У Рудольфа Гакла и движения были изящны. Он непринужденно сел и неторопливо поднял голову, придав позе горделивый вид.
«Надо посмотреть картины в замке Клени, — вспомнил капитан. — Петр утверждал, что Гакл похож на какого-то гранда со старинного испанского полотна. Скорее всего это правда. Узкое лицо и бледноватая для брюнета кожа. Волосы иссиня-черные, блестящие. Ровный, узкий нос, классический рисунок губ, подбородок слегка выдвинут. Но прекраснее всего, конечно, глаза… Бедняга Квазимодо Рафаэль! Если этот на кого-то обратит внимание!.. А на нас смотрит свысока, как инфант на своих нерадивых слуг».
Коварж равнодушно и безучастно выполнил необходимые формальности. «Словно он не имеет чести, — подумал, забавляясь, Янда, — беседовать с доном Родольфом, герцогом из Аламеды».
— Пан Гакл, задаю вам те же вопросы, что и всем. Когда вы видели в последний раз Марию Залеску, при каких обстоятельствах и что вы делали вечером и ночью двадцать второго мая?
— Отвечу на все вопросы, но не думаю, что как-то смогу помочь вам пролить свет на эту неприятную историю.
«Убийство он называет неприятной историей», — с неприязнью отметил Янда.
— Марию Залеску, — продолжал Гакл, — в последний раз я видел вечером двадцать второго. Встретил ее на лестнице между вторым и третьим этажами. Она шла на прогулку. Было около половины девятого.
— Вы хотели присоединиться к ней?
— Да. Видимо, вам все уже известно. На втором этаже к нам подошла экскурсовод Лудвикова, а вслед за ней и архитектор Яначек. Речь шла о программе представлений во дворе замка. Потом экскурсовод сказала, что управляющий Седлницкий в ресторане, и Залеска отправилась за ним. Дело в том, что Седлницкий — известный пьяница…
— Кто из вас ее сопровождал?
— Яначек. Они, кажется, вместе вышли только во двор. Впрочем, в окно я не смотрел. А также Альтманова. Она появилась, когда Залеска уходила, спросила ее, куда та идет, я, не получив ответа — они не ладили менаду собой, но об этом вы, наверное, тоже знаете, — отправилась вслед. Мне неизвестно, догнала ли. Я из замка больше не выходил… до следующего утра, когда все мы узнали…
— Понятно. Вечер и ночь вы провели со своей невестой?
— Это… — начал было Гакл, глаза его забегали, а на бледных щеках появился румянец. — Можно назвать и так, — допустил он неохотно.
— С некоторой долей условности, — дополнил Янда. — Ведь вы женаты?
— Это мое сугубо личное дело, — ответил он, — и оно совершенно не связано с расследованием.
— Ошибаетесь, — покачал головой капитан. — Мы расследуем убийство. Здесь что угодно может быть связано с чем угодно. По нашим сведениям, убита ваша интимная приятельница. Или она была таковой, пока вашим расположением… хм… не завладела барышня Лудвикова…
— Клевета, — бросил Гакл презрительно. — Мария Залеска действительно много лет была моим другом и сотрудницей и, если бы не погибла трагически, наша дружба продолжалась бы.
— Значит, между вами были давние дружеские отношения, на которые ваша новая связь не повлияла?
— Конечно.
— Вы были с Залеской в интимных отношениях?
— Позвольте! — взорвался Гакл. «Темные очи инфанта мечут молнии, — продолжал забавляться Янда, — теперь полетят головы». — Если я скажу «нет», вы не поверите. Потому что этому принято не верить. А хотя бы и так, — он опять повысил голос, — разве бросает это на меня какое-нибудь подозрение? В таком случае у нее, — подчеркнул он, — была бы причина ненавидеть меня и покушаться на мою жизнь. Но ничего подобного, разумеется, и близко не было. Она была, — добавил Гакл с достоинством, — благородной личностью.
— В этом никто не сомневается, — заверил его Янда. — Значит, свою… хм… замену барышней Лудвиковой она вам простила полностью, и вы остались друзьями.
— Выражаетесь вы не слишком-то изящно.
— Что делать, — вздохнул капитан, — запущенное воспитание в старости не исправишь. Послушайте, а не знала она какую-нибудь вашу тайну, которыми обычно делятся интимные друзья?
— А я ее убил, чтобы меня не выдала, так? — Гакл вскочил и встал посреди комнаты в величественной позе.
— Этого никто не утверждал, пан Гакл. Сядьте, пожалуйста, и постарайтесь взять себя в руки, — проговорил спокойно капитан.
— Простите, — Гакл опустился в кресло. — Нервы. В последнее время я несколько взвинчен… Знаете, я ее любил. — Он потер пальцами веки, и Янда обратил внимание на прекрасный перстень старинной работы с голубым лазуритом.
— Тем более, — заметил он успокаивающим тоном, — вы должны быть заинтересованы в том, чтобы преступник был найден.
— Да… конечно… я постараюсь…
— Ваша… приятельница Ленка, кроме всего прочего, сообщила, что Марию Залеску ненавидела Эмила Альтманова, хотя, казалось, наоборот, должна быть ей за многое благодарна. Она сказала, что вы можете объяснить нам это с помощью какой-то теории.
— Я просто знаю, — Гакл иронически улыбнулся, — почему Эмила не любила Марию. Из зависти. Мария всегда превосходила Эмилу. Во всем. Ее это унижало, а еще приходилось терпеть постоянную помощь подруги. Но она не могла не принимать эту помощь, потому что самостоятельно из своих неприятностей никогда бы не выкарабкалась. О гордости духа это, конечно, не свидетельствует, скорее о трусости и даже зависти. Эмила завидовала всему, в чем сама не преуспела, — красоте Марии, ее способностям, успехам в работе. Иногда от зависти просто зеленела! Поэтому, кстати, и написала ту грубую, вульгарную критическую статью. Не понимаю, как такое могли опубликовать.
«Интересно, кусала ли Эмила руки, как тот водяной в барбакане», — подумал Янда.
— Значит, по-вашему, можно допустить, — спросил он Гакла, — что болезненная зависть могла привести…
— Нет. Я так не думаю. Хотя… это тоже нельзя исключить. Не хочу вам советовать, но на вашем месте…
— Пожалуйста, советуйте.
— Прежде всего я обратил бы внимание на то, где произошло преступление. Если, скажем, в магазине, то любовь, ненависть, другие чувства я отодвинул бы на задний план и в первую очередь поручил провести ревизию, обратив главное внимание на дорогие и дефицитные товары. В девяноста процентах именно здесь я нашел бы мотив преступления. Замок, — подчеркнул оп, — тоже весьма специфическое рабочее место. Дорогих и дефицитных вещей в нем намного больше, чем в магазине и во всех других местах, где можно украсть. Тут я и искал бы мотив, потому что возможность легкого обогащения притягивает определенных индивидуумов. В замке идет инвентаризация, об этом вам, наверное, известно. Но вы не знаете, как она ведется. Черепашьими темпами. Все предметы, а их более двадцати тысяч, занесены в так называемый предварительный список. Лучше вам с ним не знакомиться! В результате настоящей инвентаризации на каждый предмет будут заведены карточки с точным профессиональным описанием и фотографиями. Но знаете, когда это будет? При наличии двух-трех человек, выполняющих к тому же еще и другую работу? Через два года. Очень Удобное время, прекрасная возможность для ловкачей, которым хорошо известна обстановка, а также план замка. Мария помогала проводить инвентаризацию. Интеллигентная, знающая, она могла гораздо быстрее обнаружить возможную крупную махинацию, чем несколько медлительная Эмила. Преступнику грозило разоблачение. А потому на вашем месте, — поучал он, словно с кафедры, — я прежде всею провел бы ревизию. Списки, количество предметов, инвентарные номера. Уверен, что после этого до раскрытия дела будет рукой подать.
«Теперь он напоминает артиста, который хорошо сыграл роль испанского вельможи и ждет аплодисментов, — продолжал мысленно комментировать поведение Гакла Янда. — Не буду его разочаровывать».
— Пан Гакл, — произнес он торжественно, — в своей профессии вы, безусловно, на своем месте, и мне по-своему жаль. Потому что в ином случае я предложил бы вам стать членом нашего коллектива. Правда, мероприятия, предложенные вами, я уже организовал, но вы не могли об этом знать. Я уверен, что из вас семерых… хм… заинтересованных такая идея пришла на ум только вам. Хотя управляющий замком мог бы подумать об этом. Но пан Седлницкий, видимо, слишком потрясен…
— Отсюда прямиком направился в «Рай», — ухмыльнулся Гакл. — Если не «лечится» за ближайшим углом.
— Такие способности, как у вас, грешно не использовать, — продолжил капитан, — поэтому дайте нам еще один совет. Вы знаете своих коллег, работающих в замке. Кто из них… возможно… при определенных обстоятельствах… был бы способен на такое преступление? Разумеется, мы не арестуем его на основании одного только предположения.
— Учитывать особенности характера — это очень правильно, — великодушно оценил Гакл. — Не хочу никого чернить. Но расскажу вам, если позволите, один случай. Было это почти год назад. — Он уселся поудобнее. Янда бросил взгляд на часы и обреченно вздохнул. — Наш институт, помимо всего прочего, занимается покупкой старинных художественных предметов. Для этого существует закупочная Комиссия. Однажды пришел к нам некий гражданин по фамилии Новак. Принес картину, написанную на доске, — довольно старую, кстати, серьезно поврежденную, где чувствовалось византийское, а возможно, и итальянское влияние. Территория нынешней Югославии, подумал я. Новак подтвердил. Картину якобы вывез как трофей с первой мировой войны его дедушка. Из Далмации. Главным мотивом был крест с распятым Христом, центральную сцену обрамлял ряд маленьких фигур святых. Предположительно пятнадцатый или шестнадцатый век… Я не стал называть Новаку какую-либо цену, сообщил ему лишь время заседания закупочной комиссии. Про себя же подумал, что стоить картина будет около десяти тысяч. Но что произошло дальше! — Гакл сделал драматическую паузу. — Начал там крутиться Яначек. Я видел, как он разговаривал с Новаком, но, к сожалению, не придал этому значения. Остальное же узнал гораздо позже. От Новака. Яначек сказал ему, что мы — несолидная организация, а он по случаю может помочь ему выгодно продать картину. Как раз сейчас у него гостит родственница из Соединенных Штатов. Она с ума сходит по любому антиквариату. Заплатит гораздо больше, чем наш институт, деньги у нее есть. Договорились о встрече у Новака. Яначек пришел с молодой дамой, которая плохо говорила по-чешски и после каждой фразы произносила о'кэй. Одета во все заграничное и так же безвкусно, как настоящая американка в туристической поездке. Яначек играл роль знатока и советчика. Заявил, что это народное творчество конца восемнадцатого века, но картина серьезно повреждена, поэтому оценил ее в две тысячи. Женщина из Оклахомы немного поломалась, но в конце концов согласилась заплатить.
