Уильям Бойд - Нутро любого человека

— Показывайте Ле-Мейну все, что напишете, — сказал Х-Д. — Он будет честен с вами. А начинающему она нужна больше всего — честность.

— А как насчет вас, сэр? — ни с того ни с сего спросил вдруг я. — Смогу я показать что-либо вам?

— О, я всего-навсего скромный школьный учитель, — ответил он. — Едва оказавшись в Оксфорде, вы обо всех нас забудете.

— Возможно вы правы, — сказал я. Я так вовсе не думаю, просто Х-Д принуждает меня к подобным высказываниям. Он словно бы приманивает тебя, а потом вдруг резко отстраняет; словно бы включает в круг своих привязаностей, а после захлопывает перед твоим носом дверь. Со мной такое случалось уже множество раз, я научился чувствовать, когда дело идет к этому, — и потому говорю что-нибудь резкое и грубое, просто, чтобы он понял. Впрочем, Х-Д лишь снова рассмеялся.

В дверь позвонили, Х-Д вернулся в сад с женщиной, которую я с ним уже видел — в прошлом триместре, на автобусной остановке. Хорошенькая, смуглая, с красиво изогнутыми, четко очерченными бровями. Он представил ее как Цинтию Гольдберг.

— А это Логан Маунстюарт, — сказал он. — Мы ожидаем от него великих свершений.

Она смерила меня пронизывающим взглядом и повернулась к Х-Д.

— Джеймс! — сказала она. — Ну можно ли возлагать на человека такое ужасное бремя? Я теперь до конца дней буду выискивать его имя в газетах.

— Маунтстюарт нуждается в бремени, — ответил Х-Д.

— Сказал он, когда у верблюда сломалась спина, — добавил я.

Они рассмеялись, и я на миг ощутил себя до нелепого довольным, утонченным, — сумевшим рассмешить этих взрослых людей, как будто я им ровня, — а следом меня пронизало теплое чувство к Х-Д, к ироничному, отстраненному интересу, который он ко мне проявляет. Возможно, он прав: только в таких отношениях и может состоять школьный учитель со своим подопечным — стимулирующих, провоцирующих, испытующих, но при всем том искренних.

И Боже, какое же сильное впечатление произвела на меня Цинтия Гольдберг! Х-Д ушел за хересом, и она предложила мне сигарету. Я почти решился принять ее, но все-таки отказался, сославшись на то, что это против школьных правил.

— Вы не разрешаете мальчикам курить? — спросила она, когда вернулся Х-Д. — Бедный Логан говорит, что это запрещено.

— Бедный Логан и так курит достаточно. Вот…

Он вручил мне стакан светлого хереса. Потом поднял в знак поздравления свой и объяснил насчет именной стипендии Джизуса. Мы чокнулись. Цинтия, насмешливо прищурясь, сказала:

— Так он еще и умный, к тому же.

Вечер получился волшебный. Х-Д курил трубку, Цинтия — свои сигареты, а я, пока мы болтали о том, о сем, выпил три стакана хереса. Позднее солнце подсвечивало с тылу свежую листву яблонь, обращая ее в сияющую, лимонно-зеленую; над нашими головами проносились, снижаясь и сворачивая, стрижи. Цинтия Гольдберг — концертирующая пианистка, „бедная и голодающая“, сказала она. Я нахожу ее бесконечно, волнующе прекрасной — интеллигентной, светской, одаренной. О, что же это за мир, в котором живет Цинтия Гольдберг! Во мне разгорается ревность к Х-Д, — к тому, что он знаком с нею, что она составляет часть его жизни. (Они любовники? Может ли это быть?). И что запомнит она из нашей встречи? Скорее всего, ничего. Кто? Маунт-как? А, школьник. Школьник. Иисусе-Христе, поскорей бы уже началась моя настоящая жизнь, — пока я не умер от скуки и разочарования.

Питер, который вот уже несколько недель не виделся с тоскующей Тесс, наконец ухитрился наладить с ней связь. Они оставляют друг дружке записки за расшатавшимся кирпичом старого воротного столба. Питер пытается договориться с ней о свидании где-нибудь подальше от Абби, чем дальше, тем лучше, и мы, посовещавшись все вместе, надумали, что самое лучшее — устроить его во время ночных учений, которые, согласно Тоузеру, состоятся в лесу под Рингфордом. Бен порасспросил школьного садовника, прежде жившего в Херингаме, и тот сказал, что в Рингфорде есть хороший паб под названием „Ягненок и Флаг“. И Питер оставил в воротном столбе записку, в которой просил Тесс встретиться с ним в „Ягненке и Флаге“ 4 июня в 9:30 вечера. Питер пригласил на встречу и нас, — по моему мнению, с его стороны это неуместная вежливость, но тут уж ничего не попишешь.

Забыл упомянуть, вчера состоялся школьный спектакль. „Вольпоне“ — полный кошмар. Касселл сказал, что получил место в Крайст-Черч, — возможно, в Оксфорде все-таки будет не так уж и скучно.

Сержант Тоузер, да благословят его небеса, отвел нам в ночных учениях роль упоительно праздную: шестерым из нас предстоит охранять сигнальную будку на ведущей в Рингфорд железнодорожной ветке — где-то на левом фланге линии обороны Абби. Нашим отделением командует малый по фамилии Кроухерст-Джойс (капрал), другие двое — пятиклассники из Суинтона, по мнению Бена, вполне сговорчивые, вот, правда, Кроухерст-Джойс меня несколько беспокоит, в нем слишком много воинственного пыла, не думаю, что его легко удастся подбить на служебное преступление. Возможно, улизнуть нам будет не так уж и просто.

Сегодня на строевой сержант Тоузер вытворял черт знает что. Абби предстоит оборонять символический склад боеприпасов, который попытается захватить Сент-Эдмундс. Тоузер разочарован тем, что ему выпала роль атакуемого, но, как он то и дело повторяет — с таким видом, будто сам эту аксиому и выдумал, — „Нападение есть лучший способ защиты“. Тайным оружием Абби, настаивает он, станет агрессивное патрулирование; оно позволит нам остановить врага как можно дальше от наших позиций, он к ним и приблизиться-то не сможет.

— Насколько „агрессивное“, сэр? — с должным рвением осведомился Бен.

— Придется проявлять инициативу, Липинг.

— Как — даже в миле от наших позиции?

— Цель в том, юноша, чтобы посеять смятение в рядах врага.

— Тогда чем раньше наш агрессивный патруль схлестнется с ним, тем лучше.

— Быстро схватываете, Скабиус.

Мы продолжали этот треп минуту-другую, — ради Кроухерст-Джойса и прочих, — стараясь поосновательнее утвердить идею агрессивного патрулирования в их головах.

Все шло как по маслу — поначалу. После завтрака мы прошлись в параде, затем получили винтовки и по десять холостых патронов на каждого. Затем мистер Грегори, имевший в своем в мундире вид воистину жалкий (как он вообще попал в капитаны?), прочел нам лекцию относительно важности предстоящего. „Это не игра, — то и дело повторял он. — Может наступить день, когда вас, ребята, призовут сражаться за вашу страну. И тогда то, чему вы научитесь здесь, сослужит вам великую службу“. И наконец, нас отвезли автобусами в Рингфордский лес, оказавшийся смесью дубовых и ильмовых рощиц, пустошей, поросших меленьким вереском, и совсем недавних хвойных посадок.

Отделение сигнальной будки ссадили с автобуса у железной дороги. Сама будка стояла на высокой насыпи, с которой открывался обширный вид на лежащую к югу местность — оттуда должны пойти в наступление войска Сент-Эдмундса. Полученные нами инструкции сводились к тому, что если мы заметим какую-либо активность со стороны этих войск, то должны будем послать вестового на базу, после чего на перехват вражеских сил будет выслан агрессивный патруль. Того ради Кроухерст-Джойсу был выдан бинокль.

Вторая половина дня и вечер выдались прохладными, облачными. Мы залегли на насыпи (стрелочник с веселым любопытством поглядывал в нашу сторону, а после принес нам чаю), один из нас постоянно озирал в бинокль окрестные поля и рощи. Изучив выданную нам карту, мы установили, что до Рингфорда и, соответственно, „Ягненка и Флага“ всего полчаса ходьбы.

Около 7:30 — едва-едва начало смеркаться — Бен, в это время смотревший в бинокль, сообщил, что заметил какое-то движение на опушке ильмовой рощицы. Кроухерст-Джойс подполз к нему и приставил бинокль к глазам.

— Ничего не вижу, — сказал он.

— Нет, точно, — стоял на своем Бен, — там было человек десять. Показались на секунду, не больше.

— Я готов сходить и проверить, — вызвался я.

— Один ты идти не можешь, — сказал Питер. — Я пойду с тобой.

— Пойдем втроем, — сказал Бен. — Я покажу вам точное место.

— Постойте… — вмешался почувствовавший угрозу своей командирской власти Кроухерст-Джойс.

— В бой мы вступать не станем, — сказал Бен. — Проведем разведку и доложим о результатах. А после ты сможешь послать одного из этих новобранцев к Грегори.

— Все-таки командир здесь я, — проскулил Кроухерст-Джойс.

— Разумеется, Кроухерст, — сказал я. — Однако, помнишь, что говорил Тоузер насчет инициативы.