мороженое и отваливай! — командует нетерпеливый.
— А если я хочу две порции? Нельзя, что ли? — бросает вызов Лучо.
— Нельзя. Ясно, что берешь для мальчишки.
— Ах так? Дайте мне шесть порций по две тысячи. Хочу попробовать все сорта!
Пингвин в сомнении.
— Я сказал — шесть! — Лучо с торжествующим видом выкладывает деньги, забирает шесть порций мороженого и выходит, едва не задев нетерпеливого, при этом конус держит над головой наподобие короны.
— Выпендрежник! — злобно шипит нетерпеливый.
— Спасибо, — говорит ему Волчонок уже на улице.
— Чего не сделаешь для друга, — отзывается Ящерица.
Они усаживаются за столик, о таком количестве мороженого новые друзья могли только мечтать: Лучо много лет назад, Волчонок только что. Лучо передает малышу крем-брюле и клубничное, во время этой операции ореховое у него в руках раскалывается и рыбкой летит на землю, будто прыгая с вышки. На помощь торопится дворняга-бедолага и добросовестно все вылизывает. Лучо берется за сливочное; прохожие с любопытством глядят на него, порой даже показывают пальцем на старичка с трезубцем.
Подходит официант.
— Здесь без заказа сидеть нельзя.
— Что еще заказывать?! У нас и так шесть порций.
— Вы взяли у стойки. А здесь, за столиками, наценка.
— Возьмите порцию мороженого в оплату.
Официант не настроен шутить. Лучо не настроен вставать. Назревает конфликт, но Волчонок, принимая волевое решение, вскакивает, сгребает все мороженое и дает тягу. Ему хватает двухсот метров, чтобы разделаться с кремовым, шестисот — с фисташковым. На расстоянии километра от столика он проглатывает клубничное. Затем уничтожает лимонное и делает заявление для печати:
— Ну вот, теперь уже лучше!
— Это видно, особенно по лицу, — замечает Лучо.
— А почему бы вам не покрутить педали, вместо того чтобы тащить велосипед за руль?
— Неплохая идея.
Учитель садится в седло. Волчонок неожиданно впрыгивает на раму.
