– Почему? Что я тебе совсем не нравлюсь, да? Ну, сам по себе? Скажи!
– Нравишься. Но без денег не пойду.
– Да подожди. Ты ко мне испытываешь хоть что-то. Ну хоть какую-нибудь симпатию, как к мужчине, а не кошельку. Ты меня любишь? Ну скажи. Любишь, хоть чуть-чуть.
– Люблю, – снова зевнув, продолжала терпеть девушка, решившая, однако, стоять до конца. Или сидеть, пока на горизонте не появится новый клиент.
– Ну так почему, почему? Ты что же, когда всю ночь говорила, как любишь меня, что я у тебя такой единственный, врала, да? Ну скажи, врала?
– Кончай Игорь, бесполезно, – устало молвила путана и незаметным, но цепким взглядом агента внешней разведки окинула площадку: не появился ли кто.
Саша, подошедший с шампанским, некоторое время прислушивался к разговору, потом неожиданно спросил:
– Сколько?
– Что сколько? – не понял Гоша, однако дама его сердца поняла.
– Ему, – она кивнула на Гошу, – как постоянному клиенту, 1000 рублей за час.
– Тебе часа хватит? – спросил Саша.
– Мне полчаса хватит, – ответил Гоша, сокрушенно и пьяно мотая головой.
– А за полчаса, значит, 500? – продолжал Саша прицениваться к сомнительному товару.
– Нет, все равно 1000. Хоть 15 минут, хоть час.
– Это как междугородний телефонный разговор, – встрял Петя, – меньше, чем за 3 минуты нельзя. Даже если разговариваешь одну.
– Во-во, – сказал сомнительный товар. Предмет Гошиного вожделения и впрямь оставлял желать лучшего. Грубое лицо, толстый нос и давно немытые волосы, расчесанные на прямой пробор, жесткими прядями спускающиеся на кофточку, бывшую, возможно, белой, но позавчера. А глазки такие маленькие, что их размер невозможно было скрыть, даже дорисовав их до самых висков. А выразительности и живости в них было столько же, сколько в пуговицах от старых кальсон. То есть – нормальному человеку, если уж так стало невтерпеж, – быстро, в безлюдном ночном дворе, где пахнет кошками, между двумя мусорными баками, стоя, ни в коем случае не спрашивая, как зовут, и – чтобы быстро уйти и не вспомнить больше никогда, и красная цена – 30 рублей и две пустые бутылки…
Но сейчас, на фестивале, спрос есть. Есть спрос и работа кипит. И бедный Гоша такое чучело любит. И хочет. По крайней мере, сейчас.
– Ну, 500, за полчаса, – продолжал торговаться Саша.
– Сказала, тыщу, значит, тыщу. И потом, кто платить будет?
– Я, – сказал Саша, доставая бумажник. Гонорар обретал реальные черты, а других предложений пока не было, поэтому она сказала: – 900.
– 700, – сказал Саша, – больше не дам. Тем более, ты тут без сутенера и можешь не делиться. Идет?
– Ладно, – согласилась корабельная гетера, – деньги вперед.
– Хорошо, – сказал Саша, вынул из бумажника 7 сотен и дал. Она пересчитала.
– Ну что, идем в твою каюту, голубок, – пропела она Гоше голосом циркулярной пилы и начала поднимать его со стула.
– Идем, конечно, – радовался пьяный Гоша, вожделенно поглаживая ее зад, только что взятый напрокат.
– Шурец, не беспокойся, я отдам, ты ж меня знаешь.
– Знаю, – сказал Саша. – Я и не беспокоюсь.
– Я потом вернусь, – пообещал Гоша, оборачиваясь.
– Хорошо, хорошо…
– Моя дорогая, моя любимая, как я тебя хочу, Анжелла, – ворковал Гоша, удалясь, тиская свою подругу и разогревая себя до нужной кондиции.
– Анжелла, – повторил Саша и посмотрел на Анжелику, – гм, надо же…
– Да мать – дура, – вдруг в сердцах вырвалось у Жики. – Проще не могла назвать.
– Ну ладно, – успокоил Саша, – я просто так, ради шутки.
– Меня, – сказала Анжелика серьезно, – твои шутки задевают. Я и так всю жизнь мучаюсь, понимаешь?
– Понимаю, – сказал Саша. – Извини меня.
– А кто это был, приятель твой? – поинтересовалась Жика, быстро простив.
– Ты не узнала? Он же солист группы «Мистер Хадсон».
– Да-а? Странно, а чего же он с такой?…
– Ну, с этой он давно. Он ее еще в Питере подцепил. В гостинице «Октябрь», у них там свой проститутский кооператив, называется знаешь как? «Шалунья»! Теперь здесь работает. Где сезон, там и трудится.
– «Шалуньи» – это его болезнь, – пояснил Саша, – он все время на любых гастролях берет проституток, тратит на них все деньги и всякий раз требует от них подлинного чувства, нежности требует, хочет, чтобы они ему в любви признались. Это, конечно, можно. За отдельные деньги. Они так и делают, пока деньги у него не кончатся…
– А потом?
– А потом – вот как сейчас ты видела. Но Гоша к этому времени уже думает, что у них роман, что деньги уже не при чем, что они вот-вот поженятся…
– Бедный, – вздохнула Жика и подумала, что годика через 2, а может даже и теперь, только после Буфетова, она помогла бы несчастному Гоше из одного только альтруизма. И потом, он такой знаменитый… и так поет хорошо…
– Ничего он не бедный, – усмехнулся Саша, – он чего хочет, то и получает. Он странным образом только проституток и любит. Вот на тебя он и не посмотрел бы даже, – добавил он, будто прочитав Жикины мысли.
Скрывая смущение, Жика повернулась к Пете и обняла его.
– Петечка, открой нам шампанского. Ты это делаешь так неопасно, бесшумно.
Польщенный Петя потянулся за бутылкой. Можно было спокойно осмотреться. Кто-то танцевал, кто-то слушал, как поют, кто-то просто выпивал. Благодаря Саше с Петей девушки попали прямо в самую гущу эстрадного мира, который казался до этого совершенно недосягаемым. Изнанки этого мира они не знали, а фасад выглядел очень привлекательным. Богато и весело все было. Очень многие лица были знакомы; кого-то девушки узнавали сразу и, толкая друг друга в бок, перешептывались: «Смотри, вон Дубин пошел. – Где, где? – Да вон, вон туда, смотри. – А-а! Да, да, вижу. С кем это он? – Ну с этой, с этой телеведущей, как ее фамилия? – Не помню… – А она ничего… – А вон Бойцов, погляди. Он что, покрасился или выгорел? – Нет, нельзя так выгореть, наверно, все-таки покрасился. – А Скакунов-то, Скакунов! – Где, где, покажи. – Ну вон стоит, с манекенщицей, наверное. Лучше бы не стоял: в ней все метр восемьдесят, а он такой высоты достигнет только в прыжке».
Девушки увлеклись настолько, что на время позабыли о своих партнерах по вечеру, по скамейке, поцелуям и стихам. Они вдруг снова превратились в наивных девчонок, школьниц, сплетниц, в тех, кем, в сущности, и были; все взрослое и женское в них опять ушло на задний план, в тень, будто застеснявшись того, что не вовремя себя показало, поторопилось. Они толкали друг друга, хихикали и перешептывались. Петя с Сашей смотрели на них с недоумением и некоторым испугом: они вдруг увидели их подлинный возраст. Саша взглянул на свою новую возлюбленную, будто со стороны: и свежий взгляд будто проявил беспристрастное фото, на котором были школьный ранец, дневник, тройка по алгебре… И тут Вета случайно перехватила Сашин взгляд и жутко смутилась. Единственным, что могло ее смутить в тот вечер, было то, что в ней могут угадать школьницу 15-ти лет. Она все сделала для того, чтобы быть с Сашей взрослой, готовой к любви девушкой, и тут… на тебе, потеряла бдительность. Надо было исправлять поведение по-быстрому. Вета на полуслове оборвала оживленное обсуждение эстрадных звезд, резко сказав Жике:
– Ну хватит! Все это не так интересно. Выпьем!
Жика, однако, не могла остановиться и все жадно высматривала знаменитостей на палубе, но все попытки привлечь подругу к перемыванию их костей не встречали теперь никакого отклика. Вета будто поставила между ними ледяную стенку: хочешь продолжать оставаться школьницей – давай, но без меня, я в этом больше не участвую. И тебе не советую, опомнись, ты компрометируешь и себя, и меня, – будто говорила взглядом она подруге, намекая, увещевая и осаживая ее школьное любопытство, ее неприличный аппетит к ставшему столь близким миру эстрадных звезд. Но Жика все не унималась:
– А это кто, кто это с тобой поздоровался? – теребила она Петю.
Надо сказать, что Саша с Петей были тут далеко не новобранцами: их знали, они в этом кругу давно были своими, эстрадные тусовки были для них привычны и отчасти были их местом работы, и сейчас с ними многие здоровались, кивали издалека приветственно, махали руками, приглашая к своим столам.
– Ну кто это, кто, – все допытывалась Анжелика у Пети, – Вахлакова или Леда Шанс? Я их все время путаю.
– Да какая тебе разница, кто! – уже разозлился Петя. С тех пор, как они пришли на корабль, его новая подруга обратилась к нему лишь дважды, да и то с двумя просьбами: открыть шампанское и напомнить имя прошедшей мимо певицы, все остальное время он для нее не существовал, она его просто игнорировала. Петя даже обиделся, хотя это и было не в его привычках. Даже в профессиональном смысле обижаться было не выгодно: будешь, допустим, брать интервью, перепутаешь опять, как почти каждый журналист – свободу с развязностью, и смелость с хамством, – ну и тебя пошлют… Ты можешь, конечно, обидеться и уйти, но тогда так и останешься – без интервью, без пикантных подробностей, а, значит, и без гонорара. Поэтому Петя обижался редко, но сейчас на Анжелику обиделся. Он, зная предмет, что называется, изнутри, не считал, что наши поп-звезды достойны такого уж внимания. – Ну Вахлакова прошла, ну и что? Кто тебя еще интересует? Бойцов? Давай, познакомлю.
