Мать и библиотекарша упорно переводили разговор на творческий процесс, хотя могли бы заметить — как давно заметила это Урсула, — что гостю не нравится говорить о своей работе. Чем меньше Урсула говорила — она ограничивалась лишь ответами на вопросы, что ей заказать, да попросила передать воду, — тем внимательнее Джеральд присматривался к ней. Сначала он только улыбался и спрашивал, не передать ли ей что-нибудь еще, но потом, уклонившись от совсем нелепого, на взгляд Урсулы, вопроса о том, где он черпает идеи, писатель решительно повернулся спиной к библиотекарше и без дальнейших предисловий спросил Урсулу, кто она такая и чем занимается.
Она мечтала, чтобы в тот момент обрушился потолок, погребая их всех, или хозяин ресторанчика вбежал, восклицая, что в подвале обнаружена бомба и у них остались считанные минуты для бегства. Но бомб тогда еще не подкладывали, и потолок не собирался валиться им на головы. В отчаянии Урсула уговаривала себя — она никогда больше не встретится с этим человеком, не все ли равно, что он про нее подумает, — и еле слышным голосом ответила, что живет с родителями в Пурли и работает в фирме отца.
— Помолвлены с кем-нибудь?
Девушка покачала головой, вновь заливаясь румянцем.
— Прошу прощения. Я думал, уже.
Почему он так думал? Отец подсказал ответ:
— Слишком хорошенькая, чтобы не нашелся жених.
— Вот именно, — хладнокровно отвечал Джеральд Кэндлесс.
Но его взгляд, устремленный на Урсулу, показался девушке чуть ли не влюбленным.
Это задним числом она поняла, что он попросту оценивал ее, прикидывал, а тогда она об этом и не догадывалась. Больше она никогда не видела на его лице выражение нежности. Потому ли, что в нем не было больше надобности, раз он принял решение не щадить ее? Мясник ласкает теленка, пока откармливает. Медведя прикармливают медом, пока не заманят в ловушку.
Никогда не страдавшая бессонницей, в ту ночь Урсула не могла уснуть. Вспоминала, как отец назвал ее хорошенькой, и ежилась, ежилась от смущения на узкой девичьей постели, где с золотистого карниза свисал белый в розочках полог. Как глупо выглядела теперь эта комната — белый ковер, картины Сесилии Мэри Бейкер, тюлевые занавески. Он впишет ее в новую книгу, глупая и робкая девица составит фон для бестрепетной героини.
На следующий день Джеральд позвонил. Сначала — Бетти, спросил разрешения поговорить с Урсулой. Мать дала ему номер офиса «Вик и Ко».
— Я сказал вашей матери, что хотел бы поблагодарить вас за вчерашний вечер.
— Не меня, — прошептала она, враз охрипнув. — Это их надо благодарить.
— О нет, вас.
Возразить было нечего. Сердце сильно билось.
— Я хотел бы воздать ту же честь. Кажется, так говорят?
Урсула искренне ответила:
— Не знаю.
Что она знала?
— Я прошу вас поужинать со мной.
Современный английский не слишком удобен: в нем нет отдельной формы для единственного и множественного числа второго лица. Французский или немецкий в этом смысле гораздо удобнее. Устаревшее «ты» сразу прояснило бы дело. Но сейчас 1962 год.
— Вы согласовали день с моей матерью? — спросила Урсула. — Как правило, родители по вечерам свободны, и я тоже.
Он рассмеялся:
— Я имел в виду вас. Лично вас. Вас, и никого другого. Только вы и я.
— О!
— Мне бы хотелось пригласить вас на ужин, Урсула.
— Не знаю, — шепнула она, чуть не заикаясь. — То есть да, конечно. Непременно. Большое спасибо.
— Отлично. Когда вам удобно? Выбор за вами.
Все ее вечера оставались свободными, а если что-то и намечалось, эти мероприятия можно перенести без особых хлопот.
— В пятницу, — сказала она. — В субботу. Мне все равно.
— Ваше имя означает «медвежонок», вы знали об этом?
Тогда не знала. Она выдохнула короткое дрожащее «нет».
— Я заеду за вами в субботу вечером, Урсула.
Она не знала, что ответить. Поблагодарить? Но прежде, чем она вымолвила хоть слово, Джеральд повесил трубку.
Мед для медвежонка.
Маленькие дети — часть нас самих, но, вырастая, они превращаются в других людей.
«Бумажный пейзаж»
Нашелся только один Кэндлесс. Сара просмотрела в местной библиотеке телефонный справочник Ипсвича и обнаружила Дж. Дж. Кэндлесса на Крайстчерч-стрит. Записала адрес и телефон. Замысел книги все более увлекал ее, гораздо сильнее, чем Сара ожидала от себя. Какие-то фрагменты она уже набросала, хотя полагала, что записывать без плана самые любимые рассказы отца и связанные с ним воспоминания неправильно: нужно действовать методично: сначала провести исследование, потом всерьез взяться за работу. Сейчас этап сбора материала, Сара пошла в библиотеку и отыскала родственника. Вероятного родственника, поправилась она. Человек с академическим складом ума не делает поспешных выводов.
Вот что такое подлинный энтузиазм: она готова часами заниматься своей книгой. Когда некто Адам Фоли, с которым Сара познакомилась в пабе Барнстепла, позвонил и пригласил ее на свидание, она отказалась, потому что хотела заняться подбором материала. Голос Адама возбуждал, но вопреки себе Сара сказала «нет», и довольно прохладно. После этого из голоса мужчины также исчезла теплота, и попрощался он почти грубо. Сара пожала плечами, не особенно сожалея. Теперь надо позвонить этому самому Дж. Дж. Кэндлессу из Ипсвича. По пути домой Сара купила в книжном магазине карту Ипсвича. Она не упускала из виду мелочи. Так или иначе, ей предстоит съездить в эти места — может, уже на этой неделе.
Квартира Сары располагалась на верхнем этаже викторианского особняка, огромная мансарда с застекленной крышей. Чтобы попасть сюда, приходилось подниматься на сорок восемь ступенек Сара ничего не имела против: обычно она пробегала все ступеньки, или, по крайней мере, три десятка из них. Дверь в ее квартиру выкрашена темно-лиловой краской. Комнаты, пусть и немногочисленные, просторны: гостиная, перестроенная из трех чердаков для прислуги, спальня чуть поменьше гостиной, кухня в тех же лиловых тонах, что и дверь, и ванная. За новыми большими окнами (вставленными по настоянию дорогого папочки и им же оплаченными) открывался вид на Примроуз-Хилл, зеленый склон, зеленые деревья, ряды серых и коричневых домов, белых и желтых башен, упиравшихся в голубое небо. По ночам пейзаж переливался черными и желтыми тонами.
Сара глянула в зеркало, проверяя, идет ли ей новый цвет волос, приобретенный нынче утром в Сент-Джонс-Вуд. Не слишком ли отдает в рыжину? Главное, уменьшает сходство с матерью. Как большинство женщин — за исключением Хоуп, разумеется, — собственная внешность Сару не удовлетворяла, она предпочла бы походить на какую-нибудь черноволосую красотку вроде Стеллы Теннант или Деми Мур. Мелкие аккуратные черты лица — какое мещанство! Рот похож на бутончик, слишком короткий и прямой нос, глаза чересчур серые. Она всерьез подумывала купить коричневые линзы.
Поскольку черты лица казались Саре скучными и мещанскими, как у фермерши, одевалась она эксцентрично и с вызовом. Всегда носила высокие каблуки, иногда — широкие и высокие каблуки, ботинки на толстой подошве, наряжалась во все черное, с бахромой и красными бусами. Больше всего она гордилась своими волосами, никогда не прятала их под шляпу, как Хоуп, хотя порой скрепляла большой черепаховой заколкой.
Распахнув окна, Сара сбросила туфли и налила в высокий стакан «шардонне». Бутылка постояла на солнце и нагрелась до той температуры, какую предпочитала Сара. Лед она терпеть не могла. Она расстелила карту на столе. У некоторых районов Ипсвича такие странные названия! Гейнсборо, Галифакс и — подумать только! — Калифорния. Почему квартал в городке Восточной Англии получил имя «Калифорния»? А что, если отец родом именно отсюда?
Он снова заглянула в свидетельство о рождении. Нет, Джеральд родился на Ватерлоо-роуд, в квартале без названия. Недавно Сара обзавелась большим блокнотом, из которого можно выдирать листы и, открыв его, написала на первой странице, словно заготовку генеалогического древа: Джордж Джон Кэндлесс, р. 1890, ж. Кэтлин Митчелл, р. 1893. Она провела вертикальную линию под этими именами и подписала еще одно: Джеральд Фрэнсис Кэндлесс, р. 1926.
Крайстчерч-стрит, где проживал единственный обнаруженный Кэндлесс, находилась неподалеку от центра города, возле большого парка. Сара еще раз всмотрелась в инициалы. Дж. Дж. — Джордж Джон? Не делай поспешных выводов, одернула она себя, и отпила вина. Братьев и сестер у отца не было, так что этот человек не приходится ей даже двоюродным братом. Возможно, сын брата старого Джорджа Джона. Что получается — троюродный брат, двоюродный дядя? Нужно разобраться.
Когда они с Хоуп были подростками, бабушка Вик попыталась привить им интерес к предкам. Во время визитов в Ланди-Вью-Хаус она привозила с собой старые альбомы со снимками сепией и более поздние, с черно-белыми фотографиями: внучкам вменялось смотреть на эти лица, спрашивать, кто есть кто, и впитывать, запоминать имена прадедов и прабабушек, а также, пусть не столь надежно, двоюродных бабушек и дедушек. Девочки отчаянно скучали, к тому же они обзавелись амбициями, усердно учились, и не видели в этих сведениях никакого проку для своей карьеры и будущего.
